Не главный не герой

Не знаю почему все считают школу «Кубика Рубика» лучшей, по мне так она обычная. Даже более того, в плане выживания она гораздо сложнее любой школы как мне кажется. А именно выживание является главной целью большей части ее обитателей, а вовсе не знания и уровень получаемого образования или материальная база. Подумаешь микроскопы тут, краны в партах и прочие штуки-фигуки. Зато вы попробуйте тут пережить перемену, особенно если вам приперло побывать в мужском туалете. В мужской туалет на втором еще есть шансы проскочить. Туалет на втором условно считается туалетом для начальных классов, курящего там старшеклассника быстро выведут и отправят к завучу или к директору. Даже если просто зайдешь, то все равно младшеклассники если увидят будут ябедничать своей училке, будешь доказывать, что не курил. Но для многих это все равно единственный шанс сходить в туалет.

На третьем посещать туалет я бы уже не советовал, хотя шансы есть. Тут могут и курить, вернее будут обязательно курить, но могут и учителя попробовать выгнать курильщиков. Так же и наезд на вас может случиться, а может и миновать. В компании с друзьями, шансов успешного посещения туалета больше, в одиночку меньше. На четвертом же ваши карманы гарантированно очистят, повезет если голова не побывает в унитазе или еще какие вещи похуже. Учителя сюда вообще не заходят. Откровенно говоря, у учителей есть свой учительский туалет в совершенно другой части школы. Конечно сейчас я сам коренной обитатель туалета четвертого этажа, но так я же не сразу к этому пришел и мне то в отличии от некоторых иных школьников, повезло пережить несколько трудных лет без макания в унитаз и прочих навсегда зачморяющих мальчишку вещей.

Есть дети, даже из тех, кто уже заканчивает школу, что не ходят в школе в туалет, да и вообще стараются лишний раз не покидать кабинет, лишь вынуждено перемещаясь от кабинета к кабинету согласно плана расписания. Стараясь переместиться в группе своих одноклассников или прикидываясь частью интерьера. Собственно, я и сам в туалет хожу только со своими. Удивительно вообще, как я мог перейти из одной группы в другую. Обо всем этом и многих иных сложностях подростковой жизни я размышляю, уезжая из девятого в центр. Там полчаса жду пригородный автобус.

Да, совсем забыл, вы, наверное, уже умерли от любопытства почему школа именуется «Кубик-Рубиком» или имени «Кубика-Рубика». «Кубик-Рубик» это директор, он собственно сам получил это прозвище и повесил такое на всю школу. Старая директриса что выпускала с золотом еще мою маму ушла на пенсию, ее сменил какой-то дядька ботаник, в смысле математик по профессии, но ботаник по жизни. Мы нашу одиннадцатую звали по-разному: шпалы, троллейбус, много всяких было имен в том числе матерных, но ничего не прилипало. И вот на общем собрании которое устроил новый дирик в честь самого себя, назначенного во главе столь огромной и великой школы, кто-то что-то ляпнул.

Что именно кто-то ляпнул не помню, логично предположить, что некую вариацию школьного прозвища, причем матерную, вроде «два буя» на что прогрессивный дирик, уже громко, для всей линейки, предложил иные варианты. И выдал зубодробительную фразу, в которой я не слово не понял тогда и не слова не понял потом, когда пытался восстановить эту фразу с помощью Артура.

— Почему не использовать более пристойные прозвища к числу одиннадцать? — уточнил директор. — Например, можно обратиться к величайшей науке математике, поднял директор вверх палец, готовясь поведать тайны вселенной, — Эндекахорон, абстрактный правильный четырехмерный политоп, одиннадцать ячеек которого представляют собой полуикосаэдры.

Повисла мертвая тишина, за парой редких истеричных смешков. Даже учителя выглядели весьма озадачено и смущенно. Думаю, как и все пришедшие первого сентября в школу дети пытались произвести друг на друга впечатление, что называется понтовались. Так и дирик понтовался, хотелось ему блеснуть на пике своей славы, вот и вызубрил это определение.

— Ну, или, например, число Бога, кубика рубика, два умноженное на два и еще раз на два, в метрике эфтээм равно одиннадцати? — с видом «а вы что не знали, это же элементарно?», спросил дирик.

Из всего этого я и подавляющее большинство, если не совсем все, присутствующие уловили только знакомое словосочетание «кубик рубик». С тех пор директора за глаза зовут Кубик Рубик, а школу именуют имени Кубика Рубика. Хотя некоторые пытались по началу выговаривать Эндекахорон. Не мне одному удалось установить, что именно сказал директор, поскольку с первого раза запомнить такое не представляется возможным.

Вскоре каждый мальчишка, за девчонок не скажу, вворачивал данную фразу где только мог, наслаждаясь произведенным эффектом, на «мамину подругу», хоть и крайне кратковременным. Число Бога или школа Бога — не прилипли, поскольку одна часть все еще была советскими материалистами, которым было неприемлемо говорить о боге или как минимум не вызывало отклика, а другая резко уверовавшая или как минимум не отрицающая наличия высших сил, побаивалась такое упоминать. Если школа Бога, то дирик тогда кто? Как-то это совсем уж.

Тем временем я дождался автобус, а в наше время его запросто могли отменить по причинам: сломался или мало бензина, или еще какой ерунде. Поселок аэропорта, представлял из себя пару тысяч населения, расположен был достаточно далеко от Йорка, чтобы стать его микрорайоном. Бывшее главным местом работы посельчан комплекс зданий Аэропорт не работал со времен развала Союза. Единственный способ попасть в Йорк из других городов — железка, ну или автомобильная дорога, хотя последнее в разы опаснее, да и у многих ли есть свои машинки.

И вот я, пробираясь по вражеской территории словно партизан, выискиваю нужны дом, с трудом вспомнив его номер и улицу. Нахожу наконец нужное. И, тут мама его мне и заявляет, — а Сережа уехал в Москву.

— А как? Почему? Надолго? — успел я вовремя отвиснуть и задать скороговоркой вопросы в закрывающиеся двери.

— Не знаю, — не собиралась со мной продолжать беседу его мать.

— Передайте Миха приходил из школы, очень надо, я в микрашке живу он знает где, — прокричал я уже в закрытую дверь.

— Кто приходил-то? — уточнила во вновь приоткрытую дверь его мать.

— Миша из школы приходил! — еще раз крикнул я.

Его мать была как минимум не в настроении. Странно он вроде говорил, что мать у него добрая. Мы обсуждали же родаков, кто строгий, кто нет. Что-то я не заметил доброты. Ладно, повезло стало быть, что не встретил его батю, который мог со слов Серого применить к нему ремень.

Опасливо оглянулся, не привлек ли мой вопль лишнего внимания и поспешил обратно к остановке. Мне очень повезло и обратно я уехал на том же самом автобусе без задержек. Все эти Серегины истории из серии «и тут погнали наши городских» не вызывали желания задержаться тут хоть на минуту. Заезжаем в город со стороны башен близнецов. Одни из именных высоток, правда самые низкие из них, в двенадцать этажей. Все прочие именные в семнадцать.

Эти башни чьи-то бывшие общаги, теперь вдруг оказавшиеся в собственности последних жильцов. Некогда общие длиннющие балконы делятся на части перегородками из фанеры, где-то остекленные как попало, где-то красиво, где-то от бедности вместо разбитого стекла стоят фанерки. Контингент там всегда был тот еще, и продолжает ухудшаться с каждым годом. Таких общаг, вдруг ставших коммуналками в Йорке полно, но тут высота здания сильно влияет, чем выше здание, тем хуже криминогенная обстановка. Мне папа много чего рассказывает по работе, а уж он то про все трупы в городе в курсе, если они конечно случились не по естественным причинам. Еще один «трупный» дом города это наш собственный, хотя и девятиэтажный.