(Не) мой профессор
Шрифт:
Короткий подол платья, из которого я выросла пару лет назад, не мог полностью прикрыть кромку кружева на бедрах, демонстрируя тонкую черную полоску края чулок при любом не рассчитанном движении. Конечно, меня беспокоило, что это замечают одногруппники - я видела, как Жаров, сидящий в том же рядом через парту, покосился на мои ноги да так и завис с каменным лицом, словно он тут - главный блюститель морали, а я - не раскаявшаяся блудница, которую следует как минимум выпороть, а потом заставить голой молиться всю ночь, выпрашивая отпущение грехов.
Но по сути мне было плевать на него и на его дружков.
Надежно защищенная от них куполом протекции Эдуарда Альбертовича, лишь пожалела, что не хватает смелости покрутить перед носом этого мажористого придурка средний палец. Все-таки у нас был договор - Андрей не замечает меня, а я не замечаю его.
И свою часть, не считая тяжелых, пробирающих до кости морозом взглядов, которые я то и дело на себе ловила, Жаров старательно исполнял.
Гораздо больше мне волновало, что на мой двусмысленный наряд обратит внимание Савицкий. А он точно обратит - он всё подмечает.
Я ещё никогда не встречала человека настолько внимательного к деталям и так тонко ловящего каждую эмоцию, словно он знает тебя гораздо лучше, чем кто-либо. Гораздо лучше, чем ты сама. Потому я была почти уверена, что заметит. Потому на спине выступила липкая испарина, а между ног тревожно тянуло и веяло холодком, словно я лишь в чулках, а белья на мне нет вовсе.
Дело в том, что я хотела его реакции. И одновременно
Черт с ним- пусть я опозорюсь, пусть мне будет стыдно до желания провалиться сквозь землю, но он посмотрит на меня как на женщину, а не просто неуклюжего подростка -переростка со слегка поехавшей крышей. Я хочу, чтобы он как мужчина на меня посмотрел. Мы общались почти каждый вечер по скайпу в течение прошедших двух недель, и его отеческий ласковый тон уже вызывал у меня ядовитую изжогу. Холодные замечания, стоило поставить пятку на стул и показать голое колено - тут же “сядь ровно, Лера, я все-таки мужчина”. И ледяной предупреждающий взгляд, сковывающий даже через экран. Ну а я женщина! Пусть неопытная, глупая дура, но я женщина, Эдуард Альбертович…Пожалуйста, заметь это! Всхлипнула от собственных мыслей. Одернула задравшуюся юбку в очередной раз. Вокруг все зашуршали тетрадями. Кажется мать заставила опять что-то писать, а ведь обещала, что сегодня не будем. Со всеми открыла лекции…Не слыша ни слова стала рисовать узоры на полях. Потом у Колясика возьму конспект - сфоткаю.Сейчас так у ушах шумело, что не сосредоточиться ни на чем. Ручка подрагивала в пальцах, выдавая моё настроение. Ладони были мокрые. Следующей парой проверочная по “античной философии”, а я не выучила ни один вопрос и не подготовила свой вариант темы для предстоящего диспута. Наверно, я могу ответить Эдуарду Альбертовичу и без какой-либо подготовки, так как не пропустила ни одного его занятия, всегда сидела в первом ряду и жадно ловила каждое слово. Его бархатный, чувственно вибрирующий голос звучал у меня в голове, стоило только закрыть глаза. Наверно, я бы смогла….Но я принципиально не буду. Потому что Савицкий несколько раз обещал меня наказать, если я провалю проверочную. И что-то в его взгляде в этот момент было такое, отчего у меня дыхание спирало, а пульс замирал. Я хочу. Хочу, чтобы он меня наказал.
Когда зазвенел звонок, возвещая о конце занятия, мать даже не успела слово договорить, как все тут же вскочили с мест, начав болтать и шумно собираться.
– Не забываем, что на следующей неделе семинар по античному театру!
– её попытки перекричать моих невоспитанных одногруппников выглядели поистине жалко. Видела, как исказилось бессилием мамино лицо. Не выдержав, отвернулась, тоже встав и начав забрасывать канцелярию в сумку. Не торопилась на выход, давая покинуть аудиторию самым шумным студентам, толпящимся сейчас у входа. Колени ощущались ватными, внутри дребезжало - я всей душой стремилась к Эдуарду Альбертовичу на следующую пару и в тоже время непроизвольно оттягивала этот момент. Ведь все может поменяться между нами после этой проверочной. Я собираюсь по сути бросить ему вызов...А вдруг он не простит? И больше не будет наших бесед по скайпу, нашего общения. Я не смогу любоваться им на экране монитора, когда он только для меня...Такой красивый, мужественный, умный и в тоже время такой домашний в своей простой футболке и с большой кружкой заваренного чая. Внутри оборвалось всё от одной мысли, что это может не повториться. Я не переживу. Закинув рюкзак на плечо, медленно побрела к выходу в числе последних. Так утонула в своих перкживаниях, что не расслышала, как мать окликнула меня, и резко остановилась лишь когда она перехватила меня за локоть.
– Что?
– я с трудом сфокусировала рассеянный взгляд на её лице. В последнее время мама изменилась в лучшую сторону. Стала более удачно краситься, смотря советы по ютубу, укладывала волосы, а не обходилась унылым небрежным хвостом. Свитера сменили тонкие блузки, сквозь которые намеком просвечивалось ажурное белье. Если бы не это унылое выражение лица вечной страдалицы, я бы даже назвала её хорошенькой. Но к сожалению есть вещи, которые не замажешь ни одним хайлатером. О причине таких перемен я тоже прекрасно догадывалась, хоть мы и ни разу это не обсуждали. Мама страшно на меня обиделась, когда я ей выдала, что для Эдуарда Альбертовича она стара. Не говорила со мной весь вечер, обездоленно шмыгая носом во время ужина. Ну и пусть. Я правду сказала. И то не всю, а лишь самую очевидную её часть. На её месте просто смешно думать, что такой самодостаточный проницательный мужчина как Эдуард Альбертович позарится на вечно унылую, тоскливую жертву. Что ему с ней делать? Вместе плакать о том, как жизнь несправедлива? Или сыграть в её игру и принять позицию агрессора или спасателя? Но это только в случае, если он такой же психологически нездоровый, как она. А Савицкий удивительно цельный человек. И я бы сказала ей это всё, но зачем? Мама благодаря своей глупой влюбленности хотя бы стала больше следить за собой и меньше за мной. И меня это полностью устраивало... А шансов у неё все равно не было. А вот у меня, возможно, были... Я думала всё это, разглядывая её бледное лицо с выраженными мимическими морщинками, пока мама спрашивала, приготовить ли на ужин борщ.
– Да, давай, - рассеянно кивнула. Мне было все равно - я старалась не ужинать, - Всё побежала, у нас сейчас проверочная по философии. Мой взгляд зацепился за темный след туши у матери под левым глазом. Машинально протянула руку, поправляя.
– Вот тут размазалось...Плакала?
– в шутку хмыкнула, но мать вдруг как-то странно изменилась в лице, отшатнувшись. Наслюнявила палец и сама стала быстро вытирать.
– А...Да...Нет...В глаз попало что-то...- забормотала сбивчиво, будто я её в чем-то уличила, - К Эдуарду Альбертовичу, значит...- её светлые брови сошлись на переносице, а взгляд придирчиво заскользил по моей одежде, тормозя на коротком подоле платья, - Лер, мне кажется, его уже давно пора выкинуть, - мать осуждающе поджала губы, - Ты похожа на школьницу из аниме. В конце концов это элементарно не прилично. Рефлекторно одернула юбку. Её тон, пренебрежительный едкий взгляд. Задело...
– Это беспокойство о моей чести или зависть, что я могу сойти за школьницу, а ты нет?
– укусила в ответ и, не дожидаясь ответа или того, как её лицо зальет краской от праведного гнева, юркнула в дверь, покидая аудиторию. *** Парта в первом ряду, ближайшая к столу Эдуарда Албертовича - мое бессменное место с того момента, как он пришел преподавать к нам в ВУЗ. Из-за проверочной сегодня я сидела здесь одна. Даже Колясик предпочел уйти подальше в надежде что-нибудь списать. Я же лишь нервно сжимала ручку в дрожащих руках, вообще не собираясь её использовать. Он меня накажет...Как??? Внутри все обмирало - жутко и сладко. И эти ощущения во сто крат множились от того, что Савицкий был в каком-то метре от меня. Я чувствовала запах его ледяной туалетной воды, могла разглядеть синеву радужки и мимические морщинки, когда он улыбался. Ощущала силу рук и жар тела, просто взглядом проходясь по его близкому силуэту.
– Итак, - он подошел к доске и размашистым, но красивым почерком вывел слово "вопросы", обернулся на аудиторию и пальцем быстро посчитал ряды, - У нас четыре ряда, значит восемь вариантов - по два на парту. Начинаем отсчет от окна. Отвернувшись, начал писать. В кабинете все зашумели, оживились. Кто-то шустро начал пересаживаться, выбирая вопрос полегче.
– Я все вижу, Баева, - хмыкнул профессор, не оборачиваясь. По аудитории прокатился нервный смех.
– Кто ещё пересядет, будет отвечать и прошлый, и нынешний вариант. Смех стал оглушительным.
– Ну ты попала, Ник!
– Эй, Реут, слышал, специально для тебя!
– Да пошел ты, я не пересаживался, там стул с гвоздем просто.
– Ага-ага!
– Все, тишина, - Савицкий, закончив писать варианты, громко хлопнул в ладоши, переводя все внимание на себя и заставляя
– Жаров, я вижу...- сделал замечание глухо. Разочарованный вздох Андрея просигнализировал о том, что ему не дали списать.
– Телефон между ног вредно держать, Ветрова...- еще через пять минут. Варя тут же зашуршла, убирая в сумку замеченный гаджет. И каждый раз взгляд Савицкого под конец останавливался на мне. Я этого не видела - опустила голову, но чувствовала каждой клеточкой. Меня и без того потряхивало, потому что я так и не написала ни одного слова кроме своей фамилии и номера варианта. А когда его внимание обращалось ко мне, и вовсе коротило словно от удара током. Минут через двадцать Савицкий вытянул шею, заглядывая в мой девственно чистый листок, а затем и вовсе встал и подошел. Сжалась внутренне, сердце зачастило. Его аура окутала мгновенно, стоило ему наклониться и почти коснуться губами моей макушки. Застыла, утопая в этом ощущении. Токи до самых кончиков пальцев побежали по нервным окончаниям.
– Лера, что такое?
– он сказал это едва слышно, практически мне в волосы, отчего крупные мурашки покрыли затылок и кожу головы.
– Я ничего не знаю...- выдохнула, едва шевеля занемевшими губами.
– Совсем? Хоть что-то, - в его бархатном голосе скользнул металл.
– Не помню... Хмыкнул холодно, подался ближе, упираясь руками о парту и быстро обведя глазами аудиторию, чтобы потом снова сверлить только меня своими синими бездонными глазами.
– Как я должен это оценивать? Хочешь воспользоваться моим к тебе расположением?!
– Нет!
– беззвучно вскринула, - Не хочу. Я виновата, я признаю... И нашла в себе силы поднять на него глаза. Я не знаю, что именно он видел в них, но я столько всего мысленно пыталась передать.Что я без ума от него, что он восхитителен, что я... У Савицкого расширились зрачки, пока он смотрел на меня, не мигая. Ноздри точеного носа дрогнули, губы расслабились, и он крупно сглотнул. Взгляд словно расфокусировался, и меня вводя в какое-то более глубокое состояние.
– Если виновата, будешь наказана, - отсораненно проговорил и подался на пару сантиметров ближе, отравляя своим дыханием, - Пока сиди. Всех отпущу и ответишь последней. Хлопнул по столу ладонью, отчего я резко вздрогнула, выпрямился и с невозмутимым видом вернулся к себе за стол.
– Так, время вышло, кто первый?
– обвел насмешливым взглядом мигом затихшую аудиторию, - Николай, может вы? Прошу.
Один отвечающий сменялся другим, а я так и сидела, опустив голову и сгорбившись, ловя фантомное ощущение дыхания Эдуарда Альбертовича над своей макушкой. Если виновата, будешь наказана... Его хриплый, едва уловимый шепот в моём сознании давно гремел как набат. Если виновата, будешь наказана... По телу в сотый раз пробежала болезненная чувственная дрожь. Я прикрыла глаза, мелко и часто дыша. Всё внутри выкручивало сильным, почти невыносимым напряжением. Он никогда не намекал, что я ему нравлюсь, как женщина. Всегда был подчеркнуто вежлив и бесполо дружелюбен. Всегда акцентировал, что общается со мной, лишь чтобы помочь и чуть-чуть развлечься, потому что ему интересен ход моих мыслей. Любопытно, что я говорю.
Савицкий был до зубовного скрежета аккуратен, но я всё равно чувствовала невербальный накал между нами. Сексуальный накал. И мне было страшно, что это лишь моя фантазия, что хочу его только я. Но одно короткое предложение, брошенное беззвучным вибрирующим шепотом, и меня словно закружило в амплитуде ответного чувства.
Он тоже это ощущает. Тоже хочет меня. Я теперь не сомневалась. Я сидела и сгорала от страха, нервов, нетерпения....
Но сомнений не было. Больше нет. Время тянулось бесконечно долго, словно знойное разогретое марево в пустыне. Бесконечная череда отвечающих...Их противные голоса. Меня так крутило, что подташнивало и хотелось в туалет. Последней была Баева. Она заикалась, не в силах даже прочитать нормально то, что явно списала. Савицкий не мешал ей позориться, развалившись на своём стуле и мерно постукивая карандашом по столу. А я в этот момент случайно сломала в потных ладонях свою ручку. Пальцы сжались в треморе, и раздался слишком громкий пластмассовый хруст на всю опустевшую аудиторию. Баева испуганно подпрыгнула на месте и обернулась. Эдуард Альбертович перевел на меня нечитаемый, пробивающий в самое нутро взгляд.
Как кролик перед удавом почувствовала себя под этим взглядом. Вытянулась в струну, сев неественно ровно, и облизала пересохшие от волнения губы.
Время ( и меня вместе с ним) будто залили в бетон - ни вздохнуть, ни пошевелиться... — Эдуард Альбертович, может я это… — неуверенный голос Ники доносился до меня неразборчивым зудящим белым шумом, — Пересдам?
— М? — Савицкий медленно моргнул отяжелевшими веками и будто с трудом переключился.
— Ваше право, но оценка на балл ниже. И третьего шанса не дам, — проговорил более низким, чем обычно голосом.
На последних его словах Баева уже вскочила с места и кинулась к сумке, вмиг повеселев.
— Конечно, Эдуард Альбертович, спасибо! Я всё! Всё выучу! Обещаю!
— Хочется верить. Жду в понедельник, — хмыкнул профессор с едкой иронией, наблюдая, как Ника торопливо закидывает не застегнутую сумку на плечо. Будто он в любой момент может передумать и заставить её продолжить отвечать. Мужские длинные пальцы в этот момент рассеянно поглаживали корпус лежащего на столе телефона, и я как зачарованная наблюдала за этими движениями, отсчитывая секунды до того момента, как мы останемся одни. В ушах так зашумел от нарастающего давления, что перед глазами стали мелькать мушки.
— Ну, ни пуха, тебя подождать?
— А? — перевела невидящий взгляд на склонившуюся ко мне Нику, — М, нет, не надо. Я потом еще к матери зайду, — сорвала слабым голосом.
— Как хочешь, до свидания, Эдуард Альбертович!
Баева пожала плечами и быстро направилась к выходу. Несколько тяжелых шагов, хлопок закрывшейся за одногруппницей двери… И мой рваный шумный вдох. Воздух в аудитории мгновенно стал обжигающе морозным. Заколол щеки, сковал легкие, зябким ветерком прогулялся вдоль позвоночника и тревожной вибрацией осел между ног.
Шея, спина…Я вся будто окаменела в ожидании.
Мелко вздрогнула, когда Эдуард Альбертович неспешно встал из - за стола, прошел к двери и повернул ключ в замочной скважине.
Этот щелчок отдался в каждой клеточке, порождая мелкую как рябь дрожь.
Которая усилилась стократно, когда я услышала звук расстегивающегося ремня. Бросило в жар, панический, вязкий. Сердце застучало в горле, словно я только что бежала марафон.
Покосилась на медленно подходящего ко мне Савицкого, не поворачивая головы. Он крался как хищник к обездвиженной добыче, лениво и уверенно. Его длинные пальцы короткими рывками выдергивали из брюк черный кожаный ремень. Внизу живота ухнуло и засосало зияющей пустотой, словно я летела с обрыва. Но удара о землю не было - только засасывающий всё глубже странный безвольный транс.
Савицкий остановился так близко, что его бедро уперлось в моё плечо. Окутало запахом мужской туалетной воды и жаром сильного тела. Его рука на моём затылке, жесткие пальцы, крепко перехватившие дрожащий подбородок и заставившие меня вскинуть голову навстречу его бездонному черному взгляду - какому-то совершенно дьявольскому. Беспомощно приоткрыла губы и широко распахнула глаза, поглощая его образ.
— Ты знаешь, что заслужила наказание. Я не раз предупреждал, да, Лера? — его отеческий мягкий голос вступил в дикий контраст с болезненной хваткой пальцев на моих щеках, — Я говорил тебе, что ты должна быть прилежной ученицей, чтобы мы могли продолжать общаться.