Найти «Сатану»

Зато их с отцом беспрепятственно пропустили на трибуну, где генерал Федоров увлеченно рассказывал что-то главнокомандующему и какому-то солидному седовласому мужчине в гражданской одежде.

– А вот мой личный пилот, Петр Семенович, ас из асов! – улыбнувшись, Толстунов шагнул навстречу, пожал руку отцу, потом Сергею. – А про тебя отец много рассказывал. И что характерно: никогда за тебя не просил: ни в Москве оставить, ни теплую должность подобрать!

Генерал-полковник обернулся к начальнику академии.

– А у тебя пятеро незаменимых – в столице без них не обойтись!

Федоров смущенно кашлянул.

– Так просят со всех сторон, Виктор Дмитриевич! Иногда отказать неудобно.

– Неудобно на потолке спать – одеяло падает! – буркнул генерал-полковник.

А гражданский назидательно сказал:

– Вот тут и надо проявлять партийную принципиальность!

Толстунов похлопал Балаганского-младшего по плечу.

– Может, у тебя есть просьбы, пожелания?

Конечно, проще сказать: «Никак нет!» и быть благосклонно отпущенным самым большим начальником в ракетных войсках. Но Георгия будто кипятком обдало.

– Товарищ генерал-полковник, есть просьба!

Федоров даже глаза выпучил: формальный вопрос, неужели непонятно! Куда он лезет, этот юнец?! Какие могут быть просьбы к главкому на трибуне после выпуска? И седовласый удивился. И отец. Даже сам Толстунов не ожидал такого ответа, улыбка исчезла, лицо стало строгим.

– Слушаю, товарищ лейтенант!

– Моего товарища курсанта Веселова отчислили из академии за глупый анекдот. А он отличный парень, учился хорошо и служить хотел. Разберитесь с этим, пожалуйста!

Федоров и штатский переглянулись с таким видом, будто молодой лейтенант громко испортил воздух.

– Не глупый, а антисоветский анекдот! – побагровев, отрезал Федоров.

– Хорошо учиться – мало! Ракетчику партия доверяет ядерный меч, поэтому он должен быть идеологически выдержанным! – сказал штатский, и Георгий понял, что это какой-то партийный начальник.

Главком повернулся к начальнику академии и резко сказал:

– Лейтенант не за себя просит, не теплое местечко в Москве выбивает! О товарище беспокоится! Завтра же доложите мне дело этого Веселова!

– Есть, товарищ главком! – принял строевую стойку Федоров.

– Я разберусь, товарищ лейтенант! – сказал командующий. – Обязательно разберусь. Счастливой службы!

– Ну, ты даешь, – сказал отец, когда они спустились с трибуны.

– Осуждаешь?

Вместо ответа Петр Семенович крепко обнял его за плечи.

Дорогу им загородил плотный подполковник – бывший начальник курса Харитонов.

– Балаганский, напоминаю: праздничный банкет состоится в кафе «Виктория», приглашаются родители, родственники, жены и лица к ним приравненные!

– Помню, помню, Иван Петрович! – радостно отозвался Георгий. У него будто гора с плеч свалилась.

Глава 4 Военная хитрость

19 октября 1982 года

Москва, Кремль

В коридорах Кремля генеральные конструкторы Усов и Головлев чувствовали себя неуютно. Даже Звезды Героев и медали лауреатов Ленинских премий (у Усова таких было две) не помогали сохранить обычную уверенность создателям мощнейшей ракеты в мире и системы, обеспечивающей ответный удар в случае успешной ядерной атаки противника. Конструкторские бюро, чертежи и формулы, научные споры, пыль испытательных полигонов и спёртость бетонных бункеров были для них более привычны. Но министр обороны приказал присутствовать – мало ли какие вопросы могут возникнуть: технические, военные, всякие… И на любой вопрос Хозяин должен был получить исчерпывающий и компетентный ответ.

Технари шли за мощнейшими военно-политическими фигурами – министром обороны маршалом Уваровым и командующим РВСН генерал-полковником Толстуновым. Это были пожилые люди – министру исполнилось семьдесят четыре года, главкому – шестьдесят восемь. Уварову путь по длинным коридорам давался с трудом, шел он медленно, с одышкой. Перед глазами Головлева торчала из мундира морщинистая шея маршала, и он отчетливо слышал его тяжелое дыхание. Толстунов был на голову выше каждого из них, держался он вполне бодро, но сдерживал шаг, чтобы не опережать министра, поэтому двигался какими-то скачками. При каждом шаге военачальники издавали звон: на их мундирах было куда больше государственных наград, чем на тщательно отглаженных гражданских пиджаках конструкторов.

«Мы за ними – как пехота за танками», – подумал Головлев. Но это было явным преувеличением. Каждому предстояло отвечать за себя. Дело военных руководителей – принимать решения и отдавать команды, а выполняют их исполнители, с них и спрос за все про все…

Усов уже бывал в Кремле неоднократно, а Головлев только однажды, когда получал награды: без широкой публики, по секретному указу, в другом корпусе, и мало что запомнил. Сейчас, шагая по красным ковровым дорожкам, он незаметно осматривался – любопытство брало верх. Строгие коридоры, мраморные лестницы, красные дорожки, прижатые к ступенькам бронзовыми прутьями, потолки с лепниной, стандартные занавески на окнах – все это напоминало дворцовый стиль. Но не старинного дворца, ставшего музеем, а действующего центра власти.

Головлев не раз видел необузданную мощь взлетающих ракет, представлял скрытую мощь ракетного щита – единой системы из сотен радаров, центров оповещения, разбросанных в безлюдных местностях ракетных дивизий, подземных командных пунктов и пусковых установок. Но все это не шло ни в какое сравнение с той мощью, которая чувствовалась здесь, за высоченной стеной из красного кирпича, в главном корпусе Кремля. Потому что тут концентрировалась абсолютная власть, которая управляет и ядерным щитом, и ядерным мечом. По ее приказу взлетают ракеты и барражируют стратегические бомбардировщики, готовятся к взлету перехватчики, бесшумно крадутся в океанских глубинах стратегические ракетные крейсеры, по ее приказу бьется пульс неуничтожимой «Мертвой руки».

На площадках охрана в отутюженных мундирах – парные посты: офицер внутренних войск МВД в фуражке с красным околышем и офицер КГБ с васильковым. «Чтобы не сговорились», – понимает Головлев.

Визитеры то и дело предъявляют партийные билеты и пропуска с красной полосой. Маршальские и генеральские погоны не производят на капитанов и майоров ни малейшего впечатления, но поскольку их сопровождает личный помощник Генерального, они ограничиваются беглым, но внимательным просмотром документов.

Вот, наконец, высокая и широкая двустворчатая полированная дверь в центр этого острова власти. Помощник Генерального заводит визитеров в просторную приемную, отделанную дубовыми панелями. Посетителей нет: только начальник личной охраны, полковник-адъютант, да референт. Адъютант докладывает по внутренней связи, и они через такие же громоздкие полированные двери, гуськом, по одному, заходят в ярко освещенный холодным февральским солнцем просторный кабинет.

За большим, обтянутым зеленым сукном столом сидит Генеральный секретарь ЦК КПСС, председатель Президиума Верховного Совета СССР Леонид Ильич Брежнев. Он стар, болен, у него суровое, в морщинах лицо, хотя все говорят, что человек он добрый и незлобивый. Он внимательно рассматривает вошедших из-под густых кустистых бровей, а в руках вертит какой-то металлический предмет. Рядом, тяжело опершись двумя руками на стол, стоит начальник аппарата товарищ Черненко. По какой-то непостижимой закономерности партийной высшей власти он тоже стар и болен и сейчас, наверное, ждет не дождется, когда можно будет сесть в глубокое кожаное кресло и передохнуть. Но он правая рука Генерального секретаря, тот ему полностью доверяет, и без одобрения начальника аппарата ракетчики вряд ли попали бы на сегодняшний прием. Так что надо вначале довести дело до конца, а уже потом отдыхать.