Назови меня полным именем

С другой стороны, еще и доктора голову морочат: если им верить, Бекасов не мог выжить. Слишком много крови потеряно, какие-то важные сосуды повреждены, сердце задето.

Они не сомневались — умрет.

Однако на нем все зарубцевалось, как на собаке! Да и восстанавливался Бекасов неестественно быстро, будто кто ворожил ему или жизненными силами делился.

И Мелкая чудом осталась жива. Несколько раз была на грани — давление никакое, сердечко не тянет, ее с трудом вытаскивали. Из реанимации переводили в обычную палату. Мелкая даже ходить начинала, а потом… потом ее находили у постели Бекасова без сознания, и все начиналось по новой.

Нет, Федор Федорович не станет больше об этом вспоминать!

Все прошло, все забыто, у них впереди целая жизнь, обычная — да-да! — без всякой мистики.

И никакой бабы Поли рядом!

Одну, ну две ее фотографии в доме Бекасов, так и быть, стерпит — исключительно ради Мелкой! — но не более.

Иначе он просто сойдет с ума, а два сумасшедших на одну семью — это, пожалуй, многовато.

А он может свихнуться, точно может — ему порой ТАКОЕ в голову лезет…

Они с Мелкой расписались сразу же, как только вышли из больницы. Бекасов ни секунды не желал медлить, он и без того полжизни по глупости потерял. И едва не потерял Мелкую.

Родители с трудом уговорили его на свадебное торжество — мол, нельзя же так! Старший сын наконец женится, да еще на Таечке, они давно считали ее дочерью, как не отпраздновать?

Впрочем, Бекасов не пожалел о канители. Особенно увидев Мелкую в нарядном голубом платье с ручной вышивкой — якобы оно было приготовлено еще бабой Полей, как раз для такого случая.

Бекасов глазам не поверил, едва узнал Мелкую, если честно. И внезапно испугался: в этом неземном создании все казалось «слишком».

Слишком легкая, слишком изящная, слишком хрупкая, слишком не от мира сего, слишком… красивая. Очень, очень красивая, нереально красивая, словно вытканная из воздуха!

А он-то самый обычный.

Правда, сиреневые глазищи Мелкой так счастливо сияли ему навстречу, что у Бекасова немножко отлегло от сердца.

Смешно, наверное, но, и получив свидетельство о браке, Бекасов не успокоился. Только венчание дало уверенность, что они действительно вместе. Именно теперь они стали единым целым, и разлучит их только смерть.

Его и насмешки младшей сестры не раздражали. Бекасов едва не расцеловал Ксюху, когда она неохотно призналась, что с самого начала подозревала, чем все кончится.

Ничем хорошим для старшего братца!

Мол, эти ангелоподобные тихони…

* * *

Бекасов расслабился, когда все торжества остались позади. Без косметики, в своей привычной и немного смешной одежде Мелкая нравилась ему гораздо больше. Была ближе, роднее, понятнее…

Федор Федорович буквально чувствовал, как Мелкая врастала в него. По-настоящему врастала, намертво.

Часто ночами Бекасову чудилось: что-то меняется в нем и в Мелкой. Что-то очень важное, составляющее саму их сущность.

И это ничего не отнимало у них, скорее прибавляло.

Не лишало, а одаривало.

Не два сердца бились в них — одно. Два дыхания сливались в единое. Одна душа растворялась в другой, и каждый из них забывал себя. Нематериальное продолжение их общей сущности терялось в такой невообразимой дали, что фантазия оказалась не в состоянии проследить за безумным полетом.

Бекасов мрачно усмехнулся: вот-вот — сумасшествие уже стучится в двери!

В эти волшебные минуты слияние со Вселенной почему-то не удивляло его. Федор Федорович воспринимал как должное то, что они с Мелкой становились ее нервным центром, ее мозгом, ее сердцем, и созвездие Лебедь находилось не дальше протянутой руки…

Внезапное интуитивное прозрение, что его личное счастье, ИХ счастье, ничуть не менее важно для МИРА, чем, скажем, сама Солнечная система, оглушило Бекасова, напугало его. Впрочем, когда Мелкая сладко дремала на его плече, все остальное не стоило внимания.

Нет, он такой же сумасшедший, как эта девчонка!

Кажется.

И все-таки кто-то из них просто обязан сохранить трезвую голову. Пусть одну на двоих. И конечно же не Мелкая.

Давнее желание избавить жену от странной зависимости заставило Бекасова неохотно продолжить:

— Ты просто не хотела оставаться одна, понимаешь? Прежний я тут ни при чем, прежний я никак не мог заменить твою няньку…

Мелкая что-то невнятно пробормотала и сонно зевнула. Тонкое ее тело вдруг потяжелело в кольце его рук, и Федор Федорович сурово повысил голос:

— А теперь у тебя есть я настоящий, разве нет?

— Ну…

— Эй, кончай спать, когда с тобой разговаривает… муж!

— Муж… объелся груш…

Федор Федорович возмущенно засопел, и Таисия торопливо повинилась:

— Так баба Поля говорила. В шутку.

— Ты все сваливаешь на бабу Полю!

— Вовсе не все.

— Ты приписываешь ей собственные мысли, и не возражай мне!

— Э-э-э…

— Скажешь, я не прав?

— Не знаю. — Таисия попыталась пожать плечами, но Федор Федорович обнял ее крепче, и девушка еле слышно рассмеялась. — Мы столько лет были с ней одним целым…

— Вот! Это я и имел в виду!

— Что ты имел в виду?

— Вы наконец перестали быть одним целым, неужели не поняла? Теперь ты со мной, ты только моя, баба Поля тебе уже не нужна, ты выросла…

Таисия извернулась в его руках, большие серые глаза потемнели от волнения и заискрились от внезапно выступивших слез. Густые, совершенно прямые ресницы стали тяжелыми и слиплись в забавные кустики. Губы набухли, потеряли обычную бледность. На тонкой коже проступили редкие веснушки, сейчас они казались почти черными…

— Ты считаешь? — выдохнула она.

— Уверен.

Федор Федорович бросил невольный взгляд на книжную полку и нахмурился: самая любимая фотография Мелкой будто светилась — ф-ф-фу ты… это же просто солнце садится!

Странная, дикая мысль забрела ненароком в его многострадальную голову. Бекасов угрюмо улыбнулся: Мелкая наверняка бы решила, что ее подбросила баба Поля. От щедрот, что называется.

Впрочем, почему не попробовать?

Хуже точно не будет.

Федор Федорович мобилизовал свои актерские способности — самую малость, по мнению Ксюхи — и тоскливо произнес: