Найденыш

Плеть, распрямляясь, полетела в лицо Григория. «Он огневик, — успел подумать подросток, быстро формируя «шильд». — Везет мне на них. Пора какой-то универсальный блок придумать, чтобы сразу формировал защитное поле и атаку».

Плеть врезалась в «шильд», зашипела, словно настоящая змея, и отлетела назад, сворачиваясь в клубок. Яковлев и не думал прекращать атакующий маневр. Искрящаяся дуга снова ринулась вперед, но неожиданно изменила направление и нанесла хлесткий удар сбоку. Она как будто стала жить своей жизнью, стараясь найти брешь в обороне Григория. В какой-то момент молодой волхв с досадой подумал, что зря не подсадил разрушающего боевые плетения жучка, поддавшись на благородство. Яковлев же, нисколько не смущаясь, наращивал давление. Одновременно с этим он сделал пару шагов вперед и попытался нанести удар ногой в корпус. Это было что-то неожиданное. «Шильд», завязанный на магическое противодействие, пропустил мах, и голая ступня врезалась в подставленный подростком локоть. Гришка хлопнулся на землю и со злости мысленно «выдернул» рунический скрипт «рана» и обрушил его на соперника. Почему именно его — осознание пришло позже. Именно эта руна не наносила серьезного вреда человеку, но приносила неприятные ощущения в виде судорог и фантомных болей, призванных активизировать те участки организма, которые когда-то были повреждены. Только вот забыл Григорий, что у шамана весь правый бок травмирован.

Яковлев резко остановился, его стегающая плеть опала фейерверком гаснущих искр. Сам он упал на одно колено, прижимая руку к бедру, а другую выставил вперед, как будто говоря сопернику, чтобы тот остановился. Григорий и сам испугался, сразу свернул все плетения.

— Закончили! — голос Старика взлетел к потолку. — Петр Николаевич, вы в порядке?

Возле стоящего на колене шамана уже суетился Штибор. Подхватив под мышки Яковлева, помог ему встать.

— Все нормально, — отдышался он и даже улыбнулся бледному Григорию, стоявшему в нескольких метрах от него. — Отличный был удар, парень. Специально метил туда?

— Я никуда не метил, — сглотнул слюну мальчишка. — Это совсем другое….

— Так, господа, — Борисов стремительно подошел к бойцам. — Я жду вас обоих в своем кабинете. Господин Штибор, закрывайте манеж и уводите учащихся в общежитие. Остальных гоните домой.

— Все-таки, Павел Ефимович, неосмотрительно с вашей стороны было затевать этот балаган, — вынырнул со своей критикой Кощей.

— Я бы так не ставил вопрос, Василий Иванович, — холодно ответил Старик. — В нашей гимназии такие спарринги иногда случаются. Редко, но бывают. Не ищите в рядовом событии недостатки обучения.

— Мне придется составить рапорт, — предупредил Кощей. — Господин Яковлев пострадал от магического удара во время учебного боя. Вы сами себе репутацию портите, Павел Ефимович.

— Хорошо, поговорим об этом завтра, — не стал упрямиться архимаг на виду у столпившихся у выхода учеников. — Я напишу отчет, а вы ознакомитесь с ним. И сами решите — дать ход своим претензиям, или оставить все между нами.

— Проходите, садитесь, господа, — Борисов распахнул двери своего кабинета, дождался, пока приглашенные к нему то ли на «разбор полетов», то ли для доверительной беседы войдут внутрь, и только потом плотно прикрыл створки. — Располагайтесь, где удобно, прошу не стесняться. Старицкий, расслабься, я не съем тебя сегодня.

Архимаг утонул в своем удобном кресле, сложил руки поверх жилетки и некоторое время внимательно поглядывал на ученика и преподавателя.

Яковлев выглядел слегка смущенным, силясь понять, зачем Старик позвал их для приватной беседы. С него Борисов и начал:

— Петр Николаевич, я ценю ваши заслуги перед гимназией. Таких специалистов, как вы, трудно найти в Албазине. Даже в Благовещенске спецшколы испытывают значительный дефицит в таких преподавателях. Тогда вопрос: а зачем вообще нужно было устраивать представление?

— Я вижу в Старицком потенциал, — улыбнулся Яковлев. — Только не предполагал, что он владеет, помимо Силы, элементами рукопашного боя. Штибор меня предупреждал, а я не поверил, знаете ли.

— Для рукопашного боя со взрослым Старицкий еще не набрал необходимых кондиций, — сухо ответил Борисов. — Можно было сразу же приступить к магическому противостоянию. Во-вторых, где ваша рассудительность, Петр Николаевич? Ваша старая рана сыграла против вас самого же. А вы, юный друг, могли бы быть снисходительным, и не бить сознательно в правую ногу.

— Я с самого начала знал самое уязвимое место, — пробурчал Гришка, — и не хотел использовать его во время атаки. Просто получилось машинально, когда Петр Николаевич сбил меня с ног, применив еп-чаги. Испугался, сразу же запустил скрипт «рана». Он и активировал болевые ощущения у господина Яковлева.

— Еп-чаги? — вздернул бровь Борисов. — Это что? Какой-то прием?

— Да, — едва улыбнулся шаман. — Прием из кикбоксинга. Грешен, увлекаюсь инородными системами боя, но они не раз спасали жизнь в Курильском конфликте. А ты, Григорий, откуда наслышан?

— Да из Сети, — пожал плечами подросток, не желая раскрывать тайну своей боевой подготовки. — С пацанами балуемся иногда, отрабатываем удары. Господин Штибор, правда, ругается, говорит, что негоже сваливать в кучу азиатские стили с «руссбоем». Это как соль и сахар в чай одновременно высыпать.

Шаман с недоверием посмотрел на безмятежно хлопающего глазами гимназиста. Уж ему-то не знать, как двигаются, работают руками и ногами те, кто в полной мере освоил полный начальный курс хотя бы одного из боевого стиля. Это не угловатые, робкие и неумелые тычки, напыщенность и желание испугать противника своим видом, и ничем иным. Потому что ничего больше предоставить не могут. Григорий защищался так, словно с самых малых лет занимался у квалифицированных тренеров. Он даже в бою сохранял спокойствие, словно у него все нервы удалили. Врет пацан, ох как врет!

— Я бы не принимал на веру его слова, — все-таки высказал свое сомнение Яковлев. — Мальчик отлично подготовлен для своего возраста. Может, скажешь, кто тебя обучал?

— Если бы я обучался у специалиста, разве пропустил от вас удар? — хитрил Гришка. — А я сразу на задницу сел.

— Да, и тут же атаковал «руной», — заметил Борисов. — Кстати, я так и не понял, когда ты ее сформировал. Почувствовал, что она уже готова к применению.

— Я же говорил, что мне не нужно формировать плетение или скрипту, — как несмышленышу, пояснил архимагу мальчишка. — Представляю себе ячейку, в которой хранится нужная форма, и сразу же достаю ее. Делов-то….

— Делов-то! — раздраженно передразнил его Старик. — Умничаешь сильно, кадет Старицкий! Кажется, мне самому нужно заняться тобой! Пока я не пойму механизм твоих плетений — ты у меня не выйдешь за порог кабинета! А вдруг опять чего-нибудь испугаешься и спалишь мне гимназию дотла!

Борисов, конечно, сгущал краски, и не собирался прибегать к кардинальным мерам, но свою позицию обозначил четко. Старик никогда и никому не признался бы о своем желании выявить причины, по которым на свет появляются вот такие уникумы, палец о палец не ударившие, чтобы овладеть Силой, но пользующиеся ей сполна. Нет-нет, о главной причине архимаг знал: генетическая наследственность и кровь, текущая в жилах аристократа. Вот с последним проблемы были большие. Анализ ДНК господина Барышева четко указал, что его племянник — совсем не племянник. Нет у них никакого родства. Профессор Лапотников, передавший ему ценную информацию, даже чувствовал себя неловко, словно влез в какую-то грязную историю. Борисову пришлось убеждать милейшего профессора, что никоим образом его участие в раскрытии личной медицинской тайны одного из горожан не будет афишировано.

Успокоив Лапотникова, архимаг сам вступил на тонкий лед. Предстояло все хорошенько взвесить. Или обратиться в Коллегию иерархов с запросом или оставить пока все как есть. Пусть мальчишка учится под его надзором. Когда всплывают такие подробности, сразу на ум приходят нехорошие мысли. Барышев неспроста утаил родословную своего «племянника». Откуда он вообще? Кто хочет сохранить в тайне уникальные способности Григория? В одном Борисов был убежден: мальчишка чей-то внебрачный сын. И этот кто-то — весьма влиятельное лицо, старательно прячущее свое присутствие. Исходя из своего жизненного опыта, Павел Ефремович полагал, что рано или поздно неизвестный аристократ явит свое лицо, пусть и инкогнито.