Не от мира сего. Криминальный талант. Долгое дело

– Но магазин был полон людей.

– Нам неизвестных.

– А вот Светлана Пленникова рассказала, что одна женщина примеривала аметистовые бусы.

– Там многие примеривали кольца.

– Но эта женщина стояла рядом и могла видеть преступницу.

– Могла, да ведь где взять эту женщину?

– Надо думать, – предложил следователь.

– Надо, – согласился инспектор.

Рябинину вдруг пришла странная и страшная мысль… Таила бы Лида непостижимую для него злость, имей он черные и большие глаза, прямой нос, мужской подбородок, высокий рост – как у Петельникова. Имей он такой же открытый взгляд, физическую силу и небрежную манеру говорить… Никого не бояться и всем нравиться… И будь у него такие же вельветовые брюки.

– Они бы на мне сидели, как на чемодане, – сообщил Рябинин.

– Кто?

– Я хочу сказать, что бусы–то она не купила, – хмуро ответил следователь, еще не отпущенный странной и страшной мыслью.

– Можно сшить на заказ, – посоветовал инспектор.

– Кого?

– Я хочу сказать, что у нее не было с собой денег.

– И женщина пошла в сберкассу, а это хорошо.

– Угу, – согласился Петельников, – ей хорошо, поскольку скопила деньжат.

– Нам хорошо, только стоит подумать.

– Будем думать.

Но промелькнуло, исчезая…

…Следователь – это человек, который идет по следу…

И тут же, за какой–то банальностью о следах, промелькнуло верное и главное…

…Следователь – это человек, который ищет истину…

Рябинин поправил очки. Надо бы протереть. Не грузит камни и не лопатит на току пшеницу, а пыль на них оседает, как с потолка сыплется.

– Тебе надо бы сменить оправу, – сказал инспектор.

– Допустим, ты женщина…

Петельников закатил глаза и сделал губки:

– И я примериваю аметистовые бусы, которые хочу купить, а денег с собой нет.

– Что же вы пришли за бусами без денег? – строго поинтересовался Рябинин.

– Если бы я шла в магазин намерение, я бы деньги взяла.

– А как вы шли?

– Господи, следователь, а такой бестолковый, – всплеснула руками дама–Петельников. – Как люди заходят в магазины? По пути, случайно.

– А куда же вы шли?

– По делам. Купить прическу, сделать кефир… То есть наоборот.

– Выходит, вы недалеко живете?

– Неужели бы я приехала за кефиром из другого района?

– Выходит, что и деньги храните в ближайшей сберкассе?

– Под рукой–то удобнее. Но, гражданин следователь, я могла приехать к подруге из другого района, а деньги хранить где–нибудь около своей работы…

– Конечно, – согласился Рябинин, – но первое предположение вернее. Итак, ближайшая к магазину сберкасса, шестнадцатое июня, взята сумма не менее шестисот рублей, вкладчик – женщина…

Петельников виртуозно перечеркнул сумку бесшумной молнией. Из ее тайного отделения вынырнула бумага, которая легла перед следователем.

– Подметно–анонимный донос, – объяснил Петельников.

Это был перечень сберкасс – пять штук. Ближайших.

Рябинин в упор и почти зло посмотрел на коллегу. Инспектор ответил невинным взглядом и сжатыми губами, через которые все–таки просачивалась улыбка.

– Зачем же этот разговор? – упрекнул Рябинин.

– Идею проверял и себя.

– Ты бы лучше Калязину проверил.

– Изучаем ее связи, образ жизни, материальный достаток…

– Ну, и какой у нее достаток?

– У нее за обедом на каждой кильке лежит своя тюлька.

И з д н е в н и к а с л е д о в а т е л я. Труд и смысл, смысл и труд… Сегодня разговорился с понятой: сорок лет, хорошая работница, высокий заработок, одинокая. Спрашиваю, что она делает после работы. Ходит в магазин. Ужинает. Убирает. Ну, а выходные дни? «В выходные дни я фотографируюсь…» И я понял, что она живет работой и только на работе. Хорошо? Хорошо. Только есть вопрос ей, себе, всем: что же такое человек – уж не машина ли по производству и потреблению материальных благ?

Д о б р о в о л ь н а я и с п о в е д ь. Оговорюсь сразу – ничего не совершала и ни в чем не признаюсь. Моя исповедь о другом, о жизни и о ее философии.

Начну с начала, то есть с детства, ибо у меня есть афоризм: расскажи мне о своем детстве, и я расскажу о твоей взрослой жизни. У меня была благополучная семья. Солидный папа, серьезный, неулыбчивый, с вечным и тяжелым портфелем. Мама кормила меня, кормила папу и принимала гостей. Самое яркое и постоянное впечатление моего детства – я стою на диване и читаю стихи. «Идет бычок, качается…» Мама умиляется, папа улыбается, бычок качается, а гости мрут от скуки. Убеждена, что вот такое всеобщее внимание делает из крохи эгоцентрика–людоеда, и на всю жизнь. А я так выступала перед гостями каждую субботу…

В обеденный перерыв Викентий Викентьевич, директор магазина «Дуб», провел с продавцами обсуждение газетного фельетона под названием «Липовые гарнитуры». Писали о магазине «Карельская береза». Собрание получилось шумным и почему–то веселым – наверное, оттого, что критиковали не их магазин.

С директором «Карельской березы» у Викентия Викентьевича были, пожалуй, дружественные отношения, и после встреч в управлении они частенько вместе обедали. Сейчас тому не до обедов: звонят телефоны, вызывают в управление, ухмыляются покупатели…

Викентий Викентьевич, тоже сегодня не обедавший, достал из портфеля термос с кофе и полиэтиленовый мешочек с бутербродами. Он намеревался отвинтить крышку, но увидел в мешочке солнечную красноту – помидор с юга, припасенный для него женой. Рука уже коснулась прохладной и тугощекой кожи, когда зазвонил телефон…

– Викентий Викентьевич? – спросил знакомый и торопливый голос.

– А–а, Михаил Давыдыч, – узнал он легкого на помине директора «Карельской березы». – Переживаете?

– Хуже, чем переживаю…

– У вас даже голос изменился.

– Викентий Викентьевич, есть просьба.

– Пожалуйста.

– Мне срочно требуется пятьсот рублей. Отдам через неделю. Выручите?

Вот как. Значит, после фельетона нагрянула ревизия и есть какие–то прорехи. Но лично он ничего не знает – у него всего лишь просят в долг денег.

– Попробую собрать, Михаил Давыдыч.

– Минут через двадцать подъедет женщина.

– Хорошо.

– Ну, спасибо, дорогой. Подробности расскажу потом…

Вот как бывает после фельетонов. От сумы да от тюрьмы не отказывайся. Видимо, эта пословица относится прежде всего к работникам торговли. Михаил Давыдович считался образцовым директором – вдруг и фельетон, и ревизия, и недостача…