Не остаться одному

– Задушу, сломаю… – прорычал он мне в лицо, – молись, русская сволочь…

Страх, который я испытал в тот миг, был страхом не перед болью, которая меня ждала, а перед поражением. Несколько раз вслепую я бешено ударил коленом, но попадал в полы этой чертовой брони. Дышать становилось все труднее, я краем сознания отметил, что у меня широко открылся рот, и из него сам собой вылезает язык, а глаза распирает изнутри…

Опрокинутой чашкой опустится ночь. Шорох крыльев спугнет чей-то сон. Станет страшно, а значит, уже не помочь, Не спастись за преградой окон. Точит когти луна среди черных ветвей. Темноту факелами согрей. Пляска смерти одна. Ты летишь из окна. Убей, слышишь, убей! Убей, слышишь, убей! Бархат тяжких знамен Расшивай серебром, Поцелуем впечатывай нить. На прощальном ветру Нам гореть поутру — Мы умеем за пляску платить. Разбивайся об лед, Видишь, время не ждет. Часовые торчат у дверей. В спину вылетит нож, Просыпайся, поймешь. Убей, слышишь, убей! Убей, слышишь, убей! Из разорванных туч В руки выпадет ключ. Треплет болью остатки души. Не спеши отпускать Мертвый ветер плясать, Росчерк молнии штрих заверши. Пусть холодная сталь Разомкнет нам уста, В небе вспыхнут осколки цепей. Кровь легка и чиста, Камни сдвинет с креста. Убей, слышишь, убей! Убей, слышишь, убей! Группа «Джэм»

Я вывернул правую кисть и услышал, как палаш Фрэнка со скрипом скользнул куда-то в сторону. Почувствовав, как освободилась рука, я с отчаяньем ударил американца торцом эфеса сверху по голове – и еще, еще, еще, не помню, сколько раз, цедя сквозь зубы почти без голоса:

– Отцепись, отцепись, отцепись!..

Он попытался ударить палашом, но на таком расстоянии длинный клинок скользил по моей бригантине – не было места для размаха. Я просунул кулак в гарде ближе к лицу Фрэнка и уже почти вслепую – перед глазами бурлил алый туман – нанес врагу еще несколько ударов прямо в губы.

Американец отпустил меня.

Добить его я не смог, потому что был занят упоительным ощущением – я дышал. У Фрэнка по лицу текла кровь, из рассеченных губ, из-под волос… Да, такого противника мне еще не попадалось. И бой-то не окончен… Я атаковал, как только продышался – рубя сплеча и держа левую руку наготове. Добраться бы до даги – но я запретил себе об этом думать, чтобы не расслабляться.

Фрэнк оборонялся недолго. Он пришел в себя и, отразив мой четвертый или пятый удар, сам нанес ответный, да такой, что у меня хрустнуло в кисти. Я подпрыгнул, спасаясь от возвратного кругового в бедро, но третье размашистое движение пришлось слева в ребра.

Бригантина спасла меня от гибели, но я ощутил (больно почти не было, таково оказалось напряжение), как сломалось ребро – или даже не одно. Меня перекосило, дыхание вырубилось. Второй удар пришелся сверху в левое плечо – тут, наверное, и бригантина не уберегла бы, лежать бы мне разрубленным надвое, если бы я не успел чуть повернуться на пятках – клинок прошел концом вдоль груди, а ответным уколом я пробил рукав брони Фрэнка у левого плеча. Ответом мне был рев – не боли, а досады. Американец отскочил, но тут же, словно на пружинах, метнулся вперед, взмахнув рукавом… и меня полоснуло болью по левому бедру снаружи. Я ощутил, как брызнула кровь и мельком подумал, что Фрэнк запросто мог отрубить мне ногу, ударь он поточнее.

Но удар и так был точным достаточно, чтобы я захромал. Тем не менее, я запретил себя думать о ране и боли – вместо этого я бросил себя вперед, молотя Фрэнка палашом сверху вниз снова и снова. Американец начал отступать, из рукава на кисть бежала и капала с пальцев кровь.

В какой-то момент он не просто отбил, а отбросил мой удар и нанес свой – я качнулся назад, а не угадай я этого удара, моя голова сейчас прыгала бы в грязи. А удар ногой в бок бросил меня на спину, второй раз за какие-то минуты. Причем удар был в бок со сломанными ребрами…

Наверное, на секунду я потерял сознание, потому что, когда я открыл глаза, Фрэнк стоял надо мной, держа палаш обеими руками острием вниз. Его лицо было страшным.

«На правый бок!!!» Я подумал это позже, чем опрокинулся в сторону, – и палаш на полдлины ушел в мокрую, раскисшую землю. Фрэнк сунулся вперед, не удержав своего собственного размаха, и я обратным движением ударил его по виску локтем и в затылок кулаком. Фрэнк коротко хрюкнул и зарылся в грязь. Из уха у него выскользнула струйка крови.

Я рванулся за палашом и дагой, мельком заметив, что этот бык начинает возиться! Добравшись до своих клинков, я вскочил на ноги и на миг ослеп от боли в ноге… а когда открыл глаза снова – Фрэнк уже стоял на ногах, держа и палаш и нож. Он часто встряхивал головой и покачивался, но все-таки стоял, хотя последними двумя ударами – да что там, любым из них! – я мог его убить.

Двигаться мне было тяжело, нога немела и скользила в сапоге, левый глаз плохо видел, бок кроила и выворачивала боль в ребрах. Но и Фрэнк выглядел кисло, даже не шел в атаку, а переминался на месте. Кровь из уха у него не останавливалась, хотя ее размывал дождь.

Я коснулся кулаком в краге с зажатой в нем дагой рубленой раны в бедре и, вытянув кулак в сторону Фрэнка, сказал по-русски, не очень-то заботясь, чтобы меня понял враг:

– За эту кровь я тебя заставлю захлебнуться своей…

На этот раз мы дрались обеими руками. Точнее, Фрэнк дрался полутора – левая у него плохо двигалась в плече – но он все еще был сильнее и бил, словно кузнечным молотом, снова и снова высекая искры. Я и не пытался парировать удары дагой, зато, выбрав момент, достал его изнутри в левое бедро сквозь раскрывшийся разрез брони. В артерию не попал, но двигаться Фрэнк тоже стал затрудненно. Ответный удар (я не мог отпрыгнуть быстро) пришелся по бригантине, Фрэнк не удержал проклятья. Глаза у него побелели, он вдруг отшатнулся, бросил вверх палаш – я невольно проследил за ним глазами – и, перехватив правой нож, швырнул его в меня, а потом подхватил палаш у своего плеча.

Но этого я уже не видел. Резкий удар ожег мою грудь справа, а за ним вспыхнула боль. Она была неглубокой, но острой, а пересилить себя и отвлечься я смог, только когда увидел, что Фрэнк рядом со мной и его палаш вновь занесен…

Я вскинул над головой «вилку» из даги и палаша – и судьба Фрэнка была бы решена в секунду, не задень я правой рукой торчащий нож. Боль вновь резанула меня длинным огненным лезвием, и я выронил палаш, а рука бессильно упала сама по себе. Обрушившийся на дагу клинок вражеского оружия отбросил ее в сторону – единственно, дага не дала раскроить мне череп. Палаш плашмя ударил меня в правое плечо, и я отрешенно ощутил, как сломалась ключица.

Палаш взлетел вновь.

Подавшись вперед, я ударил снизу левым плечом под мышку Фрэнка, и его рука повисла вместе с оружием у меня за спиной, так и не нанеся удара. Рядом – в упор – я увидел его глаза, в которых не было страха, только удивление, досада и… уважение. Он понял, что проиграл, но все-таки попытался ударить меня левой, просто кулаком.

Не успел. Моя левая рука с дагой была у него за спиной, и я, перехватив оружие испанским хватом, вогнал дагу ему в левый бок сзади, толкнув его навстречу клинку всем телом.

Потом левая рука у меня отказала окончательно – и я рухнул сверху на упавшего навзничь Фрэнка. От боли в ребрах почернело в глазах, но – странно – эта чернота отхлынула, я не потерял сознания.

Фрэнк был жив. Он лежал с закрытыми глазами и вяло выталкивал изо рта кровавые пузыри. Я свалился с него вбок, потом сел, опираясь на правую ногу, шлепнулся на мягкое место в грязь. Левой рукой я взялся за рукоять ножа и, выдернув его, отбросил в сторону. Под бригантиной потекло, но, похоже, рана правда была неглубокой.