Навстречу судьбе

— Я не желаю казаться привлекательной типам вроде вас, — выпалила Дженна, вынужденная защи­щаться.

— Может быть. А кому вы желаете казаться при­влекательной, мадемуазель? Даже тип, за которого вы собираетесь выйти замуж, не питает к вам пылкой любви — вы сами в этом признались.

— Вы — отвратительный человек! — отрезала Джен­на, отвернувшись от холодных, ироничных глаз собе­седника.

— Не по своей вине. Ваша резкость повредила всем нам. — Ален повернул Дженну к себе и провел ладонью по ее щеке. — Вы, по молодости, не умеете скрывать своих чувств и, как я уже говорил, судите людей без достаточных на то оснований.

Внезапно отпустив ее, Ален нетерпеливо отвернул­ся и позвонил.

— Жюль проводит вас в вашу комнату. Если моей матери понадобилось прийти в себя, наверное, и вам это не помешает. Но предупреждаю вас, — сурово доба­вил он, погрозив длинным смуглым пальцем, — если вы и впредь будете расстраивать ее, я не постесняюсь нака­зать вас, хотя и знаю, как это больно. А теперь идите, умойтесь, приведите себя в порядок, — с раздражением закончил он, когда в комнате появился Жюль.

Дженна не выбежала из комнаты — физически она была не в состоянии сделать это, — но испытывала ощущение побега, а ступеньки казались ей несносно долгими, чуть ли не бесконечными. Жюль молча ша­гал рядом с ней, несомненно считая ее бедной сирот­кой. Дженна стиснула зубы и удерживала их в таком положении до тех пор, пока не оказалась в комнате.

Участие, которое время от времени Ален выказы­вал по отношению к ней, было тут же забыто — Дженна знала, что он по-прежнему остается ее врагом. Необходимо как можно скорее покончить с делами и уехать. Сегодня она сможет переночевать в Париже или даже улететь ночным рейсом.

Ее позвали вниз ровно через пятнадцать минут, и к этому времени Дженна успела собраться с силами. Теперь надо решить деловые вопросы — как быть с про­дажей дома, как поделить вещи. Если семейка Лемаршан пожелает что-либо ей предложить, она выслушает пред­ложение и обдумает его. Дженна появилась в длинной гостиной с мрачным выражением на лице, которое Ален мгновенно заметил. В ответ он нахмурился.

Маргарита уже ждала в гостиной и, казалось, тоже успела собраться с силами, поскольку сразу заговорила:

— Я с сожалением узнала, что вы попали в аварию. Понимаю, это помешало вам повидаться с отцом…

— Не это, мадам, я вообще не собиралась навещать отца. — Дженна не видела причин скрывать истину и изображать из себя добрую родственницу. — Подумав, я решила, что это было бы неудобно и для моего отца, и для всех остальных, не говоря уже обо мне. Я не знала его, к тому же он сам пожелал увидеться со мной только перед смертью.

— Ma chere, но ведь… — Маргарита выглядела по­трясенной, она обернулась к Алену, словно ожидая ка­кого-то подтверждения, но Дженна не желала ждать.

— Мне думается, мадам, что чем скорее мы покон­чим с делами, тем лучше. Я собиралась поручить пе­реговоры своим поверенным, но ваш сын настоял на моем обязательном присутствии во Франции. И вот я здесь. Итак, если мы договоримся о продаже этого дома и вещей… насколько я понимаю, вам теперь принадлежат две трети имущества?

— Ален! — Маргарита смущенно взглянула на сы­на, но тот просто сел и усмехнулся. — Ален, что все это значит?

— По-моему, это просто недоразумение, — невоз­мутимо отозвался он, глядя в решительное лицо Дженны. — Откуда оно взялось, не понимаю, но, разумеет­ся, дело необходимо прояснить. — Его улыбка напо­мнила Дженне оскал тигра. — Отец завещал вам со­всем не этот дом, мадемуазель. Вам принадлежит часть деревенского дома на ферме в Дордони, на юго-западе Франции. Он полностью реставрирован, стоит на уча­стке земли в десять акров, расположен довольно уединенно, но среди живописной местности. Там довольно мило, моей матери нравится.

В настоящий момент недвижимость во Франции дешевле, чем в Англии. По моим подсчетам, дом, оставленный Расселлом, стоит около девяноста-ста ты­сяч фунтов. Этот же дом стоит по меньшей мере семь­сот пятьдесят тысяч фунтов. К сожалению, он принад­лежит мне.

Пока Ален говорил — деловито и веско, как агент по продаже недвижимости, давая ситуации собствен­ную оценку, — Дженна понемногу начала прозревать. Ею овладело смущение — не только от слов, недавно обращенных к Маргарите. Дженна вспомнила все, что говорила с тех пор, как очутилась в этом доме. Как могла она допустить такую ошибку? Художнику про­сто не мог принадлежать подобный дом, такая недви­жимость по карману лишь чрезвычайно состоятельно­му человеку, а в богатстве Алена Лемаршана Дженна не сомневалась с первого момента знакомства. Конеч­но, владельцем дома был он.

И он не удосужился поправить ее. О, теперь Джен­на понимала, чему он усмехался при разговоре! Да, ее заблуждение казалось ему весьма забавным. Не в со­стоянии хоть что-нибудь ответить, она задрожала и побледнела от смущения, а затем не нашла ничего лучшего, как броситься прочь из комнаты, подальше от стыда.

— Дженна!

Она не ответила Алену, помчавшись вверх по лест­нице в свою комнату и не обращая внимания на го­ловокружение. Она немедленно уедет. Уедет сразу же, вызовет такси и вернется в Париж. Потом вызовет Глина. Он мог приехать, он действительно беспокоил­ся за нее, несмотря на ее самоуверенное поведение.

Никогда прежде не оказывалась Дженна в таком поло­жении. Ее била дрожь от потрясения и унижения.

На верху лестницы она услышала, как Маргарита спорит с Аленом. Дженна не различала слов, но была довольна, что Ален получил по заслугам. Она метну­лась в свою комнату и начала лихорадочно укладывать вещи, чуть не плача от ярости и стыда.

Дженну лихорадило, в этот момент она не могла думать ни о чем, кроме своего позора. Воспоминание о нем ранило больно, мучительно, но самым мучи­тельным было чувство, что она позволила оскорбить себя. Она взялась играть роль, чуждую ее натуре, и не справилась с этой ролью. Она пыталась быть реши­тельной и властной, строила из себя меркантильную особу, которую ничем, кроме выгоды, не проймешь. Подобные поступки были не в ее характере, и сейчас Дженна чувствовала себя скверной и глупой, как про­казливый ребенок, пойманный на воровстве.

Ален вошел без стука, и Дженна повернулась к нему.

— Если вы изволите подождать, месье, я вскоре бу­ду готова к отъезду. Можете распоряжаться моим на­следством, как вам заблагорассудится, — я больше ни­когда не вернусь в эту отвратительную страну.

— Вернетесь, — спокойно возразил он. — Успо­койтесь, Дженна. Вам было больно, а я имел глупость прибавить вам боли. Сожалею. Вы простите меня?

Дженна отвернулась. От смущения слезы выступи­ли у нее на глазах.

— Нет, вы ни о чем не сожалеете. Вы выставили меня на посмешище, и были только рады этому! Лад­но, надеюсь, теперь вы удовлетворены, но впредь вам придется иметь дело с Глином!

— Я вовсе не хотел выставлять вас на посмешище. Сначала я не мог поверить, что вы сочли этот дом отцовским наследством, а потом… да, мне нравилось слушать, как вы говорите о нем. Mon Dieu! Я сам попал в глупое положение. Не будь я таким большим, мать отшлепала бы меня как следует. Не уверен, что она когда-нибудь простит мне эту шутку.

— Значит, она вступилась за меня? — Дженна обернулась, не замечая, что слезы катятся по ее ще­кам, и Ален грустно усмехнулся.

— Притом самым решительным образом. Подумав, вы поймете, что большинство людей были бы в этом случае на вашей стороне. — Он решительно взглянул на Дженну. — Спускайтесь вниз, поговорим все вместе.