Шрифт:
НЕ БОЙСЯ СБЫЧИ МЕЧТ. (1)
– Девушка! Вы меня слышите? Девушка! – «Господи, что со мной? Опять сознание потеряла? Не помню… Дома… дома мне стало плохо. Наверное, меня увезли в больницу». Я с трудом открыла глаза. Надо мной нависло сильно раскрашенное лицо пожилой женщины в белой шапочке.
– Вот умничка, как себя чувствуешь? – ярко накрашенные губы спасительницы растянулись в улыбку, которая никак не затронула равнодушных глаз.
– Сесть можешь? – Я, приложив привычные усилия для приведения своего организма в вертикальное положение, вдруг с легкостью опустила ноги. Эта легкость испугала меня, и я схватилась за край каталки. Голова немного кружилась, но чувствовала я себя на удивление хорошо и странно. Что-то было не так, а что я никак не могла понять. Женщина в белом колпаке что-то говорила, и я постаралась сосредоточиться на ее словах, одновременно рассматривая себя. Оказывается машина такси, в которой я ехала, попала в небольшую аварию, а я не была пристегнута. Подняв руку, я потрогала лоб. «Больно, шишка здоровая».
– По-хорошему, Вас бы денечек понаблюдать. Останетесь у нас? А завтра домой пойдете.
– Нет. Со мной все хорошо.
– Нет, так нет. Вас за дверью ждут. Подпишите бумаги об отказе от госпитализации и идите.
Я спрыгнула с каталки, и ухватилась за нее,
Не успела я шагнуть за порог, как на меня набросилась высокая брюнетка, одетая и раскрашенная, мягко говоря, странно, правда, я подозревала, что выгляжу не лучше.
– Люля, ты как? Все нормально? Черт, ну и шишка? Пиз…ц. Накрылась днюха медным тазом. – Она с огорчением смотрела на мое лицо. – А может, поедем? Не так уж и страшно. – Неискренне сказала она заискивающе заглядывая мне в глаза.
– Я хочу домой. Пожалуйста, отвези меня домой. – Мне все трудней было сдерживаться, глядя на совершенно незнакомую девушку. Она выставила перед собой руки.
– Понял, не дурак, дурак бы не понял – подхватив меня под руку, она потащила меня на выход.
– Ща, тачку поймаем. Люль, может, ты сама доедешь? – она сунула мне в руки сумку, предварительно покопавшись в моем кошельке и вытащив несколько купюр. – А я все-таки поеду к Бруку? – «Если бы я знала куда ехать!» с отчаянием подумала я. «У меня скоро начнется истерика, и желательно в это время быть одной, и все обдумать».
– А давай ты меня забросишь домой и езжай к Бруку. У меня голова кружится – не так уж соврала я. – Боюсь упаду где-нибудь - я просительно заглянула ей в глаза.
– Точняк, мне же по пути. Тебя заброшу и поеду. – Оказавшись у дороги, она подняла руку и буквально, через полминуты перед нами затормозила машина. Девушка наклонилась к шоферу, поговорила и мотнула головой
– Садись.
– Я открыла заднюю дверь и опустилась на сиденье. Моя «подруга» плюхнулась рядом с шофером и зарылась в сумке. Вытащив из нее маленький коробок, стала тыкать в него пальцем.
– Марин, прикинь, мы с Люлькой в аварию попали. Не, все нормально. Рука немного болит, а у Люльки шишак на пол морды. Че Танька, че Танька!
– вызверилась она.
– Я тебе че не по-русски объяснила? В больнице были. Короче, Склифосовский, приеду, расскажу. Ща Люльку домой заброшу и буду. Все пока. – Она повернулась ко мне. – Маринка ссыт кипятком, куда мы делись. – «Значит, мою подругу зовут Татьяна». Единственное, что я смогла вынести из разговора. И адрес… Вернадского, значит Москва. Я прикрыла глаза. Мысли в голове крутились как сумасшедшие. Но я оставшимися лохмотьями воли загнала их внутрь себя. Стиснув зубы, и сжав кулаки, я ждала конца пути. К счастью, ехали мы не долго. Взвизгнув тормозами, машина наконец остановилась.
– Тань, проводи меня до квартиры. Голова кружится. – Снова надавила на жалость я. Таня со вздохом, отстегнула ремень безопасности, и вылезла из машины, поджидая меня.
– Пойдем уж. Болезная.
Я выбралась вслед за ней и осмотрелась. Район был мне абсолютно не знаком, как и дом рядом с которым мы стояли.
– Шеф, ща вернусь. – Она протянула ему какую-то купюру, подхватила меня под руку.
– Ну че, пошли? – Я кивнула головой, сдвинулась с места и заковыляла за подругой. Мы зашли в ближайший подъезд, благо не пришлось пользоваться кодом, из него как раз вылетела стайка малолетних девчонок, на лифте поднялись на четвертый этаж и остановились у красивой деревянной двери. Таня в нетерпении топталась рядом.
– Дверь то сама откроешь? – Яс облегчением кивнула головой, зажав в руке ключи, которые нашла в сумке. –Тада я поскакала. Если че звони. – Она крутанулась на пятке и побежала вниз по лестнице. Дождавшись, когда хлопнула подъездная дверь, вспотевшими руками я подобрала подходящий к замочной скважине ключ. Двери легко открылись. Нащупав выключатель, включила свет и зашла в прихожую. Как мне ни хотелось заглянуть в зеркало, я его старательно избегала. Сначала нужно было выяснить, одна я в квартире, или нет. Правда, сначала снять эти орудия пытки на платформе, по недоразумению называемым босоножками. Судя по полке для обуви, живу я здесь одна. Да и на вешалке, кроме кожаной куртки ничего не висело, но на всякий случай, я прошлась по квартире. Небольшая. Всего две комнаты. Спальня и зал, больше похожий на свалку. Правда, с дорогой, очень дорогой, стильной и сильно загвазданной мебелью. В спальне, кроме вещей для девушки других не наблюдалось. Судя по всему, я живу одна. Можно немного перевести дух и, наконец, посмотреть на себя в зеркало. Из зеркала на меня смотрела размалеваная чучундра, волосы у которой стояли дыбом. Раскрашенные в зеленый, красный и черный цвет. В брови торчало пять колец, а в ушах еще больше. На шее был одет кожаный ошейник. Безобразная кожаная жилетка, в каких-то значках. Кожаную мимо-юбку и черные сетчатые колготки я видела еще в больнице. Разглядывая лицо, я выяснила только то, что глаза у меня были темно-карего цвета. Под слоем в основном черной краски, разглядеть что-то большее было невозможно. Неожиданно закружилась голова, и чтобы не упасть я опустилась на пол. Хотела прислониться к стене, но силы меня окончательно оставили и я потеряла сознание.
Пришла я в себя рывком. Я помнила все, что со мной произошло. Поднесла руку к лицу. Ничего не изменилось. Все та же молодая рука с раскрашенными в разные цвета, от черного, до зеленого ногтями. «Вот так. За что боролась на то и напоролась». Подумала я. «И что теперь делать?» Мысли прыгали в голове, как кузнечики. «Телефон! Надо позвонить домой!». С трудом я встала и начала обследовать квартиру в поисках телефона. Такового нигде не было. «Надо посмотреть проводку и по ней телефон найдется!».
Не нашелся. Зато в сумке был такой же кирпичик по которому разговаривала в такси Таня. Но как им пользоваться?! … Я покрутила в руках бесполезную вещь и бросила на полку у зеркала. Ехать домой в таком виде нельзя. «Что же делать?!» Я с трудом встала и снова посмотрела на себя в зеркало. Раскрашенная чучундра никуда не делась. «Пойду, помоюсь». Единственная здравая мысль мелькнула у меня в голове. В ванне, пока раздевалась, любовалась своим новым телом. Любовалась из-под тишка. Было почему-то стыдно. Как будто подглядывала за чужим человеком. Молодое, упругое тело. Высокая, полная грудь. Стройные ноги. Чуть смугловатая кожа. Немного худовата, но не критично. Лосьоном сняла с лица боевую раскраску. Поморщившись от боли, повытаскивала все колечки. Лицо
после всех процедур было красным, как у вареного рака. Плюнув на все, опустилась в пенную воду. «Господи! Как хорошо!». Закрыв глаза, собралась мыслями и попыталась осмыслить то, что со мной произошло.Итак, я, Седова Надежда Николаевна, 55 лет от роду попала в тело молоденькой девочки. «И что теперь делать?!!!». «Так, возьми себя в руки!» Приказала я себе. «Почему именно я? Я ведь просто не хотела жить! Да, мелькали мысли, вот бы попасть к эльфам, или например к драконам. Но в молодое тело?! А в какое? В теле пожилой женщины?» проскочила ехидная мысль. Да, я мечтала быть драконом, летать с ветрами, как пишут в книгах. Наслаждаться свободой, свободой воли, свободой от чувств, свободой в принятии решений. СВОБОДОЙ ПОЛЕТА! А где я оказалась?! В теле малолетней неформалки! Или как их там называют. Хорошо, что живет одна. А если бы с родителями? Что бы я сейчас им объясняла? Ни черта про эту Люлю дурацкую не знаю! Да и следовало бы понять, мой ли это мир? Уж очень меня напрягла коробочка, по которой разговаривала Таня. Очень похоже, что это телефон. А у нас таких не было. Да и моя болтушка пропала вместе со старым телом. И на Татьяне я болтушки не видела. Точно! Не было у нее болтушки. Когда я поняла, что все не так? Когда спустила ноги с каталки и увидела свои ноги. Девчачьи ноги в сетке с феерическим маникюром обутые в босоножки на уродливой платформе. И осознание того, что ничего не болит, кроме шишки на лбу. Не болят ноги, спина, не болит поджелудочная. Не выворачивает на руках пальцы от боли. Нет ни одной привычной боли. Я с наслаждением потянулась. Ничего не болит. Но я же заняла чужое тело. А где мое? Последнее, что помню, я наклонилась, чтобы поднять упавшую ложку. И резкая боль в груди. Потом темнота. А как же Сашка? Ведь он волнуется. Покурить бы. Я прислушалась к себе. На самом деле курить хотелось не очень. Просто хотелось занять руки привычным действием. Наверное, эта Люля не курила. Интересно, как ее зовут на самом деле. Еще хоть ночку побуду в этом теле, а потом надо возвращаться в свое. Но вот как? Вода постепенно начала остывать. Надо помыться и вылезать. Правда, что делать с разноцветными волосами? Решила не трогать. Вдруг Люля завтра вернется в свое тело, а я тут похозяйничала. Правда ногти смыла. И на ногах и на руках. Что ручки, что ножки были аккуратные. Маленькие ладошки с длинными пальцами, миндалевидными ноготочками. Не изуродованные ручными стирками, работой на дачном участке. Не было опухших суставов. Прелесть, а не ручки. И ноги с тонкими щиколотками, без синих вен. Ступня размера тридцать шестого.
В молодости и я была ничуть не хуже. Ноги были даже длиннее. Правда грудь появилась, только после того, как родила сына. А до этого всегда стеснялась своего нулевого размера. А вообще, Бога гневлю. Для своих 55 лет, я выглядела не плохо. Морщин на лице не много. Полная, но в меру. Размер 48-50. А самое главное – любимая. Мы с мужем познакомились на первом курсе института и через месяц поженились. На втором курсе у нас родился сын. Было трудно, но мы очень любили друг друга, поэтому и трудности не казались такими уж трудными. Много было в нашей жизни хорошего, плохого, страшного. Но мы всегда были вместе. Как говорится и в горе и в радости. Люблю я своего Сашку. Уже тридцать семь лет вместе, а в груди щемит, когда смотрю на него. Как он ест, как спит. А как от него пахнет. Уткнусь ему в шею и нюхаю, лучше нет мгновений. А его руки на моей талии, или когда он подойдет сзади, обнимет и положит свой подбородок мне на плечо и потрется колючей щекой, а у меня колени трясутся, от нежности, от счастья, что он рядом. Вечером, скрипнет входная дверь, а у меня в груди ёкает. Сдерживаюсь, чтобы не бежать, подхожу и тону в его руках. Мимолетный поцелуй и все становится на свое место. Никогда нас быт не заедал. А ведь всякое было. И голодали, и работали днями и ночами. Троих детей на ноги поставили. Но никогда не предавали свою любовь. Помню, как-то лежим ночью, что-то обсуждаем тревожное, а Сашка говорит: «и чего мы расстраиваемся? Лежим на чистых простынях, в своей квартире, трое детей, все здоровы. Мы любим друг друга. Все будет хорошо». И было. Сначала радовалась кусочку французского мыла, с обалденным запахом. Это было здорово, что я смогла позволить себе его купить. Потом, постепенно, Сашка поднялся. Фирму свою открыл, уже радовались тому, что можем покупать книги, какие хочется, дети учатся в достойных учебных заведениях. В походы уже ходили вместе с детьми, потом у детей появились пары, и количество походников увеличилось. А потом умер сын. Странно умер. Уснул и не проснулся. Всего двадцать шесть ему было. Женат, дочка растет. С отцом на фирме работал. В командировке был. Ждали его со дня на день. Не дождались. Не пережили мы с Сашкой его смерти. Первенец. Единственный сын. И не сказать, что любили его больше, чем дочек, но пережить смерть ребенка, не дано никому. Сначала, вроде даже не понимали, что случилось. А потом тоска просто стала съедать. Не объяснить. Никак не объяснить. Вроде и жил уже не с нами, а со своей семьей, а не хватает его. С каждым днем все больше и больше. Все острее. Как будто бы он нашу радость забрал. Утром просыпаешься и не понимаешь: зачем? Ведь его больше нет. Не позвонит, не придет, не засмеется. Не будем вместе обсуждать прочитанные книги. Нет. Нет нашего сына. На кладбище ходить не могла. Не могла понять, что вот, раскопай два метра, а там гроб. А в нем наш сыночек. И не встанет он оттуда, и не скажет «мам, давай полюбимся». И не обнимет. Уходила в лес и выла. Выла, выливала свою боль, только меньше она не становилась. Все сильнее погружалась в этот ужас. Умом понимала, что не только мне плохо. Но сил кого-то поддержать не было. В горе каждый остается один. Вроде и горе одно на всех, а переживаешь его в одиночку. Видела, что и Сашке плохо и дочкам, но как-то отстраненно. Вроде начинаешь прислушиваться к тому, что происходит рядом, но потом вспоминаешь «у меня нет сына» и захлебываешься болью. Как мне удалось все-таки взять себя в руки, не знаю. Дочки помогли. Сашка. Буквально за волосы себя тащила. Придумала игру, под названием жизнь и стала играть в нее. Убедила себя, жив сыночек. Стала говорить о нем, «а помнишь, как он….» Сжала зубы и жила. Играла… жила… Все перепуталось. Уже сама не понимала, где правда, где ложь. Где нарочно смеюсь, где искренне. Имитация жизни. Только все равно по утрам просыпаться не хотелось. Правда любовь никуда не делась. Хоть и не живу – люблю. Люблю мужа, дочек, внуков. Бога молила, чтобы меня раньше всех забрал. Да, эгоистка, но больше никого хоронить не смогу. Потерялась я в своих воспоминаниях. Очнулась - сижу на кухне и раскачиваюсь, как китайский болванчик. По щекам слезы текут. Темно. Встала, нашла чистый стакан, попила воды из-под крана, и поплелась в спальню. Как ни устала, но постель перестелить надо. С трудом нашла чистое, но не глаженое белье. На автомате перестелила постель, забралась под одеяло и провалилась в сон.