Найти и уничтожить

Теперь забеспокоилась Зимина: по ее расчетам начальник полиции должен быть сейчас в управе, и если все уже пошло наперекосяк, то…

– Можем уйти через окно? – И тут же, мотнув головой, возразила сама себе: – Нет, лучше не стоит. Он может сразу поднять тревогу, время не выиграть. Может, он сам уйдет…

– Нет. Петр наверняка знает, что я дома.

– Что там? – Татьяна кивнула на прикрытый занавеской дверной проем.

– Мамина комната… была…

– Открывайте. Если получится выпроводить – хорошо. Нет – действуем по ситуации, со мной на улице двое бойцов. Постараемся вырваться, выхода другого просто нет.

Зимина ничего не объяснила. Людмиле этого и не требовалось: сама понимала, что события пошли не так. И теперь не важно, каким был план подполья и Строгова.

Сняв пистолет с предохранителя, Татьяна шагнула в соседнюю комнату, отметив: края занавески не касаются пола и ее сапожки можно увидеть снизу. Потому шагнула в сторону, отходя от дверного проема, прижалась спиной к стене, сбросила цветастый платок – он не упал на плечи, а сполз на пол, Татьяна машинально оттолкнула его носком ноги вглубь комнаты, толчок вышел неожиданно сильным, платок скользнул по полу и скрылся под кроватью. Откинув волосы со лба, Зимина прижалась затылком к стене, согнула правую руку в локте, выставила ствол перед собой. На миг прикрыла глаза, подняла веки, лишь услышав, как вошел, громко топая, мужчина.

– Что-то случилось, Петя? – Голос Люды не дрогнул, она держалась спокойно и уверенно.

– Спала или как? – Шлыков тоже говорил ровно, слышался обычный праздный интерес.

– Прилегла. Нездоровится.

– Что такое?

– Голова болит. Сиплю. Простыла, видать, погода вон…

– Погода как погода, – судя по звукам, Шлыков взял стул, уселся на него – скрипнуло под тяжестью рассохшееся от времени дерево. – Ну, про погоду дальше поговорим или про другое?

– Не поняла. Ты вроде как без настроения…

– Откуда ему взяться, Люд? Война, поди… Грамотная ведь баба, детей в школе учила… Умная. А забыла: о погоде болтают когда больше не о чем. Нам разве с тобой не о чем поговорить?

– Петро, извини, конечно… Я тебя не ждала… То есть, так рано… Обычно ты позже приходишь… Я бы отдохнула, приготовила бы чего-нибудь…

– Ты мне все уже приготовила, Люда, – тон Шлыкова перестал нравиться Татьяне. – Ну, обсудим тут или со мной пойдешь? Хотя хоть как надо тебя с собой забирать. За тобой ведь я. Или не поняла?

– Пока нет, – а вот ее голос дрогнул, и Татьяна окончательно убедилась: происходит что-то очень нехорошее, из ряда вон.

– Еле уломал хера криминалькомиссара, чтоб разрешил лично тебя забрать. Не чужие люди вроде, а, Люд?

Снова прикрыв глаза, Татьяна крепче стиснула пистолет и затаила дыхание.

– Все равно не понимаю…

– Не понимаешь? – Шлыков говорил, не меняя тона, и все-таки в его голосе слышались слабые нотки сожаления и разочарования. – Ты, видать, забыла, что я какой ни есть, а легавый. Не мусор, как блатные называют, именно легавый, охотничий пес. Чего вылупилась, дура?

– Только что была умной, теперь дура… Вроде не пьяный…

– Оттого и дура ты, Людка, что сильно умной себя поставила. Для вас, баб, любой мужик пьяный, если от него водкой несет. А я уже скоро месяц, как держусь. Разве так, для запаха. Чтоб ты, такая умная, и дальше считала – квасит Петро Шлыков от тяжелой работы по-черному. Никого умнее себя вокруг не видела, да? – Татьяна услышала резкий звук отодвигаемого стула – полицай резко поднялся. – Надо не всегда умной быть, Людка. Когда-то полезно и трошки дурой прикинуться. Я в милиции работал, память отшибло у тебя? Забыла, сучка, что я опер? Ты ведь не бывшая училка, ты ей до конца жизни останешься, хоть весь керосин на базаре продай! И я легавым останусь, сколько жить буду! – Шлыков перешел на крик.

Зимина изо всех сил сдерживалась, чтобы не выйти сейчас и не выстрелить в него, хотя точно знала: этого уже вряд ли избежишь.

– Не ори, – Людмила все еще пыталась сохранить остатки спокойствия.

– Ага, мамку твою разбужу? Так нету мамки, Людка, нету! Подсуетилась, вывезла, я тебе не мешал! И теперь, дорогая, это наш с тобой секрет, тайна наша военная! Дошло? Ладно, раз до сих пор не дотумкала, прямо скажу: расколол я тебя, Люда Грищенко, еще тогда, когда ты за мной увязалась. Могла ведь остаться в городе, с мамкой, ан нет – правдами и неправдами потащилась за немцами! Я вот жалею, что раньше к тебе не пригляделся! Тоже, знаешь, квалификацию теряю, засланные под носом, в койке одной! Хотела опера обдурить, грымза ты школьная?

– Шлыков!

– Знаю, что Шлыков! А ты вот не знаешь, каково мне, Петьке Шлыкову, все про тебя, гадину такую, понять? Думал, ошибаюсь, никому ни-ни, сам к тебе решил присмотреться. Ты и рада, играешь тут в войну! Ты жива до сих пор только потому, что я господину Хайнеманну про тебя вовремя доложил! Молчишь? – Послышался звук удара, вскрик боли, Татьяна сделала полшага вперед, но решила дослушать до конца, чтоб наверняка. – Ладно, молчи. Вовремя – это потому, что немцы как раз искали способ, как покормить бандитов в лесу дезой. Знаешь, что такое деза?

Иерихонские стены, ни с того ни с сего всплыло в мозгу Татьяны услышанное совсем недавно.

От звука труб разрушились крепкие стены неприступной крепости.

Деза.

Дезинформация.

Все это время отряд Родимцева получал ложные сведения. Она сама их добывала, сама передавала, подполье по заданию штаба перепроверяло и тоже поставляло информацию, совпадающую с той, которую удавалось собрать Люде Грищенко из первых рук.

А Люда уже месяц как провалена.

Иерихон разрушен. Звук труб уже стоял в ушах.

– Дальше будем молчать? – Теперь голос Шлыкова доносился, будто сквозь вату, слабо справляясь с перекрикиванием трубных звуков. – Глупая, Федька Любченко на крючке давно. Не надо тебе было с ним тогда, помнишь, встречаться?

Зимина чуть расставила ноги – пол качнулся. Изначально личные контакты между Людмилой и агентом в полицейской управе не предполагались, она работала отдельно от подполья, таковы правила конспирации. Источники информации дублировали друг друга, но люди не должны были пересекаться. Это по ее, Татьяны Зиминой, личной инициативе Федор Любченко один, только один раз передал Людмиле приказ из отряда Родимцева – «Строгова» лично, другой возможности просто не представилось, время же не хотело терпеть.

Иерихон разрушен. Звуки труб стали невыносимы.

Она, Татьяна Зимина, невольно сдала полиции городскую подпольную сеть.

– Ну, так поговорим здесь? – Шлыков продолжал допрос. – Молчим все-таки? Ладно, я тебе даю полный расклад, Людка, совсем полный. Федьку и еще двоих с ним вот только срисовали возле управы и свинтили, ясно тебе? Без шума и пыли! Тех, кого Любченко, падаль красноперая, провел в город, возьмут еще до полуночи. Блокировано все, усиленные посты, полицаи трезвые и злые, жандармерия подтянута. Не выскочат живыми твои дружки, Людка, ох не получится у них, я ведь облавы делать умею… Кто-то из тех троих до утра точно расколется. А с тобой решим вот как… Чего пялишься? – Cнова хлесткий звук пощечины. – Сюда смотри! Где твоя мамаша, моя бывшая любимая теща, я знаю. Они – пока нет. И если ты мне расскажешь прямо здесь все, что знаешь, я тебя сдаю криминалькомиссару. Лично. С пояснениями: ты, агентка красных бандитов, согласна работать на немецкие власти. И ты будешь работать, Людка, до тех пор, пока я знаю, куда ты отвезла свою больную мамку! Не пожалеешь себя, захочешь умереть геройски, за Родину, за Сталина? А мать твоя – она за что умирать должна?