Найти Эдем (Сборник)

Вскоре он убедился, что не ошибся. Действительно, снизу шел тусклый свет. Ступени наконец кончились и впереди оказалась неплотно прикрытая дверь. Грон заглянул в щель и увидел еще один коридор, освещенный чадящими факелами, закрепленными на покрытых копотью стенах. Коридор выходил на просторную площадку у подножия широкой лестницы, полого взбиравшейся наверх, отражаясь в круглых зеркалах.

«Парадный вход», — определил Грон и выскользнул в коридор, решив в крайнем случае идти напролом, разметать охрану — если она там есть — и вырваться из замка.

Но напролом он пойти не смог. Железные двустворчатые двери, расположенные напротив лестницы на окруженной зеркалами площадке, были заперты на ключ, а их размеры и явственно ощущаемая массивность и монолитность исключали возможность того, что они поддадутся не то что одному вольному бойцу с мечом, но даже целому штурмовому отряду вольных бойцов. Грон безнадежно потолкал их плечом, повертел острием кинжала в замочной скважине, нагнулся и заглянул в сквозное отверстие. Совсем рядом, на расстоянии одного шага, он увидел широкое каменное крыльцо — но этот шаг сделать было невозможно. Оставалось или искать другой выход или вновь забираться наверх и пытаться найти путь на крышу. Или добывать ключ.

Он раздраженно смотрел на свое искаженное нечеткое отражение в настенных зеркалах, слушал слабое потрескивание факелов и чувствовал, как горячо становится в груди, как перехватывает дыхание от нахлынувшей злости.

— Проклятый Колдун! — прошептал он, с трудом удерживаясь от желания обрушить меч на неприступные двери. — Проклятый Колдун… Это ты затащил меня сюда!

Не удержавшись, вольный боец все-таки стукнул кулаком по глухо загудевшей створке, и боль привела его в чувство. Разве лучше было в Лабиринте трех цепей, когда наступила дождливая ночь, и он, безоружный, оказался один против заманивших его в ловушку кровавых кинжальщиков? Подавить гнев — и действовать, действовать, искать выход, пока нигде не видно озерных метателей. Искать!

Он не стал подниматься по парадной лестнице, рассудив, что вряд ли там, наверху, есть выход, и, миновав ее, углубился в коридор наискосок от дверей. Каменный пол коридора был застелен потертыми черными шкурами, полностью заглушавшими звук шагов. Это было и хорошо и плохо, потому что могло помешать услышать приближение противников. Вскоре Грон обнаружил то, чего опасался: по левую руку от него стена внезапно делала резкий поворот под прямым углом, образуя неглубокую нишу, удобную для засады. В свете, падавшем из окна, поблескивала черная поверхность полукруглой мраморной скамьи. На скамье лежал засохший незнакомый цветок с осыпавшимися пепельными лепестками. Забранное решеткой окно было шире предыдущих, и Грон решил попытать счастья. Встав на скамью, он заложил меч за шипастые металлические прутья и, собрав все силы, попробовал разогнуть их, действуя лезвием, как рычагом. Раздался скрежет металла о металл, меч упруго изогнулся, подчиняясь силе вольного бойца, но прутья даже не дрогнули. Тут требовался по меньшей мере клюв железной птицы Ирры, которую поминал Вальнур Рай. Грон, стиснув зубы, посмотрел в окно — двор по-прежнему был пуст, ветерок трепал гривы коней и коричневые плащи, — призвал на головы тех, кто запер двери замка, пожирателей звезд и продолжил путь.

Ниши, чередуясь, шли то справа, то слева, и в любой из них могла таиться засада. Грону стало жарко от постоянного напряжения, но он не снимал плащ, чтобы иметь свободными обе руки. Пол начал наклонно уходить вниз, и Грон в раздумье остановился. Стоит ли идти дальше, если коридор ведет под землю? Есть ли там выход? Может быть, лучше вернуться и поискать другой путь?

Он стоял, вслушиваясь в тишину, и вдруг до него донесся слабый стон. Где-то там, в темноте, поглощавшей коридор, протяжно стонала женщина. Оглянувшись и не обнаружив никакой опасности, Грон быстро пошел на эти звуки, прижимаясь к стене. Стон прервался, потом раздался опять, в нем сплетались тоска, отчаяние и обреченность…

Вскоре Грон обнаружил низкую дверь под тяжелым каменным сводом, запертую на висячий замок размером с половину дорожной сумы. Он просунул меч между скобами, дернул на себя раз, другой, третий — скобы нехотя поддались, полезли из дерева. Еще один мощный рывок — и замок с грохотом упал на пол. Завизжали, заскрипели несмазанные петли, дверь медленно открылась под нажимом ладони, и вольный боец, пригнувшись, вошел в полутемную комнату с невысоким потолком. Колыхнулось пламя толстой свечи с наростами воска, стоящей в покосившемся подсвечнике на трехногом табурете, дрогнули и вновь сгустились тени — и опять раздался стон. Грон схватил свечу, впившись пальцами в податливый воск, шагнул к углу, где темнело что-то бесформенное. Продетая сквозь торчащее из стены кольцо разлохмаченная веревка обвивала неподвижную женщину в длинном темном платье, лежащую ничком на охапке соломы. Черные волосы до пояса, слегка вздрагивающие плечи. И тяжелый вздох…

Выхватив кинжал, вольный боец перерезал веревку и принялся энергично растирать руки узницы. Бережно усадил ее, поддерживая за плечи, повернул к себе лицом. Поднял с холодного пола свечу — и обмер, почувствовав, как болезненно сжимается сердце и кровь неистовыми толчками бьется в виски. Девушка, беспомощно прислонившаяся к его плечу, неуловимо, но несомненно напоминала ту, чье тело давно предали огню, чей голос был — как пенье рассветной птицы… Ту, что явилась сегодня во сне, ту, что часто приходила во сне.

— Пи-ить… — едва слышно простонала девушка, на мгновение открыв глаза, и уронила голову на руки Грона.

«Духи рассвета! Сколько она пролежала здесь? Она же умирает от жажды!» — пронеслось в сознании Грона, лихорадочно шарящего взглядом по темнице. Голые стены, голый пол, табурет и сырая солома — и больше ничего.

— Пи-ить…

Слабый голос резанул по сердцу. Какое милое, знакомое, давно оплаканное без слез лицо! Словно поднялась из огня, услышав, наконец-то услышав мольбу… Такая же молодая, все такая же молодая… Разве позволит он ей вновь умереть, умереть от жажды? Скорее он сам умрет!

Он поднял девушку на руки и бросился в коридор, забыв о метателях. Он несся по звериным шкурам, пролетал мимо туманных зеркал, взбирался все выше, выше, выше по бесконечной, бесконечной винтовой лестнице. Он не помнил своего пути, он был пущенной рукой чувства стрелой, несущейся к цели, знающей только цель и не замечающей рассекаемого пространства. Он был стрелой…

«Неужели ушедшее можно вернуть?.. Дом, в котором детство прошло… Шелест листьев в далеком саду… Солнца блеск в том ручье под окном… что давно пробежал… пересох… Неужели из дали времен возвратилось сгоревшее имя?..»

Он пришел в себя, только очутившись в комнате. Задвинул засов, бережно опустил девушку на кровать и бросился к столу с остатками недавней трапезы. Ополоснул бокал вином из кувшина, вновь наполнил его.

Девушка сделала несколько глотков, вздохнула и широко открыла блестящие темные глаза. Он присел на край кровати. Заныло сердце, холодок пробежал по спине. Так когда-то смотрела Инейя…

— Как тебя зовут?

Он замер в ожидании ответа, в ожидании чуда, он почти поверил в то, что вот-вот ее губы, шевельнувшись, произнесут то давнее незабываемое имя.

— Рения…

В груди Грона словно что-то оборвалось. Неумолимый взмах невидимого кинжала безжалостно разрезал последние нити, ведущие в прошлое. Не возвращаются исчезнувшие в огне. Или все-таки?..

— Кто тебя, Рения? Почему?

Девушка опустила ресницы, ответила прерывисто и тихо, почти шепотом:

— Не знаю… Напали на дороге, связали… Потом сюда… И ушли…

Грон скрипнул зубами, сжал кулаки. Что у вас вместо сердца, озерные метатели? Комок холодной донной тины. А вместо души у вас, мерзавцев, зловонная болотная гниль.