Не гаси свет

Оставалось проверить морозилку. Хозяйка медленно открыла дверцу…

Полки были заполнены продуктами, которые она недавно заказала по Интернету.

Ничего другого. Никаких «посторонних»… предметов.

Игги исчез. Нужно признать очевидный факт. Собаки в квартире нет. Кристина кинулась в прихожую, открыла дверь, начала звать своего любимца и, не дождавшись ответа, вернулась в комнату. Ее взгляд упал на лоток с сухой газетной бумагой, и что-то внутри нее сломалось, как будто лопнула невидимая пружина. Она сползла по стене на пол, сморщилась и разрыдалась, как не рыдала с того дня, когда вскоре после пасхальных каникул вернулась домой из коллежа де ла Тест. Кристине было тринадцать, ее семья жила у моря, в доме на дюнах, и ее отец трижды в неделю ездил в Париж на запись передачи (потом он перешел на преподавательскую работу). Вокруг дома росли вековые сосны, там властвовали ветер и песок. Дюны надвигались на лес и сады, лес отвоевывал права у велосипедных дорожек, океан без устали трудился над очертаниями пляжа и песчаных банок — все было зыбким, эфемерным, непостоянным… В тот день над морем собиралась гроза, гремел гром, и Кристина изо всех сил крутила педали велосипеда, чтобы успеть домой до дождя. Она торопилась, зная, как опасно оказаться во время грозы под деревьями, но дело было не только в этом. Девочка жаждала сообщить родителям, что получила высший балл за сочинение, и не поняла, чем они так опечалены, почему отец обнял ее так крепко, что едва не задушил, почему у матери такое… неузнаваемое лицо. (Много позже, вспоминая это лицо, Кристина поняла, что оно было похоже на маску японского драматического театра Но.) Потом отец, с трудом сдерживая слезы, сообщил ей, что с Мадлен случилось ужасное несчастье, и она заметила в его глазах отблеск безумия и инстинктивно поняла, что больше никогда не увидит сестру. Кристине тогда показалось, что она не справится с горем. Такое горе разрывает человека пополам, внушает желание умереть.

«Так же было в тот раз, когда…

Нет, сейчас она не может об этом думать…»

Штайнмайер плакала. Сидела, повесив голову и обхватив колени руками, и плакала.

Ее сознание мутилось. Проглоченное сорок минут назад снотворное начало действовать: его молекулы растекались по крови, прокладывая дорогу к мозгу. Веки отяжелели, голова стала тяжелой, страх постепенно отступал… Она ужасно устала, она была на грани срыва, но теперь печаль и ужас опустошили ее — остались лишь апатия и оцепенение.

В химическом тумане, отделяющем явь от сна, плавали странные многоцветные, как аквариумные рыбки, образы. Мысли путались, психоделические видения сменяли одно другое. В какой-то момент Кристина окончательно утратила представление о времени и пространстве и увидела Игги — он лизал ей лицо, смотрел в глаза, а морда у него была огромная, как у коровы…

Перед тем как погрузиться в небытие, она последний раз нажала на кнопку телефона.

Чтобы связаться с Жеральдом.

И снова автоответчик!

На короткое мгновение ужас отогнал сон. Почему он не отвечает? «Да потому, что он с Денизой, — ответил злобный внутренний голос (он тоже говорил заплетающимся языком под действием химического гипноза). — Потому что он прямо сейчас трахает эту мерзавку, вот и не может ответить, дорогуша…» Спазм в желудке… Нет, «Стилнокс» сильнее, сон ватными пальцами ласкает мозг.

Полиция.

Нужно позвонить в полицию. Ей грозит опасность. Но что сказать? «Вот как, теперь у вас исчезла собака?» Женщина знала, как они отреагируют после случая с письмом. «Ты совсем обезумела… Тебе самое место в дурдоме…» Из груди мадемуазель Штайнмайер вырвалось последнее рыдание, больше похожее на икоту, и она наконец ощутила покой. Гребаный фармацевтический покой — но все-таки покой…

Вот и последняя мысль: «Ты заперла дверь?» Журналистка нахмурилась, пытаясь сосредоточиться. Да. Да — она точно это сделала. Кажется, даже придвинула что-то из мебели и подперла ручку. Это было наяву или она только собиралась? Черт его знает… Какая разница… Кристина положила телефон на тумбочку, зевнула и уронила голову на подушку.

Закрыла глаза.

Занавес опустился.

12. Поучение мрака

Из глубин ночи и сна доносятся голоса, которые мы предпочли бы никогда не слышать. Они подобны отзвукам страхов нашего детства, когда родители гасили свет, закрывали дверь, и любой предмет, каждая вещь в комнате, какой бы формы они ни были, могли превратиться в страшное чудище. Тогда мы лежали в постели, этой спасательной лодке на волнах мрака, и осознавали собственную малость и уязвимость. Эти голоса напоминают, что смерть — часть жизни, а небытие всегда рядом. Что все стены, которые мы воздвигаем вокруг себя, не более надежны, чем соломенный и деревянный домики из сказки о трех поросятах.

Этой ночью Кристине снились кошмары с «голосами». Она ворочалась на влажных от пота простынях, стонала, молила о пощаде, а потом вдруг открыла глаза. Что-то ее разбудило. Она посмотрела на потолок, на кружок света от ночника и на отпечаток цифр радиобудильника. 3:05. Свежий воздух прохладной ладонью гладил ее по лицу.

Что вырвало ее из сна?

Шум. Радиожурналистке показалось, что шум острой спицей проколол ей мозг. Она лежала совершенно неподвижно и прислушивалась. Все ее чувства обострились до предела, но в доме царила полная тишина. Наверное, это был просто сон. Кристина вспомнила об Игги и расплакалась. «Игги… Господи боже, где ты, песик?» Слезы стекали по щекам на подушку, но у Кристины не было сил шевельнуться. Но что это? Сердце забилось в истерике, когда она вдруг поняла, какой именно звук разбудил ее. Тявканье! Женщина откинула одеяло, сосредоточилась и снова услышала его — далекий, но четко различимый лай. Звонкий и молящий. Это он. Игги! Она выпрыгнула из кровати и закричала:

— Игги! Я здесь, Игги! — С этими словами Кристина помчалась в гостиную, по пути зажигая везде свет. — Где ты, Игги?

Она вертела головой, пытаясь определить, откуда доносится звук, но лай смолк.

— Игги-и-и!

«Проклятие, так и с ума сойти недолго!»

Она знала, что это был не сон. Ну вот он снова подает голос, скулит… Где-то за стенами. Нужно собраться и сосредоточиться. Кухня… Игги звал хозяйку. Да, звук идет оттуда… Женщина скользнула за стойку. Оттуда, из-за стены! Из квартиры соседки! Той самой, которая ненавидит всех животных скопом… Кристина запаниковала.

— Игги! — прошептала она, прижавшись щекой к стене. — Я здесь! Мама здесь, малыш!

Штайнмайер прекрасно понимала, как дико все это выглядит: три часа ночи, Игги лает в соседней квартире, и никого, кроме нее, это не волнует. Разве люди за стенкой не должны были проснуться? Что, если они уехали на праздники? Или… умерли? Кристина нервно хихикнула. Сейчас три часа, и она слетает с катушек! Все это лишено смысла. Песик никак не мог выскользнуть из квартиры, и тем не менее… Она снова прижала ухо к стене и услышала его. Совершенно явственно. У нее не осталось сомнений: Игги за стеной. И она должна немедленно вызволить его оттуда! До утра ждать нельзя. Будет скандал, но ей все равно. Кто знает, на что способна старая ведьма? Журналистка вернулась в спальню, натянула свитер и джинсы, не обуваясь, вышла на площадку и замерла: лай собаки снова стих.

Она сделала глубокий вдох и надавила на кнопку. Позвонила раз, другой, третий… Трель звонка нарушила тишину, и внутри раздались приглушенные голоса, а затем кто-то на цыпочках подошел к двери и посмотрел в глазок.

— Это ваша соседка! — громко сказала Штайнмайер.

Звякнула цепочка, ключ повернулся в замке, и дверь слегка приоткрылась. В проеме появилось заспанное испуганное лицо, обрамленное венчиком седых волос.

— Это вы, Кристина? Что происходит?

«Правильный вопрос задаешь, старушка. И правда, что происходит? Может, ты мне скажешь?»

— Я… Простите, что бужу вас так рано… — Речь журналистки была протяжной из-за снотворного, и она понимала, какими нелепыми кажутся ее слова, но все-таки продолжала: — В общем… дело в том, что… моя собака у вас…

— Что-что?

Дверь распахнулась. На лице соседки читались изумление и недоверие.

— Игги… Его нет дома… Он лает, зовет на помощь, — стала объяснять ей хозяйка собаки. — От вас, я уверена…

Мишель недобро сощурилась:

— Вы заговариваетесь, Кристина… С вами что-то не так… Я права? Вы пили? Принимали наркотики?