Не на жизнь, а на смерть

Один из гостей прибыл с опозданием: журналист одной из ежедневных газет. Извинился. Его спросили о том, что будет написано в завтрашних газетах, и он щедро поделился информацией. Сказал, что завтра в одной из заштатных газетенок на первой странице появится заголовок: «ТАЙНАЯ ЖИЗНЬ ОБОРОТНЯ-ГОМОСЕКСУАЛИСТА». Конечно, он-то знает, что это не более чем уловка, попытка поймать убийцу на крючок. Она тоже об этом знает. Они улыбаются друг другу через стол, и она аккуратно наматывает на вилку немного спагетти. Глупее они ничего не могли придумать: Оборотень-гомосексуалист! Она тихонько хихикает, прикрыв лицо бокалом. За столом заводят разговор об уличном движении, винах, о том, как изменился Блэкхит. Блэкхит… Когда-то здесь хоронили умерших от чумы, укладывая трупы штабелями. Черная Смерть. Черная Степь [15] . Все черным-черно. Она тихо улыбается собственной шутке.

15

Blackheath – букв, «черная степь» (англ.)

После ужина она взяла такси, но, переехав реку, сошла в самом начале улицы, на которой жила. Она намеревалась пойти прямо домой, но, миновав дверь своего дома, продолжала идти вперед. Не следует этого делать, не следует идти туда, но это так приятно, так приятно. И ее игрушке в галерее, должно быть, сейчас одиноко. В галерее всегда так холодно. Так холодно, что Дед Мороз, того и гляди, откусит твой нос.

Должно быть, так говорила мама. Ее мама. Длинные волосы в носу, Джонни, это так неприлично. Или папа, который напевал глупые песенки, не зная, что она прячется в саду. «Чертово искусство», – бубнит она себе под нос.

Она знает, куда нужно идти. Недалеко. Ближайший перекресток. Таких полно в Лондоне. Светофоры да несколько женщин, слоняющихся взад и вперед, останавливающихся в свете светофоров, чтобы водители могли лучше их разглядеть – их ноги, их белые тела. Если водитель опускает стекло, женщины подходят к машине поближе и наклоняются, чтобы обсудить условия. Профессионально, но не так уж осмотрительно. Она знает, что время от времени полицейские предпринимают вялые попытки прикрыть эту лавочку, но знает также и о том, что они – в числе первых клиентов этих шлюх. Вот почему ей опасно здесь появляться. Опасно, но необходимо: ей нужны новые игрушки, а женщины, подобные этим, частенько исчезают, не так ли? Никто ничего не заподозрит. Никто не забьет тревогу. Кому придет в голову разыскивать шлюху в таком квартале? Будет так же, как с ее первой жертвой. К тому времени, как ее нашли, тело сожрали крысы. Крыски попировали на славу. Она снова хихикает и, проходя мимо одной из женщин, останавливается.

– Привет, солнышко, – говорит женщина. – Хочешь поразвлечься?

– Сколько за ночь?

– Для тебя, солнышко, сотня.

– Хорошо. – С этими словами она направляется в сторону своей улицы, своего дома. Там намного безопасней, нежели здесь. Женщина тяжело шагает позади. Похоже, поняла, что ей положено держаться на некотором расстоянии. Лишь оказавшись у входной двери, вставляя ключ в замок, она позволяет проститутке нагнать себя. Галерея манит ее. Только теперь комната уже не похожа на галерею.

Она похожа на скотобойню.

– А у тебя тут уютно, солнышко.

Она прикладывает палец к губам:

– Никаких разговоров.

Женщина начинает посматривать на нее с подозрением; жалеет, наверное, что вообще пришла сюда. И тогда она подходит к ней и хватает за грудь, неловко целуя ее пухлые губы. Проститутка теряется на какой-то момент, потом выдавливает отрепетированную улыбку.

– Да, ты явно не мужик, – говорит она.

Она кивает, довольная этими словами. Входная дверь теперь заперта. Она подходит к двери, ведущей в галерею, вставляет ключ в замочную скважину и отпирает ее.

– Сюда, солнышко? – Проститутка снимает пальто, перешагивая через порог. Пальто спадает с ее плеч, когда она оказывается в комнате и окидывает ее взглядом. Но теперь уже слишком поздно, слишком поздно…

Она подходит к ней, как опытный врач к пациенту. Одна рука закрывает рот, другая крепко сжимает нож, потом – размах и короткий удар. Ей всегда хотелось знать, видят ли они нож или в ужасе закрывают глаза? Она представляет их с вытаращенными глазами, зачарованно глядящими на острие ножа, которое сначала возносится, а затем летит им прямо в лицо. Но она легко может это проверить, не так ли? Все, что ей нужно, – это правильно расположенное настенное зеркало. Надо учесть это в следующий раз.

Булькай; булькай, захлебывайся кровью. Здесь, в галерее, между стеной Аполлона и стеной Диониса, так чудесно, так необычно. Тело оседает на пол. Настало время немного поработать. Она опускается на колени перед своей новой игрушкой, бормоча: «мамапапамамапапа, мамапапамамапапа».

– Это просто игра, – едва слышно шепчет она, – это просто игра.

В ее голове все еще звучат слова проститутки: «Ты явно не мужчина». Да уж, это точно. Она разражается хриплым коротким смехом. И вдруг снова это чувство. Нет! Только не сейчас! В следующий раз. Нож поворачивается в теле. Она ведь еще не закончила с этой. Она не может убить еще одну этой ночью! Это будет просто безумие. Настоящее безумие. Но оно все равно никуда не исчезает, это абсолютное, всепоглощающее чувство неутолимого голода. На этот раз с зеркалом. Она закрывает глаза рукой, запачканной кровью.

– Хватит! – кричит она. – Прекрати это, папа! Мама! Останови это! Пожалуйста, прекрати!

Но в том-то вся и проблема, и ей об этом прекрасно известно. Никто не в силах это прекратить, это никогда не прекратится. Это будет продолжаться, ночь за ночью. Ночь за ночью. Без пауз, без передышки.

Ночь за ночью…

Утка

– …Вы, должно быть, шутите!

Ребус слишком устал для того, чтобы по-настоящему разозлиться, но в его голосе прозвучало достаточно раздражения; тот, кто позвонил ему, чтобы срочно вызвать его в Глазго, забеспокоился.

– Но это дело должны были рассматривать минимум через две недели!

– Они перенесли рассмотрение, – ответил звонивший.

Ребус застонал. Он откинулся навзничь на кровати в своем номере, прижав к уху трубку, и посмотрел на часы. Восемь тридцать. Он хорошо выспался этой ночью, проснулся в семь, тихо оделся, чтобы не разбудить Лизу, и оставил ей записку, прежде чем уйти. Ему удалось добраться до отеля практически без приключений, но едва он переступил порог номера, раздался телефонный звонок.

– Они перенесли рассмотрение, – продолжал голос в трубке, – на утро сегодняшнего дня. Им нужны ваши показания, инспектор.

Тоже мне новость. Им нужно, чтобы он засвидетельствовал, что видел, как Моррис Джеральд Кафферти (известный в определенных кругах как Большой Джер) взял сто фунтов стерлингов у владельца пивной «Сити Армс» в Грейнджмауте. Просто, как дважды два, но ему нужно быть там, чтобы сказать это. В деле против Кафферти, главаря шайки, промышлявшей рэкетом в сфере игорного бизнеса и попутно занимавшейся предоставлением так называемой «крыши», многое притянуто за уши. По правде говоря, это дело шито белыми нитками.

Он уже смирился с этим. Чему быть, того не миновать. Но как туда добраться?

– Мы уже обо всем позаботились, – сказал голос в трубке. – Мы пытались дозвониться вам вчера вечером, но никто не подходил к телефону. Вылетайте первым же рейсом из Хитроу. В аэропорту Глазго вас будет ждать машина. Обвинитель, скорее всего, позвонит вам около половины четвертого, так что у вас будет достаточно времени. Если все будет нормально, сегодня вечером вы вернетесь в Лондон.

– Большое спасибо, – процедил Ребус.