Не кричи, кукушка

С кладбища возвращались молча. Справа от отца шел Федя, слева — Катя. На поминках собралось много людей. Руфина села на лавку рядом с Катей. Опрокинув «на помин души» в круглый, обрамленный тонкими, сухими губами рот первую рюмку, она положила шершавую, морщинистую ладонь на Катину голову и произнесла:

— Сиротка ты наша, кто же теперь будет за тобой смотреть?

Может быть она хотела выразить таким образом сочувствие, но от прикосновения холодной руки Кате стало неприятно. Она дернулась, сбросив с головы чужую ладонь, встала и вышла из-за стола.

— Ишь какая, — сказала Руфина, проводив ее взглядом. — Нервная вся.

Утром семья впервые села завтракать без матери. Отец встал раньше обычного, сам подоил корову. Выгнал ее вместе с теленком за ограду пастись на свежей траве и стал жарить картошку. Он приготовил ее так, как больше всего любили ребятишки — чтобы она была золотисто-поджаристой и слегка хрустела. Сковородка уже стояла на столе, но картошка в ней еще продолжала шипеть, когда он разбудил детей.

— Вставай, Федя, — произнес отец, слегка дотронувшись рукой до плеча сына. — А то мне идти на работу.

Дети встали, озираясь спросонья, наскоро умылись из рукомойника, висевшего на стене над тазом, уселись за стол и оглянулись, ища глазами мать. Ее не было. Все трое молчали, время от времени бросая взгляд на дверь. Есть никому не хотелось, не было аппетита. Молчание было тягостным. Отец первым не выдержал и, тяжело вздохнув, сказал:

— Теперь вот так и будем куковать втроем.

Он поперхнулся, опустил глаза и замолк. Федя заметил, как резко постарело лицо отца всего за один день. Щеки ввалились, под глазами появились черные полукружья. Широкие, иссеченные мелкими шрамами, ладони отца вздрагивали. Он был растерян, не знал, что сказать и что сделать.

— Чего молчите? — спросил отец, глядя на детей.

— А чо говорить? — ответил Федор. — Иди на работу. За коровой я посмотрю. За ней — тоже. — Он кивнул в сторону Кати.

— А ты что молчишь? — обратился отец к Кате.

Она так же, как и вчера, попыталась что-то сказать, но из гортани вырвался только нечленораздельный звук. Катя опустила голову и заплакала.

— Она и вчера весь день не разговаривала, — заметил Федор.

— Ничего, отойдет немного и заговорит. — Отец погладил Катю по голове. Потом посмотрел на сына, намереваясь что-то сказать, но только махнул рукой, повернулся и, скрипнув дверью, вышел из дома.

Катя не заговорила ни в этот день, ни на следующий, ни через неделю. Сначала этому не придавали значения. Думали — пройдет потрясение, и речь вернется. Однако день шел за днем, а речь не возвращалась. Через месяц отец повез дочь в городскую больницу. Там Катю водили от врача к врачу, но ни один не находил отклонений в ее здоровье. Медицина оказалась бессильной перед немотой девочки. Между тем, лето кончалось, приближалось начало школьных занятий. Катя должна была идти во второй класс. Отец хотел оставить ее дома, но Катя заупрямилась и сама пошла в школу.

— Что же я буду с тобой делать, девочка моя? — сказала учительница Клавдия Ивановна и на ее глаза навернулись слезы.

Она обняла Катю, постояла с ней некоторое время у стены в школьном коридоре, потом взяла ранец девочки и отвела ее в класс. Клавдия Ивановна посадила Катю на первую парту напротив своего стола и сказала:

— Слушай, что я буду говорить на уроке и запоминай. Если что не поймешь, запиши в тетрадку и покажи мне. Я объясню тебе снова. Гуманитарные предметы ты освоишь, а большего девочке и не надо. — Клавдия Ивановна потрепала Катю по голове и улыбнулась. Катя тоже улыбнулась ей.

Начальную школу Катя закончила с отличием. У нее появилось упорство, какого не было раньше. Девочка компенсировала им физический недостаток. За это время отец не раз возил ее в больницу, врачи снова осматривали, прослушивали, заставляли открывать рот, снимали энцефалограмму, не находили никаких патологических отклонений, но речь не вернули.

В пятый класс отдавать Катю Клавдия Ивановна не посоветовала.

— Занятия там будут вести предметники, — сказала она отцу. — На индивидуальную работу с учениками у них времени нет и если Катя станет хронически отставать, это будет дополнительной нагрузкой на психику. Лучше оставьте ее дома, пусть с девочкой занимается Федя. Литературу, историю, географию она с ним освоит, а остальное как получится.

Отец так и поступил. Катя помогала готовить уроки Феде и одновременно кое-чему училась сама. Математику она осваивала с трудом, зато много и с удовольствием читала и очень любила писать письма отцу и Феде. В них она рассказывала обо всех происшествиях за минувший день, но никогда не показывала письма ни тому, ни другому.

После смерти матери отец остался бобылем и все тяготы хозяйки дома легли на Катины плечи. В десять лет она уже научилась подтирать полы и управляться со стиральной машиной, готовить нехитрые обеды. Стесняясь своей немоты, Катя почти перестала встречаться со сверстниками, шумные детские игры выпали из ее жизни.

Единственным ее другом был брат. С ним она разговаривала без слов. Достаточно было сделать жест или бросить в его сторону взгляд и он уже понимал, что это означает, чего она хочет. Она любила сидеть с братом на крыльце, смотреть на ровную, выкошенную отцом полянку с клумбой посередине, и слушать, как прямо у ограды поют птицы или кукует кукушка. Кукованье всегда навевало на нее печаль. Оно напоминало о страшной смерти матери, ее похоронах. В такие минуты на глаза Кати наворачивались слезы, она поднималась с крыльца, уходила к себе в комнату и, упав лицом на подушку, беззвучно плакала. Ее острые, худенькие плечи вздрагивали, слезы текли по лицу, в эту минуту она не хотела видеть никого, даже Федю.

В четырнадцать лет с Катей произошли разительные перемены. Ее плечи слегка округлились, резкие движения уступили место плавным и осторожным, крепкие ноги приобрели стройность, платье на груди стало топорщиться, словно под ним лежали два маленьких яблочка. Но особенно изменился ее взгляд. Он стал мягким и задумчивым, в нем появилась глубина, отражающая переживания обретающей зрелость души. Несколько дней назад, когда они всей семьей сидели на диване, отец, посмотрев на дочь, как бы мимоходом обронил:

— А ты у нас заневестилась. Скоро приданое собирать придется.

Катя почувствовала, как екнуло сердце, а лицо обдал нестерпимый жар. Она подумала, что отец узнал ее тайну. Закрыв лицо руками, она встала с дивана и вышла на улицу.

4

Случилось это два дня назад. Федя с Катей пошли купаться на речку. Стоял жаркий день. Белое солнце висело над самой головой, выгоревшее небо утратило синеву и было похоже на много раз стиранную, подсиненную простыню, воздух дрожал, растекаясь тягучими струями, а песок был горячим, как раскаленные угли. Спастись от такой жары можно было только у реки.