Не бойся друзей. Том 1. Викторианские забавы «Хантер-клуба»

– Хорошо, вот ещё у нас один кандидат в «Чёрную метку» появился. Ты мне его координаты сообщи, поговорим. Скоро, совсем скоро такие люди на вес золота цениться будут. Император Олег сам такой…

И тут же Ляхов перешёл к ключевой для самого генерала теме:

– Тебя, естественно, беспокоит, что вы потерять можете и что лично ты выиграешь.

Не обратил внимания на слабый протестующий жест.

– Объясняю с предельным цинизмом. Ты остаёшься при своей должности, если она тебя устраивает, и при шансах получить любую другую, исходя из склонностей и способностей. Если согласен трудиться на благо Отечества за установленное жалованье. Для начала могу устроить экскурсию по той России за казённый счёт. Срок и расстояния не ограничены. В сопровождении девочки или девочек отряда «Печенег». Любой, кроме Людмилы. Все остальные, гарантирую, не хуже, просто Вяземская – моя невеста. На Герту Витгефт посмотри – куда там любым гейшам и гетерам! Стихи всякие наизусть знает, от Аристофана до Бродского. Музицирует, даже и на скрипке. Танцует, как Айседора Дункан. И при этом выбивает сто из ста по любой мишени, из любого оружия и на любую дистанцию.

Далее – нашему Президенту гарантируем полную безопасность и сохранение должности до истечения срока. Если понравится и дурака валять не начнёт – до тех пор, пока самому не надоест. Переизбирать его каждый раз с восторгом будут, как Рузвельта, потому что нынешние экономические и политические проблемы исчезнут раз и навсегда.

Вообрази, какой это для всех нас грандиозный шанс. Чтобы наша страна наконец стала сильнейшей в мире державой. Не для того, чтобы кого угодно бомбить и оккупировать под флагом защиты «прав человека». Плевал я на этого человека, если ему право парад геев устраивать на Тверской дороже защиты Родины. Извини за патетику, конечно, – кашлянул Ляхов, в горле от непроизвольного напряжения связок запершило. – Я ведь как, несмотря на все «свинцовые мерзости нашей жизни», роль России вижу: «Придите ко мне, все униженные и оскорбленные, и я утешу вас!» Сообрази – России ни от кого в мире совсем ничего не надо. Только ей одной. Мой товарищ недавно в журнале «Нева» статью написал. Хороший товарищ и умный. На такую же примерно тему. Так вы же в Кремле умных статей и книжек не читаете. Отчего и ваш личный друг, «Писатель», на седьмых ролях прозябает. А мог бы… Но я опять отвлёкся. Этот самый профессор Рыбаков считает, что Россия должна помогать всем и бесплатно, но только по велению сердца и движению души. В чём и будет заключаться её позиция Мирового центра христианской и всех других конфессий, справедливости. Арбитра в спорах, если угодно. Не дурацких «прав человека», за которые крови уже пролито больше, чем всей инквизицией. Как в священных книгах написано? «Какою мерою меряете, такою и отмерится вам». «Не делай другому того, чего ты не хотел бы, чтобы он сделал тебе». А ведь две тысячи лет люди эти простейшие заповеди при первой возможности игнорируют. Куда проще: «Очень приятно жать там, где не сеяли».

А вот мы с Императором и его советниками, мудрецами и философами, кто в капитанском звании, кто в профессорском, такой бесчеловечный лозунг для своей Родины выдумали: «Хочу – помогу вам, спасу вас, если вы тоже хорошие люди и этого заслуживаете. Исключительно для собственной благодати. А если вы мерзавцы и сволочи, то и за миллионы долларов куска хлеба не подам».

Выговорившись, Вадим почувствовал себя опустошённым. Многовато эмоций с надрывом под запал выбросил. Адреналина тоже много. Пусть и понимал, что не зря говорил – генералу, если начинать его вербовку (сам факт встречи и даже его «намёки» пока ничего не значили), именно вот такой нервный срыв должен убедительным показаться. Остальные заготовки – на потом.

Руки у Ляхова настолько заметно дрожали, что Мятлев сам прикурил папиросу и уже горящую сунул в губы Вадима. Тот благодарно кивнул. Наверное, сила его посыла достала и Людмилу, она беспокойно зашевелилась и начала, вместо красивых юношей и девушек на аллеях, чересчур часто посматривать на своего полковника.

Вадим, ещё рюмку коньяка выпив, корниловскую папиросу не торопясь докурив, словно бы успокоился. Эмоции эмоциями, а ему нужно генерала характером и силой логики задавить.

– Ты поверь – я ведь совсем серьёзно говорю – для всех нас ни малейшего иного выхода не просматривается. Чего б я иначе за эту Россию добровольно под пули лез и голову в петлю совал? Деды наши и прадеды не за рубли это делали. Теперь вот и у нас шанс появился, при этой жизни – последний… – эти слова Вадим произнёс с явной печалью.

– Вот и давай, попробуй меня на уровне бухгалтера убедить, – усмехнулся Мятлев. Ему казалось, что со срывающимся в истерику и неумеренно пьющим собеседником он сумеет правильную схему отношений выстроить (не замечая, что сам уже гораздо более подшофе, чем Ляхов). Сорокадвухлетний генерал особой службы и тридцатилетний, пусть и весьма способный авантюрист, где им тягаться?

– Где у меня дебит, где кредит? Попробую, – многообещающе улыбнулся Вадим.

«Страшные тайны тройной итальянской бухгалтерии», – мельком вспомнил он многократно перечитанный «Ибикус» А. Н. Толстого.

– Люди Императора на вашу дачку самые серьёзные документы и расчёты привезли, откровенные настолько, что не всякому специалисту и у себя дома показывать бы стали, так господин Президент смотреть не захотел, предпочёл морализаторством заняться. Сам себя напугал, а Олега в раздражение ввёл. Сейчас мои друзья пытаются исправить, что можно. И вам придётся тем же заняться. Виды той Москвы сильно его из колеи выбили?

– Сам попробуй догадаться, – сделал хитрое лицо Мятлев. – Ты, когда первый раз туда попал, как чужой мир воспринял?

– Я – нехарактерный пример. Я те края увидел, когда, считай, уже убитый был. Факт воскресения сильно на психику влияет, остальные впечатления на этом фоне меркнут.

Вадим не преувеличивал. Что почти погиб – чистая правда – на перевале, когда стрелял из своего винтаря, как последний защитник Брестской крепости. И когда «Гнев Аллаха» рванул, мир долго вращался вокруг него, скалы тряслись и рушились. Никогда не страдая нервными болезнями, Ляхов долго колотился в подобии эпилептического припадка, в кровь рассекая себе подборок и щёки об острую щебёнку.

Потом сознание погасло, не слишком быстро, как раз дав время понять, что вот оно, то самое, во что он не верил, и пришло.

И почти тут же очнулся, в полном порядке, только в голове слышалось нечто вроде замирающего звона прекративших праздничный благовест церковных колоколов [144] .

Мятлев до конца докурил «корниловскую» папиросу, не спеша, растягивая удовольствие, как солдаты на фронте курят – до последней складки вытрусив кисет и кое-как набрав на закрутку, возможно, последнюю в жизни. Ляхов признал в Леониде настоящего курильщика. Сам он баловался этим делом с первого курса военфака, но именно что «баловался» – мог курить всё подряд – сигареты, сигары, трубку, в царской России – папиросы. Бывало – помногу, но без пристрастия. В случае чего обходился без табака и сутки, и неделю, выражение – «уши пухнут» к нему не относилось.

144

См. роман «Дырка для ордена».

А Леонид был в курении такой же гурман, как другие в еде, напитках или женщинах. И загасил догоревшую до начала картонного мундштука папиросу («до фабрики», как в советское время говорили) с явным и отчётливым сожалением.

– Не переживай ты так, генерал, – сочувственно сказал Ляхов, поняв настроение Мятлева. – Закуривай вторую, если хочется. Уж чего-чего – этих папирос и любых других мы тебе организуем неограниченные поставки. Поедем с тобой в ныне российский Трапезунд, познакомишься с губернатором генерал-лейтенантом Тер-Гукасовым, он ради нового друга прикажет особую табачную смесь изобрести, сопроводит цветистым посвящением и коробку со своими стихами и вашим парадным портретом в обнимку в течение суток выпустит.

– Неужели там у них так дела делаются? – не скрыл удивления, неподобающего званию и должности, Мятлев.

– Да только так и делаются, – опять вполне искренне засмеялся Вадим. – У нас же сейчас вся пресса, что отечественная, что зарубежная, сплошь забита алармистским бредом: «Куда катится европейская цивилизация?», «Минареты над Парижем», «Крах модерна», «Закат Европы» (причём не Шпенглера, сто лет назад это предсказавшего, а новых «философов»). Можешь сам продолжить, если в курсе. А Олег Константинович, неизречённой мудрости человек, двадцать лет в роли «Местоблюстителя» коловращение мира наблюдая, за это время несколько географических и геополитических книг написал и две диссертации, – счёл нужным просветить Контрразведчика Ляхов. – И пришёл к выводу, что только немедленное возвращение доверенного ему Отечества к военно-феодальной формации и возрождение Самодержавия даёт шанс на достойный ответ очередному цивилизационному вызову.

– Как ты разбрасываешься, – с сожалением сказал Мятлев. – С темы на тему и с мысли на мысль перескакиваешь, будто боишься не успеть. А мы успеем хоть за час, хоть за сутки всё обсудить. Нас, слава богу, никто в шею не гонит. Или ты просто в другом темпе живёшь? Я предпочитаю – в обычном.

Ляхов обратил внимание, что Мятлев, умеющий контролировать ситуацию, крайне неглупый профессионал, то и дело перебрасывал взгляд на «валькирий». На их чуть поддёрнутые юбки, из-под скатерти демонстрирующие то, что в нынешнюю эпоху никого интересовать не должно бы. В маршрутку садись и любуйся на бесконечное количество входящих и выходящих девушек. С каких хочешь ракурсов. Однако же эти части тела, или – именно этих девушек, как-то по-особенному задевали генерала. Читал, наверняка читал книги Ивана Антоновича Ефремова. Следовательно, сработала «вторая схема» Ляхова-Фёста.