Не грози свахе!

— Но самое главное, лла, произошло на следующее утро, — поведал атаман разбойников. Услышанное от товарищей явно впечатлило его, и теперь он разговаривал исключительно зловещим шёпотом, причём время от времени срывался на завывания. — Когда наши женщины утром направились мимо Каменного кладбища за водой, они обнаружили там пять скелетов!

— И не побоялись женщин-то отправлять к ручью? — не выдержала лла Ниахате. — Сами, небось, со страху носу из лагеря не казали!

Мужчины явно смутились, а жена вожака разбойников, молодая полная женщина, укачивающая младенца, засмеялась и махнула рукой:

— Так утро же, лла! Утром никакая нечисть не страшна. И вообще, мы с собой копья взяли, и луки со стрелами. Поверь, лла, против наших вооружённых женщин побоится выступить любой мертвец!

Лла Ниахате тоже рассмеялась, хотела пошутить в ответ и внезапно замерла с открытым на полуслове ртом.

— Пять скелетов, говоришь?

— Пять, — уверенно кивнула женщина, и другие поддержали её согласными возгласами. — И возле каждого из них деревянная миска с остатками еды. Точно извинялся кто за такую непочтительность к мёртвым.

— И цветы свежие между камнями... — припомнила старая женщина со шрамом, спускающимся с щеки на подбородок. Остальные закивали:

— Верно, верно!

— Совсем свежие цветы, даже на пустынном ветру не завяли!

— Но почему цветы? Странно это. Цветами умокву не одаряют...

— А поднято было шесть мертвецов... — тихонько пробормотала себе под нос лла Ниахате, но её услышали.

— Точно, шесть, — атаман разбойников поскрёб затылок. — Ну, извини, лла, за одним вот видишь, не уследили!

И он развёл руками так искренне и огорчённо, точно именно его назначили стеречь свежеподнятых умокву, а вот он взял да и не уберёг вверенное его попечению имущество.

Лла Ниахате, однако, было не до его переживаний. Странные мысли крутились у почтенной свахи в голове — те самые мысли, которые предшествуют обычно раскрытию преступлений. Почтенная сваха чувствовала, как разрозненные кусочки мозаики становятся на своё место, превращаясь в стройную картину.

Некоторых кусочков всё же недоставало, и потому лла Ниахате оставила размышления на потом, усилием воли вернувшись в реальность и выслушав все предположения разбойников о невесть куда подевавшемся умокву — у обитателей лагеря была богатая фантазия, и на отсутствие воображения они не жаловались. Лла Ниахате воспринимала их догадки с тем же бесконечным терпением, с каким лекарь слушает больного простудой пациента о возможности наличия у него жёлтой, чёрной и прочих лихорадок, а также наложения на него проклятья всеми колдунами Гхайнны одновременно. Заодно её память обогатилась новыми байками о похождениях господина сборщика налогов, новых нарядах старшей жены наместника и прочих событиях, произошедших в Одакво. Сейчас они казались бессмысленными, однако лла Ниахате осознавала: со временем большинство из них ей пригодится. Не для расследования преступлений, так для поисков подходящей жены тому или другому жителю Одакво.

Время было позднее, и лла Ниахате с удовольствием приняла предложение заночевать в лагере. Там она с комфортом выспалась в лучшем шатре, принадлежащем атаману, а с утра с аппетитом позавтракала, снова взгромоздилась на ослика, тоже успевшего отдохнуть, и вожак бандитов с почётом отвёз её на большую дорогу.

По пути лла Ниахате продолжала напряжённо размышлять. Итак, некто поднял полдюжины умокву, а затем уложил обратно пятерых. Но зачем? Умокву не поднимают лишь затем, чтобы поиграть с ними в догонялки или заставить их выпечь печенье. Для всего есть причины...

— Для всего... — пробормотала лла Ниахате. Вожак разбойников, уже было уходивший по тропке, удивлённо обернулся, но увидал лишь, как ослик неторопливо увозит свою ношу по направлению к Одакво.

Проезжая мимо кочевников, лла Ниахате внимательно вглядывалась в просыпающийся лагерь. Показалось, или скотоводы действительно сворачивают палатки? Может ли такое статься, что скоро они, на радость всем горожанам, отправятся на новые пастбища?

Да, палаток точно стало меньше, а повозки, казалось, заполонили собой поляну. Но только означало ли это скорый отъезд? Или что-то другое, весьма почтенную сваху обеспокоившее.

Дома лла Ниахате уже ждали. Лла Нунгу не находила себе места всю ночь, о чём и поведала хозяйке, сопровождая свою печальную историю охами, вздохами и причитаниями. Под конец она добавила:

— Я даже к кузнецу зашла, он тоже искал вас целую ночь! Такой добрый человек...

Брови лла Ниахате сами собой взметнулись вверх:

— Ты что сделала? Да как ты могла?

— А что такого? — невозмутимостью лла Нунгу, казалось, можно стены красить. — Этот мужчина всегда рад помочь. Бегал, старался. О, а вот и он!

И в самом деле, в окне лла Ниахате увидала кузнеца. Хха Афуоле устало брёл, едва передвигая ноги, и во взгляде его явственно читалась безнадёжность. Чьё сердце не дрогнет при виде столь горького отчаяния! Лла Ниахате покачала головой, вздохнула во всю мощь своей необъятной груди, распахнула ставни и крикнула:

— Эй, хха Афуоле, давай, заходи в дом!

Кузнец вскинул голову, глаза полыхнули надеждой.

— Лла! — воскликнул он, подбегая к двери, которую заботливо распахнула лла Нунгу. — Где ты была? Что стряслось?

— На всю улицу я об этом кричать не стану, — ворчливо заявила лла Ниахате. — Заходи, поговорим. Лла Нунгу, в доме есть, что поесть?

— Да откуда же, хозяйка? Говорю: всю ночь туда-сюда бегали, людей расспра... — лла Нунгу заметила, как едва заметно сдвинулись брови лла Ниахате, вздохнула и быстро произнесла: — Сейчас что-нибудь найду.

— Другое дело, — кивнула лла Ниахате. — Ладно, ты, хха Афуоле, пока располагайся, я заварю чай редбуш, а там и поболтаем. Чувствую, и мне есть, о чём вам рассказать, и вам тоже имеется, о чём мне поведать.

Когда лла Ниахате решала что-либо, остальным приходилось повиноваться. Лепёшки появились на столе с поистине пугающей скоростью — ну да, лепёшки вчерашние, но разогретые и обильно смазанные маслом. Чайник закипел точно в срок — не успел кузнец снять сапоги и устроиться поудобней на мягкой подушке возле столика. Лла Нунгу подала также засахаренные фрукты и мягкую пастилу, для такого случая торжественно извлечённую из погреба. Подумав, девушка принесла также кувшин вина. В конце концов, справедливо рассудила она, не захотят — не нальют. Лла Ниахате покосилась на расторопную служанку, однако ничего не сказала.

Хха Афуоле определённо нервничал, оказавшись так близко от свахи: постоянно моргал, не знал, куда девать огромные ручищи-лопаты и то и дело сглатывал. В другое время лла Ниахате обязательно заинтересовалась бы таким поведением, но сейчас она казалась погружённой в свои мысли, словно отсутствующей. Так оно на самом деле и было, и никакой глупый кузнец не мог отвлечь её от по-настоящему важных размышлений! Хотя его присутствие в доме... да ещё когда ему прямо велели не приходить... смущало, да. И раздражало. Немного. Именно так, раздражало, а не что-нибудь ещё! Лла Ниахате не собиралась забывать его непристойного поведения, поэтому не подбадривала и вообще не обращала на кузнеца внимания больше, чем он того заслуживал. Пусть хоть весь испереживается, ей-то что за дело?