Не хочу быть героем. Между небом и землей

«Эхо не отражает звук второго голоса». – Хотя, скорее всего, я начал сходить с ума от волнения.

– Почему ты лжёшь нам? – первый голос и его бесчисленные отголоски, отраженные поверхностью камня, звучали возмущённо. Есения посмотрела на меня, словно прощаясь. О чём она думала в тот миг? Зачем солгала? – Отвечай! – мужской голос требовал правды.

– Михаил… хочет… вернуться домой… Моё «да»… помешало бы ему.

Снова наступила тишина. Меня пробирала дрожь. Когда потребовали объяснений, я удержался, чтобы не взлезть со словами защиты, ведь она опять пыталась меня выгородить, намеренно сказала, «нет», чтобы меня отпустили. И где это сделала? В храме с запертым в углу чудищем. Она необыкновенная – девушка – лучшая в двух мирах. Взяв её дрожащую руку, я тихонько сжал её пальчики и почувствовал, что готов отдать за неё жизнь, окончательно забывая слова из заготовленной речи.

Монстра на нас не натравили и то хорошо. Сбоку открылась невидимая до этого момента дверь и Есении велели выйти.

Я остался один с сотней «застывших мальчишек» вдоль стен и двумя невидимыми дикторами.

– Михаил, признал ли ты Есению на Поляне Лады?

– Я сказал, что узнал её, имея в виду именно то, что говорил.

Второй голос молчал, значит, мой ответ приняли.

– Ты хочешь иметь Есению женой?

Я услышал вопрос, на который не мог сейчас ответить однозначно и которого боялся. Пять дней многое изменили в моём понимании жизненных ценностей.

– Не знаю.

– Отвечай «да» или «нет», – велели мне.

– Не могу. В любом из двух вариантов вы распознаете неправду. «Нет» – значит отрицать, что Есения замечательная и я не перестаю ею восхищаться. Её семья принимает меня и я уверен, что не найду жены лучше, чем она. Но я по-прежнему считаю, что произошла ошибка. Если я скажу «да», то признаю женой ребёнка на двенадцать лет младше себя и в два раза меньше. «То, что предпочитаю женщин другого типа, как я понимаю, вообще, в расчёт не берётся», – подумал я. А вслух продолжил, – Я из другого мира. Какое будущее у такой семьи? Где будет наш дом, если она не сможет жить в Яви, а я здесь?

– Он говорит от сердца, – заверил второй голос.

Пауза, последовавшая далее, затянулась надолго. Я успел немного успокоиться после откровенной речи, от безделья сравнивал рост мальчишек, поискал самую маленькую среди застывших фигурок (кажется в четвёртом слева), попробовал рассмотреть лица ближайших ко мне детей, но не смог, словно под капюшонами было пусто и, до того как совсем впасть в отчаяние, услышал,

– Не оценившие то, что даровано, начнут ценить обретённое с большим трудом! – Невидимый ментор, выразив осуждение моей неблагодарности, заговорил ещё громче: – Это ответ на слова ваши! Судьи же определяют виновность Михаила по двум пунктам: отказ от дара Лады и неуважение к стражам храма.

После этого маленькие «присяжные», одновременно повернулись: верхние ряды вправо, а нижние влево. Медленно, с вытянутыми вперёд и сжатыми в кулаки руками, как настоящие зомби, они двинулись друг за другом. Первый дошедший до верхнего края, разжал пальцы. Пара камней, с приглушенным шумом, скатились по скрытому желобу до середины одной из стен зала, где находились две чаши. Каждый бросил по два камня (по количеству пунктов в деле? или по количеству рук?). Камни катились вниз и, ударяясь друг о друга, скапливались на дне весов, а детские фигурки исчезали за поворотом стены.

Я увидел, что одна чаша наполнялась быстрее, она начала опускаться, в то время как другая, наоборот приподнялась. Детишки продолжали безучастно разжимать кулаки. Те, что были внизу, уже поднялись на верхнюю площадку по мере того, как бросившие камни уходили сквозь проход у верхней террасы.

Какой же вердикт они вынесли? Невозможно было определить, которая из сторон весов означала мою невиновность! Чаши не имели надписей, и когда правая сторона просела с большим перевесом, я надеялся, что это добрый знак для меня.

Последний камешек скатился вниз, и террасы опустели.

– Отныне и впредь ваша судьба в ваших руках. Лада отказывает вам в покровительстве. – До того как отголоски предупреждения затихли под сводом потолков, и меня отпустили, сбоку в стене опять образовалась дверь. Я пошел по длинному коридору, пока не очутился на крыльце у входа в храм. Закрытая за мной дверь казалась почти незаметной, она располагалась справа под искусственно вытесанным в скале гротом в форме открытой двустворчатой раковины, служившим навесом над крыльцом храма.

Есении в условленном месте встречи не было. Я надеялся, что с ней всё в порядке: наверняка она в библиотеке сидит за книжками, чтобы найти очередную подсказку. Стоял в раздумье, не зная можно ли мне вернуться в храм, если меня оттуда выпроводили на крыльцо, не понимал, как мне забрать Такрина и самое непонятное, что теперь будет.

– Эй, чего не весел? Чего голову повесил? – услышал я знакомый голос.

– Тебя отправили ко мне?

– Как видишь.

– Значит, правая чаша весов означает «оправдан».

– Означает, – подтвердил Такрин. Сторонясь женщин как огня он держался на максимальном расстоянии от людей. Мы спустились со ступенек, встали в сторонке, но так, чтобы Есения могла нас заметить.

– Я здесь такое увидел. Чёрные длинные пальцы или щупальца и темнота за дырой в стене, – поделился я пережитым ужасом.

– Сотня загребущих пальцев? Это корчебоки уносят приговорённого к смерти.

– Куда?

– В самую глубину Нави. Туда где душа, не отделённая от тела будет маяться вечно.

– Я уже думал нам конец… А ты был осуждён?

– Несколько лет назад.

– Какой приговор?

– Ни одной девственницы до конца моих дней или быть мне ни то ни сё, – он изобразил прямой ладонью, равнину на уровне «своей проблемы». Я сомневался, правильно ли его понял. Отвечая на мой немой вопрос, он подтвердил, – человеком без половых отличий.

– О, как! А если одну найти? других не трогать?

– Пробовал – фатально для единственной. Про воздержание лучше и не спрашивай. Несколько дней и…накрывает бедняжку до одури… чем дольше, тем хуже. После длительного перерыва думал, разорвут меня на кусочки. Чары рождённые в этом теле не выключишь: каждый раз: два – три дня после… и всё, конец передышке. Я ведь не злодей, веришь? Самому гадко.

– Слушай, Такрин, – начал я, – это не проклятие, а дар. Если меня в Явь не отпустят – иди туда сам. Поверь, там тебе самое место.

– У Вас сильно мужиков не хватает?

– И это тоже, но дело в другом… – я, надолго, увлёк его рассказом о свободных нравах женщин, лояльных законах и вседозволенности проявления упомянутого инстинкта в нашем современном обществе.

Его глаза наполнись блеском новых надежд.

– Зря я решил руками Микушина в Ляд перебраться!

– Зря ты царице под юбку залез!