Назад в юность 2

На пляже обнаружил пару знакомых парней, с которыми в прошлом году вместе таскали яблоки из колхозного сада и катались на лошадях. Мы пару раз окунулись в теплую парную воду, а потом сидели на камнях и вели неспешный разговор о всяких мальчишеских делах.

Потом я так же неторопливо побрел домой. Разговор отца с бабушкой уже закончился, и она хлопотала у плиты, готовя ужин. Лешка в сарае колол дрова, а отец, разложив все наши рыбацкие принадлежности на большом кухонном столе, готовил снасти к завтрашней рыбалке.

– Сережка, ты как раз кстати. Вот тут у меня бутылочка есть, – он подал мне четвертушку водки, которая производилась в нашем городе и которую проезжавшие через наш город транзитные пассажиры называли «энский сучок», – сходи к Тойво, отдай и попроси, чтобы дал нам завтра лошадь с телегой на сутки.

Когда я пришел к Тойво, тот как раз пребывал в хорошей похмелюге. Он сидел в каморке при конюшне.

– А, Сергей! Тафно приехал? А я фот болею. – Он посмотрел на меня воспаленными глазами.

– Тойво, отец просил завтра телегу с лошадью дать нам на денек, у вас ведь сейчас нет никаких особых работ.

Я протянул ему четвертушку.

Конюх трясущимися руками схватил бутылку, ловко ее откупорил и, запрокинув голову, быстро высосал все содержимое прямо из горлышка.

Буквально через пару минут передо мной стоял совсем другой человек. Исчез тремор, глаза смотрели спокойно и уверенно.

– Перетай отцу, что зафтра вам запрягу Зорьку, она смирная совсем, прихотите часиков в семь утра, все бутет стелано.

Вернувшись домой, я доложил отцу, что все в порядке, и сел помогать ему готовить мушек для завтрашней рыбалки. Местные, конечно, такой рыбалкой не заморачивались: они просто ставили сети и снимали улов, который в те годы практически не продавали. Рыбу покрупнее употребляли в уху и жарили, а мелкую сушили в русской печке и варили из нее уху зимой.

Мы же собирались ловить рыбу на порожистой речке, вытекающей из озера. В те годы там все лето, как правило, шел молевой сплав леса и поставить сети в реке было невозможно, а вот удочкой удавалось поймать очень даже неплохо.

Приготовив снасти и поужинав, мы легли спать. На улице стояла полнейшая тишина, не слышно было даже собачьего лая. Мы спали как в раю.

Утром я проснулся, как ни странно, первым и разбудил отца. Он удивленно посмотрел на меня:

– Однако растешь.

Сразу же встала и бабушка приготовить нам завтрак. Съев яичницу и выпив по стакану чая из самовара с парой ломтей домашнего хлеба, мы втроем, взяв свои манатки, отправились на конюшню. Тойво свое слово сдержал: у конюшни нас уже ждала телега с пуком сена, кинутым поверху, и запряженной Зорькой.

– Кута поетете? Езжайте на Терви Коски, там хорошо хариус брал.

Поблагодарив за совет, мы кинули вещи в телегу и отправились в путь по старой лесовозной дороге.

По дороге распевали песни. Особенно старался Лешка. Мы с отцом, слушая его рулады, обменивались улыбками, иногда морщились. Но прерывать такое энергичное исполнение было бы грешно, и мы терпели его безголосое пение до самой цели нашего путешествия.

Свернув на небольшую поляну рядом с рекой, откуда уже был слышен рев порога, остановились. Отец быстро распряг лошадь и, ловко спутав ей ноги веревкой, отправил пастись.

– Учись, Сережка, пока я жив.

– Да я и так все это умею! – возмущенно произнес я.

Затем мы быстро собрали удочки, набрали под камнями на берегу ручейников и полезли в порог.

Не успел я забросить удочку, как на крючок сел здоровенный хариус. Поводив его немного, я прижал его к себе. Переливающийся на солнце хариус был очень красив. Гордо показав улов отцу и Лешке, только подходящим к берегу, я кинул рыбину в сумку и продолжил ловлю. Не успел я и пару раз перезакинуть наживку, как взял второго такого же.

С берега раздались возмущенные голоса:

– Сережка, оставь и нам хоть что-нибудь!

Наконец мы все распределились по порогу, и началась настоящая ловля. Периодически из-за проплывающих бревен приходилось ее прекращать, но затем партия леса проходила, и можно было снова ловить. Мы закончили рыбалку около четырех часов дня и вернулись на поляну, где отец всем быстро нашел работу. Лешка разжигал костер, я побежал к реке чистить рыбу для ухи, а отец осуществлял общее руководство и накрытие на стол.

Через пятнадцать минут у нас горел костерок, на котором закипала вода для ухи и чая, рядом была расстелена плащ-палатка, где были выложены вареные яйца, первые бабушкины огурцы, черный хлеб, сахар, соль и пакет пряников. Еще через двадцать минут, расположившись вокруг плащ-палатки, мы хлебали вкуснейшую уху из только что пойманных хариусов.

После еды прилегли отдохнуть. Я бездумно смотрел в голубое небо, по которому изредка пробегали легкие белые облачка, слушал шум бегущей воды, и хотелось, чтобы эти минуты длились и длились.

– Папа, можно я пойду искупнусь? – спросил Лешка.

– Давай, только далеко не заплывай. Вон там, у берега.

Я продолжал бездумно смотреть в небеса, когда рядом тяжело вскочил отец и побежал к воде. Я тоже вскочил и, не понимая, в чем дело, побежал следом за ним. У спокойной речной заводи, отделенной полосой песка и камней от основного течения, на берегу сидел Лешка, держался рукой за рассеченную сбоку правую ступню и глядел, как из раны льется кровь. Когда я подбежал, отец пытался куском портянки забинтовать ногу.

– Папа, не надо так делать. Давай мы унесем Лешку на телегу, и там я просто зашью ему рану.

Отец недоверчиво посмотрел на меня:

– Ты зашьешь? И чем?

В ответ я показал ему иголку с ниткой, прикрепленную за отворотом моей куртки. Мы быстро отнесли Лешку на телегу, где я обработал иголку и кусок лески из флакона йода.

– Ну потерпи чуть-чуть, братец, – сказал я и быстро стянул края раны четырьмя швами. Обработав кожу вокруг остатками йода, забинтовал ранку узкой полоской материи, оторванной от рубашки.