Не будите спящего барона

Одно хорошо – шею ей Элтон залечил без усилий. Как он сказал, рану нанесли чем-то острым, может, ножом, а потом ее натерло ошейником. Ерунда, в принципе, зажило бы само, но ему не терпелось проверить, как магия людей подействует на чистокровную эльфийку. Получилось, надо сказать, неплохо, и Аллен смог воочию увидеть, как целители лечат раны – до того как-то не было повода. Интересное было зрелище, эффектное. Мягкое желтое сияние, исходящее от рук Элтона, коснулось шеи, и уродующая кожу отметина на глазах побелела, а затем и вовсе исчезла. Девочка, вначале испуганно сжавшаяся, к концу длившейся минут десять процедуры расслабилась, залезла к целителю на колени и разве что не замурлыкала, как кошка. Идиллия, одним словом. А уж когда маг заставил куриные косточки сплясать на столе разухабистый южный танец, то и вовсе завладел сердцем ребенка. Подобные мелкие фокусы, по слухам, были у эльфов под запретом. Почему? Да кто ж их, остроухих, разберет. А вот человеческие маги, обычно ученики, напротив, частенько развлекали таким образом детей, и сейчас это было как раз к месту.

Меньше всего впечатления на целителя произвел, как ни странно, дракончик. Даже когда Лиина по его просьбе сняла с шеи зверя ошейник из какого-то непонятного, полупрозрачного материала, и стала видна его суть. Элтон лишь покачал головой, небрежно почесал зверя за ухом и потерял к нему интерес. Почему, Аллен так и не понял, да и не старался особо понять. Наверное, целитель интересовался только людьми, а к дракону отнесся как, например, к щенку – большому, неуклюжему, с которым можно поиграть, но только если рядом нет ничего интереснее. Так что на дракона снова надели ошейник и отправили его гулять, а через некоторое время и сам Элтон, проверив еще раз состояние больной, засобирался, сказав, что ему надо отдохнуть и подумать. Клюющую носом эльфийку отправили спать, а потом разошлись и остальные – сегодняшний день вымотал всех.

Ночью Аллен проснулся от странного, непривычного звука. Проснулся резко, моментально перейдя от сна к яви, так, как учил отец. Несколько секунд он лежал, пытаясь сообразить, что же это, и лишь потом до него дошло, что это плач. Самый обычный детский плач, искаженный многочисленными стенами. И слышал он его, похоже, один – Моран спала в другом крыле дома, рядом с кухней, а Карен и вовсе гнездился во флигеле. Он так храпел, что даже в соседней комнате ночью спать было мучением, вот его и отселили, чему он и сам был рад. Во всяком случае, если садовник ночами отправлялся на прогулку к какой-нибудь смазливой белошвейке или кухарке, никто на него не ворчал. Аллен к похождениям слуги относился спокойно, не мешает – и ладно.

Между тем плач не прекращался, а потом к нему добавилось попискивание и скрежет, будто кто-то скребся в дверь когтистой лапой. Проклятие. Этот недоделанный дракон, оставленный ночевать в коридоре, похоже, в меру своих сил пытался открыть дверь в комнату больной.

Все, конец сну. Аллен выбрался из-под одеяла, накинул тяжелый мягкий халат и вышел из комнаты. Ну да, так и есть, дракончик сидел у закрытой двери, и его когтистая лапа успела оставить на толстой, хорошо подогнанной и отполированной доске глубокие царапины. При появлении хозяина дома он повернул голову и издал странный то ли писк, то ли шипение. При этом морда его стала уморительно печальной, хотя вроде бы плотная чешуя не должна ничего выражать. А плач, что интересно, доносился из-за этой двери…

Отодвинув ногой зверюгу (дракончик зашипел, но укусить не пытался), Аллен открыл дверь и, ловко блокировав попытку дракона проникнуть внутрь, зашел сам и плотно закрыл ее за спиной. Внимательно осмотрелся, благо луна, заглядывая через неплотно задернутые шторы, освещала комнату неярким желтовато-голубым светом. Ну да, вот он, источник звуков. Рыжая эльфийка сидела на полу рядом с больной и всхлипывала, как плачут любые дети любого народа, когда уверены, что их никто не видит. На появление Аллена она никак не отреагировала, возможно, даже не заметила его.

Мягко ступая, барон подошел, склонился над кроватью. Вроде бы без изменений, больная лежала, закрыв глаза, и, судя по мерно вздымавшемуся одеялу, каких-либо серьезных изменений с ней не происходило. Аллен вздохнул, подошел к Лиине и склонился над ней:

– Ну, что происходит, крошка?

Вместо ответа девочка вдруг обхватила его руками за шею и зарыдала еще сильнее, обильно поливая слезами халат. И что теперь, спрашивается, с ней делать? Аллен вздохнул – опыта в отношении детей у него не имелось в принципе, хотя, возможно, где-то и были уже бастарды. Пришлось действовать по наитию – поднять эльфийку на руки и отнести девочку обратно, в ее комнату. Дракон, вот ведь ушлая зверюга, проник все-таки в комнату, ужом просочившись между ног барона, однако выгонять его не было никакого желания. Демоны с ним, пусть сидит, тем более что тот улегся на коврик у изголовья кровати и вроде бы успокоился. А Лиину пришлось уложить, накрыть одеялом, да еще пообещать, что он будет рядом, а то ей, видите ли, страшно. В общем, слово он сдержал, вырубившись, наверное, раньше девочки. В таком виде, сидящим на полу привалившись к кровати, его утром и застала Моран.

– Жениться тебе надо, барин, – иронично прокомментировала она, растолкав Аллена. – Своих детей заводить…

Барон лишь хмыкнул, с трудом распрямляясь – затекшая от неудобной позы спина болела и упорно не хотела слушаться. Хорошо, Моран, женщина сообразительная, помогла, и лишь потом занялась проснувшейся и недоуменно хлопающей глазами Лииной. Начинался новый день…

Больная пришла в себя только на третье утро и сразу же выхлебала у Моран все запасы клюквенного морса. И куда в нее, спрашивается, столько влезло? Аллен, сам любитель этого напитка, предпочитавший его даже вину, лишь крякнул уважительно и, как договаривались, послал садовника за Элтоном. Целитель приехал очень быстро, и его появление вызвало у лежащей только легкое удивление. Впрочем, очень быстро она вновь отключилась, но это было уже не беспамятство, а обычный сон. Тяжелый, глубокий, но все же сон и, как сказал целитель, она пошла, наконец, на поправку.

Еще через три дня больная – ее, кстати, звали Ирма, и никаких многосложных имен она не имела, что наводило достаточно начитанного Аллена на определенные размышления – уже сидела с ними за столом, поглощая все, до чего могла дотянуться. Только головой периодически встряхивала – волосы, иссиня-черные у корней, где они успели отрасти и не были окрашены, упорно не хотели лежать ровно и лезли в глаза, но это было единственным, что замедляло процесс насыщения. Заметно было, что остатки воспитания борются с голодом, но проигрывают ему с огромным счетом. Аллен последнему ничуть не удивлялся – на Ирму до сих пор нельзя было смотреть без жалости. Девочка исхудала настолько, что казалась полупрозрачной, однако Элтон утверждал, что ничего страшного в этом нет, и барон склонен был ему верить. Моран же и вовсе лишь улыбалась, сказав, что были бы кости, а мясо нарастет. Так что сидели обе приблудившиеся девицы, наряженные в сохраненные хозяйственной Моран детские шмотки Аллена, и с аппетитом ели. Остальные тоже старались не отставать, а то при столь прожорливых соседях в два счета можно было остаться голодными, и в результате обед закончился в рекордно короткие сроки.

Когда стол опустел, наступила тишина. Аллен сидел, осторожно лаская в ладонях бокал с подогретым вином – на улице сегодня было редкостно сыро и мерзко, в такую погоду горячее красное вино со специями именно то, что нужно. Остальные молчали – все же барон оставался здесь хозяином, и право начать разговор принадлежало ему. Честно говоря, сам Аллен не знал, с чего начать. Не умел он вести подобные дискуссии, расспрашивать, а по сути, допрашивать перворожденных – это вам не с купцами торговаться. Тем не менее никто не спешил прийти ему на помощь в столь щекотливой ситуации, и по всему выходило, что расхлебывать кашу придется тому, кто ее заварил. Вздохнув, Аллен собрался, наконец, с мыслями, и начал:

– А теперь, девушки, я жду, когда вы поведаете нам свою историю.

«Девушки», одну из которых можно было так назвать разве что с огромной натяжкой, а вторая и вовсе не доросла даже до этого, синхронно переглянулись, уперлись взглядами в пустые тарелки и замерли, будто оглобли проглотили. Ну что же, ожидаемо. Аллен вздохнул:

– Девочки, успокойтесь. Давайте откровенно. Мне лично все равно, почему вы, вместо того, чтобы сидеть в своих дворцах, попрошайничали на рынке. Больше того, я не собираюсь требовать с вас чего-либо за помощь. Не потому, что такой благородной, а потому, что с вас взять нечего. Честно говоря, помогать кому-либо просто так не в моих правилах, но будем считать, что меня одолел внезапный приступ доброты и сострадания. Так что, если хотите, вы можете уйти прямо сейчас, хотя я рекомендовал бы подождать до ночи. Амулеты при вас, из города выберетесь… Но если хотите остаться, все равно придется мне рассказать, как вы дошли до жизни такой. Судя по всему, у вас серьезные неприятности, и под удар, нацеленный на ваши головы, могут случайно угодить те, кто рядом. Я не хочу зря рисковать ни собственной шкурой, ни жизнями близких мне людей, поэтому мне надо знать, к чему готовиться, если я вдруг наберусь благородства и решу вас защищать. Выбор за вами.

С этими словами Аллен откинулся на спинку стула в ожидании ответа. Остальные последовали его примеру, и девочки, оказавшись под прицелом четырех пар глаз, чувствовали себя неуютно. Наконец они переглянулись, младшая кивнула, и полукровка медленно, словно подбирая слова, начала рассказ.

Когда началась вражда между кланами Белых Ястребов и Снежных Бабочек, сказать трудно. Самые ранние из сохранившихся хроник датируются восемью сотнями лет до Большой Войны, в которой сила эльфов впервые дрогнула, а затем пала под железной пятой объединенных армий человеческих королевств. Возможно, когда-то имелись и более ранние сведения, но библиотеки хорошо горят, а люди, помимо прочего, оказались умны и попытались лишить эльфов не только сил, но и прошлого. Кто-то, скорее всего, особо могучий и ушлый маг, хорошо знал, что у забывших свое прошлое нет будущего, и сумел донести эту мысль до остальных. В результате многие хроники, которыми так гордились эльфы, были утеряны, но кое-что им все же удалось сохранить. Борьбе между двумя этими не слишком влиятельными кланами уделено было не так много строк, и до истоков вражды докопаться было сложно. Да никто, по чести говоря, и не пытался. Молодым, а они после тех поражений, которые понесли эльфы в войне, с годами составили абсолютное большинство в эльфийском обществе, казалось уже, что вражда эта была всегда, едва ли не с сотворения мира. Кто знает, может, так и было, и потому извечное противостояние уже не имело шансов окончиться иначе кроме как полным уничтожением одного из кланов. Так оно и длилось, то затухая, когда эльфы были вынуждены объединяться против внешних противников, то вспыхивая с новой силой, и тогда в местах стычек оставались лужи крови, а то и свежие трупы. Словом, процесс шел в полном соответствии с древними эльфийскими традициями, и был столь же привычен, как восход солнца или осенние дожди.