Не гаси свет
Шрифт:
— Я сейчас сниму скотч. Если начнешь звать на помощь, закричишь — даже голос повысишь, я выбью тебе все зубы рукояткой дубинки, — ледяным тоном сообщила она… и не узнала собственный голос: жесткий, металлический… «Другая» мадемуазель Штайнмайер вытесняла прежнюю. «Она ведь тебе нравится, разве нет? Себе ты можешь в этом признаться. Частица цивилизованной, благоразумной, полной добрых — и лицемерных! — чувств Кристины осуждает твое поведение, но ты не можешь не думать, как сладко вершить правосудие собственными руками. Отвечать ударом
Корделия наконец осознала, что расклад изменился, и энергично закивала. Ее противница наклонилась к ней и сорвала ленту с ее губ. Стажерка поморщилась от боли, но не издала ни звука.
— Спорим, ты такого не ожидала, а? Не думала, что Кристина-идеальная-жертва, Кристина-удобнейшая-мишень, бедная-несчастная-Кристина превратится в опасную-психопатку-Кристину? — усмехнулась ее коллега. — Видишь, я теперь даже разговариваю иначе. То, что вам удалось сотворить со мною за несколько дней, воистину достойно восхищения…
Стажерка не вымолвила ни слова. Она смотрела снизу вверх и лихорадочно пыталась оценить свои шансы.
— Главный вопрос, — вкрадчивым тоном продолжила Штайнмайер, — заключается в следующем: что скрывается за этим самым «вы».
Бывшая сотрудница не спускала с нее глаз — и ничего не говорила.
— Это был вопрос… Ты что, не уловила интонацию? — поинтересовалась Кристина.
Ответа по-прежнему не было.
— Корделия… — угрожающе начала женщина, поднимая дубинку.
— Не спрашивай меня об этом. Пожалуйста! — подала наконец голос ее противница.
— Ты не в том положении, чтобы отказываться.
— Можешь снова ударить, я все равно ничего не скажу…
— Мне придется причинить тебе боль…
— Зря потратишь время.
— Я так не думаю. Да и времени у меня теперь предостаточно…
Тон Кристины был ледяным, голос звучал все спокойней, и в глазах замотанной скотчем девицы заплескалась паника. Она была почти уверена, что Кристина рехнулась.
— Умоляю, остановись… Он на все способен… Я знаю, что он за мною следит… — забормотала стажерка. — Сматывайся, пока не поздно… Ты сама не понимаешь, что творишь. Не знаешь, с кем имеешь дело, и не представляешь, насколько он опасен.
Штайнмайер сокрушенно вздохнула:
— Я не о том спрашивала, Корделия. Кто? Больше я ничего не хочу знать.
— Уходи. Уходи, пока не поздно… Я ничего не расскажу о случившемся, обещаю.
Кристина не шевельнулась, и стажерка повторила:
— Ты даже вообразить не можешь, на что он способен…
Вооруженная дубинкой женщина вздохнула и снова заклеила своей жертве рот, прижав скотч как можно плотнее. Глаза стажерки округлились.
Мадемуазель Штайнмайер посмотрела на ее костлявое плечо, выступающее из-под рукава футболки, примерилась, подняла дубинку и нанесла удар по ключице. Кость хрустнула, и лицо Корделии исказила немыслимая боль, а из-под ресниц ручьем полились слезы.
Кристина подумала, что девушка могла потерять сознание, и освободила ей рот:
— Уверена, что ничего не хочешь сказать?
— Иди на хрен…
Склонившаяся над стажеркой женщина задумалась. Да, она стала другим человеком — но не палачом же! Можно
ли квалифицировать ее действия как «незаконное лишение свободы и пытки» — с точки зрения правосудия? Безусловно. «В конечном итоге, — подумала она, — каждый руководствуется собственными принципами и моралью. У каждого свои правила…» Настоящая пытка — вовсе не то, что происходит сейчас, худшее может начаться потом…— Уходи, — молящим тоном произнесла Коринна Делия. — Он причинит тебе зло. И мне тоже.
— Похоже, что мне он его уже причинил… — с горькой усмешкой ответила Кристина и вернула скотч на место. Однако сомнение и страх уже просочились в душу. Ее жертва выглядела по-настоящему испуганной. Что за человек способен наводить подобный ужас?
Нужно действовать. И способ добиться результата есть. Омерзительный, тошнотворный, но есть.
Штайнмайер достала из сумки каттер и перехватила обезумевший взгляд стажерки:
— Антон спит?
В глазах девушки плескалась свирепая ярость.
— Хочешь, чтобы я занялась твоим малышом? — Кристина снова сняла скотч с ее рта.
— Убью тебя, сука, если с его головы упадет хоть волосок! — прошипела Корделия. — Ты этого не сделаешь… Ты блефуешь, играешь в игры. Ты не из тех, кто способен на подобное.
— Была не способна. Раньше была… До того как…
— Ты не сможешь… — Голос девушки дрогнул.
— Неужели? Тогда смотри: вот что вы со мной сделали.
Журналистка встала и пошла в соседнюю комнату. Толкнув приоткрытую дверь, она почувствовала, как ее ноги наливаются свинцом. Ребенок мирно спал в коляске, над которой висели погремушка и подвеска с месяцем и планетами. Кристина подошла ближе: ее рука с ножом задергалась, как у больного паркинсонадой, а в висках застучала кровь. Корделия не ошиблась — это был блеф чистой воды, хотя… Женщина протянула руку… Ч-ч-ч-ерт!.. И тихонько ущипнула малыша за пухлую розовую ладошку. Антон открыл глаза и заплакал, Штайнмайер повторила попытку, и он заорал во все горло.
— Вернись! — крикнула молодая мать. — Умоляю тебя! Я все скажу!!!
Она зарыдала.
Не поддавайся. Сконцентрируйся на своем гневе.
Кристина вернулась в гостиную. Ребенок орал как резаный. Корделия посмотрела на нее глазами больной собаки и заговорила, захлебываясь словами:
— Имени я не знаю… Этот тип сам вышел на нас с Маркусом и предложил денег. Сначала речь шла только о звонке на радио, о письме — он точно объяснил, что и как делать… А потом захотел, чтобы мы тебя напугали, чтобы…
По лицу стажерки ручьем текли слезы.
— Чтобы… твоему псу сломали лапу… Я была против… — всхлипывала она. — Но не отступать же, когда столько бабок на кону… Много, очень много денег. Мне правда жаль, я не знала, что все зайдет так далеко, клянусь, что не знала!
— Кто такой Маркус?
— Мой друг.
— Это он меня изнасиловал? Он убил мою собаку?
Корделия оторопела:
— Что?.. Он должен был… должен был только… накачать тебя наркотиками!