Найти себя в эпоху перемен

Кто создал нас с такою силой мысли,Что в прошлое и в будущность глядим,Тот, верно, в нас богоподобный разумВселил не с тем, чтоб он без всякой пользыИстлел в душе. Слепое ль то забвеньеИли желание узнать конецСо всей подробностью? О, в этой мысли,Как разложить ее, на часть умаТри части трусости. Не понимаю,Зачем живу, чтоб только говорить:"Свершай, свершай", когда во мне для делаИ сила есть, и средства, и желанье!Меня зовут великие примеры.В.Шекспир, «Гамлет».

У принца Гамлета была своя линия в жизни, свои препятствия и враги, и совсем другой по уровню мир. Всё-таки, отпрыск короля. Был и другой пример. Когда марк-твеновские мальчики – принц и нищий, поменялись местами, несмотря на различия в положении, у них было нечто общее. Так и здесь. Разделённые веками и социальным положением, души книжных образов и его собственная – в чём-то перекликались. В них витала похожая внутренняя энергия. Она питала волю и силы протеста всей серой, жалкой или преступной действительности, житейской несправедливости. Но, в отличие от Гамлета, поднимала простого юношу над этой действительностью, облегчала восприятие невзгод, вселяла оптимизм, давала незримые крылья душе.

Не попади в воронку!

Трудно понять, на какой почве рождались идеалы, мечты, жизненные принципы. Сам город, всё окружение, простая приземлённая и даже грубоватая атмосфера общения не могли способствовать высоким порывам чувств и благородным действиям. Рядом практически не было идеальных людей или жизненных примеров. Кроме одного. С ним была мать, его мама, любящая его и сестрёнку, мечтающая «поднять их на ноги». Она поощряла всё, что делал Алёшка. Имея три класса образования – её детство совпало с разрухой революции и Гражданской войны – она постоянно читала книги, местную газету, слушала радио и мудро реагировала на все новости. В этом было нечто интеллигентное. Текущая жизнь, все семейные тяготы, обрушившиеся на её плечи, не оставляли времени на особые размышления. Надо было кормить, учить, обогревать детей. А пенсия была за потерю кормильца – мизерная, как раз на уровне средней стипендии в институте. Только на неё надо было кормиться, и жить троим. Свою пенсию она не заработала, так как всю жизнь воспитывала детей. Их было у неё восемь. Двое умерли, один ушёл с первых дней на фронт, прошёл всю войну, израненный остался лечиться и жить в разрушенном Сталинграде. Другие дети создали семьи и разъехались по городам. Каждая в те годы едва сводила «концы с концами».

Но этот парадокс можно объяснить, если соединить родившийся в душе юноши протест и духовную ауру книг. Протест серости и приниженной действительности: пьянству, нищете, бездушности, городской грязи, бездорожью, преступности в рабочих кварталах. «Почему люди так опускаются, – думал он, – учатся в советских школах все одинаково. Слушают одних учителей, занимаются в одних кружках, дружат друг с другом… В школах, где одинаковые по всей огромной стране программы и учебники, где все ученики в равной мере соприкасаются с чем-то высококультурным, возвышенным. Но как только выходят в самостоятельную жизнь, начинаются метаморфозы. Какая-то одноклассница неудачно вышла замуж – муж пьёт и бьёт, какой-то приятель не поступил в институт – пошёл работать не в лучший коллектив, опустился, запил, утратил последние навыки культуры речи и до времени стал стариком. Ведь старость начинается от безволия души и побеждает человека изнутри. Только молодой дух, оптимизм, мыслительный процесс продляют молодость и годы…»

Родительская сторона тоже была не на высоте. Многим добрым людям пришлось пережить коллективизацию, репрессии, войну. Здесь в Сибири образовалась концентрация перемещённых, обиженных, осужденных… Многие родители в эти суровые годы не могли получить ни хорошего образования, ни воспитания… Убогость многих предприятий, учреждений, влачивших жалкое существование, неспособность их обеспечить рабочие семьи жильём, достаточной заработной платой, нормальной социальной защитой, культурными бытовыми условиями отражалась и на молодом подрастающем поколении. В этой социальной воронке крутились и стар, и млад. Потому школа создавала только основу, могла дать шанс на пути к светлой и счастливой жизни. Кто не хотел или не мог им воспользоваться, затягивался в своеобразную жизненную воронку и становился, как все в той не самой лучшей среде. Время как бы замедлялось в ней, даже останавливалось. Приехав сюда на родину, бывший выпускник через двадцать – тридцать лет мог увидеть тот же бедлам на улицах, грязь, понаблюдать за ругающимися соседями, услышать грубое просторечие и нецензурную брань.

«Человек не должен быть таким, – думал Алексей, – почему он унижен и сам унижает своё достоинство, почему он привыкает к физической и духовной грязи, почему не сопротивляется?»

Ведь не зря в одном из школьных сочинений, он поставил эпиграф из Гёте: «Нет, лучше с бурей силы мерить…»

Учитель – дар небесный!

В школе было два учителя, вернее – учительницы, которые оставили след в душе и памяти юноши, повлияли на его жизнь и принципы. Он часто потом цитировал их своим коллегам или сравнивал по тем или иным ситуациям, давая пример другим. Одна была средних лет, преподавала строгую дисциплину – математику. Звали её Зинаида Григорьевна. К математике Алексей не имел никакого влечения. Готов был убежать с уроков. Тройка или редкая четвёрка, а то и двойка за контрольную работу, не вызывали беспокойства. С появлением нового учителя не только в классе, но и в дневнике Алексея стали происходить изменения. Вначале незаметно. Зинаида Григорьевна тактично дала понять, что сидеть на уроках в валенках не только неприлично, но и неудобно. Через одну-две недели у всех появилась сменная обувь. Потом она намекнула парням, что их возраст уже требует более элегантного вида. Это у них-то, в шахтёрском городе, где начальников или какой-нибудь интеллигенции среди толп рабочих почти не видно… Тем более, рабочих – в галстуках. Пример подавали только учителя мужчины. Те почти всегда были при галстуках. Через месяц все ребята носили мужские галстуки. Стали следить за рубашками и брюками. Класс менял облик. Это были внешние изменения. Но как ей удалось проникнуть в сознание учеников? Однажды она объявила всем – будем проводить олимпиаду. Что это такое, никто ещё не знал. Что-то вроде соревнования по предмету. Та же контрольная, только вне плана, да ещё соревновательная друг с другом. Призом была обычная бумажная грамота. Это раззадорило Алексея. Выглядеть в соревновании совсем плохо было не просто обидно, а стыдно. За очередную контрольную работу – не стыдно, а за результат в олимпиаде-соревновании – стыдно! Всё, точка! Надо побеждать. А как? Значит надо готовиться». И пошло…

Ещё одно важное новшество поднимало ребят до уровня их галстука и сменной обуви. Зинаида Григорьевна стала обращаться ко всем на «Вы». Это совсем не походило на спектакль. Произносилось обыденно, просто, но со всей серьёзностью и неизменно, на протяжении всей дальнейшей учёбы. Класс сразу стал взрослее, серьёзнее и культурнее. Уже не хотелось кувыркаться на переменах или вытворять какие-нибудь злые шутки. Все заработали. Работой была учёба.

Но и это не всё. Не было бы полноценной классной и даже личной жизни, если бы в класс не вошла, а, скорее, влетела с лёгкостью балерины ещё одна нестандартная душа. Роза Усмановна – молодая выпускница Иркутского пединститута. Несмотря на свою национальность, она вдохнула русский дух русской литературы и языка в наши губчатые души, которые стали охотно поглощать всё новое, необычное. На волне политической оттепели, когда в Москве читали стихи Андрей Вознесенский, Роберт Рождественский, Евгений Евтушенко, Белла Ахмадуллина и другие молодые поэты, она дарила ученикам своё вдохновенное отношение к классическим произведениям русских писателей, поэтов, публицистов. Снимая казённые бронзовые обёртки характеристик и сухость методических разборок, она раскрывала души героев, трагические судьбы самых знаменитых авторов. Она также устраивала литературные конкурсы сочинений, чтецов, литературные вечера, на которых Алексей читал наизусть рассказы Чехова и декламировал стихи Лермонтова…

Ещё она учила неуклюжих старшеклассников танцевать вальс, правильно приглашать на танец девушек, быть учтивыми и деликатными… Как хорошо, что не было тогда разлагающих телепрограмм, как и самих телевизоров. Настоящие нравственные и культурные ценности общения передавались напрямую от учителя. Воспламенить юную душу не так просто, она амбициозна, самолюбива, но если это удаётся, то ожидай результатов. В отличие от материального огня, который испепеляет ценности, пламя души, наоборот, порождает их. Добрые зёрна просвещения и воспитания рано или поздно, дают всходы. В чём они проявятся, зависит от обстоятельств и таланта. Главное – не сорваться, не потерять нить…

А вокруг была «объективная реальность, данная нам в ощущение» – как говорил великий философ. Всё та же толкотня в очередях, переполненные автобусы с руганью кондукторш и пассажиров, пьянство рабочих, скандалы в семьях. Алексей видел, как мужчины, а нередко и женщины, напивались «сучка» (из картофельного спирта – самая токсичная водка) и посиневшие, валились неподалёку в придорожную грязь и пыль. Их тут же, не стесняясь, обшаривали ушлые ребята, и забирали всё, что могло приглянуться. По вечерам люди боялись ходить по тёмным улицам: могли напасть и ограбить, или хуже того… Нельзя сказать, что процветала преступность, но много молодых людей попадало совсем в другую «школу». А когда выходили оттуда, то их боялись, сторонились, потому что та школа закрепляла не всё самое лучшее… Народные судьи тоже не отличались объективностью и приверженностью закону. Даже ребята слышали от родителей, как судьи брали деньги и смягчали наказания за тяжкие преступления. Все знали друг друга, и тайны семейные, или ещё какие, здесь не держались долго. Приземлённость, полудикая провинциальность многих горожан исходила из их собственных душ. Никто не строил им преград в получении знаний, в духовном росте, культуре – они сами себя опускали. В городе, хотя и мало, к концу 50-х годов было всё, что надо человеку для полноценной духовной жизни, И кто не терял времени даром, мог достойно жить. Таких людей тоже было немало.

Профессия? Трудный вопрос!

Получить высшее образование Алексей решил в техническом вузе. Это был осознанный выбор. Окружающая среда детства и юности не могла закрепить увлечение гуманитарными науками и культурой. Они скорее были хобби, неустойчивым увлечением. Та послевоенная среда требовала создания прочных материальных основ в жизни. Полагаться на увлечённость литературой, или на зародившийся интерес к политике было рискованно. Ему больше хотелось стать инженером. В одном этом слове уже была заложена основательность, надёжная приземлённость, определённый престиж. В шахтёрском городе того времени инженеров было немного. Побывав однажды на экскурсии в шахте, походив по узким слабоосвещённым штольням, посмотрев со страхом на полусогнутых шахтёров в лавах, где толщина угольного пласта была местами не более полутора метров, он раз и навсегда «зарубил» идею когда-либо работать там. Его пугало и угнетало замкнутое тёмное пространство. Отцовская линия не проходила.

Достоинства других специальностей – механика, строителя, электрика, он мог оценивать, наблюдая их представителей в повседневности, и сделать свой выбор. Но время резко меняло внешний образ жизни и внутренний духовный мир людей. Начались запуски спутников в космос, появились телевизоры, новые марки машин. Радио и газеты сообщали о строительстве мощных электростанций, велась электрификация железных дорог. А в год выпуска из школы запустили в космос первого космонавта. Это сразу разбередило душу, посеяло новые необычные желания. Они были не совсем ясны, но хотелось постичь нечто новое, современное, неведомое большинству. Новыми были космос и атом. Политика тоже заметно меняла облик государства, всего человечества. Но она не представлялась ему в какой-то конкретной профессии. Конкретным примером была техника – самая современная, самая сложная! Так думал Алексей. И он выбрал техническую физику, которая предопределяла работу в атомной промышленности.

Конец ознакомительного фрагмента.