Не от мира сего. Криминальный талант. Долгое дело

Интересно, как он уйдет? Незаметно, через пространство, или в дверь? Нужно не прозевать, нужно не спускать с него глаз.

– Знаете, какое прочел объявление на столбе? Продается портативная газовая плита с болонками, – пошутил Рябинин, прислушиваясь к своей шутке.

Прокурор ее не воспринял. Не улетел ли и юмор по какой–нибудь кривизне? Нужно еще пошутить. Как там сказала Базалова?.. Кто шутит, тот не скоро помрет.

– По радио слышал такое объявление… «В связи с днем здоровья передаем концерт по заявкам здоровых людей».

– Сергей Георгиевич, вы меня беспокоите.

– Из–за топорных шуток?

– Я вас как–то не узнаю. Другое лицо, другие разговоры…

Если ширину умножить на длину, то будет площадь. А если еще и на высоту, то получится кубатура. Кривизна пространства… А кривизна кубатуры? Бывает, если покосятся стены. Как хорошо, что существует пространство. Есть куда смотреть в пространство. Но в нем растерянное, даже обиженное лицо Беспалова.

– Другие разговоры… Я могу и прежние. Вы утверждаете, что смысл жизни в труде. А если у человека боль, физическая или душевная, то поможет ему труд?

– Он же не на все случаи жизни.

– А вот то, ради чего мы живем, должно быть на все случаи жизни. Оно должно исцелять, потому что мы ради него живем, – сказал Рябинин тихо и страстно, смотря мимо Беспалова, в пространство, которого, казалось, в этой комнате много, как в небе.

И в этом пространстве возникла женщина.

– К следователю Рябинину…

Юрий Артемьевич ушел, не докурив сигареты и не сбросив с лица обиженной растерянности.

– Вы ко мне? – удивился Рябинин.

– Вот повестка…

– Садитесь.

Она к нему. Но зачем? Неужели во всем пространстве, которое, говорят, бесконечно, нет уголка, где бы он мог побыть тихо и не дышать… Тогда какой смысл в его бесконечности? Да ведь он не в пространстве, он же в кубатуре.

– Гражданка Козлова, я вас пригласил…

Зачем он ее пригласил? По делу Калязиной. Все, все они живут в одном пространстве…

– Наверное, опять насчет шубы?

– Да–да, – обрадовался Рябинин.

– Ничего другого сказать не могу. Ошиблась я, свою собственную шубу не узнала. Вот и решила, что подменили.

Где–то он эту женщину встречал. В пространстве. Ну да, он же ее допрашивал. Давно, когда еще не знал, для чего существует пространство.

– Добавить ничего не хотите? – бодрым и высоким голосом спросил Рябинин.

– К чему добавлять–то? Я вроде бы ничего не сказала…

У нее усталое и хорошее лицо. Он вспомнил – она водитель троллейбуса. Только зачем она пересекла лоб такой сердитой и глубокой складкой?.. Не хочет говорить правды. Сейчас он применит какой–нибудь психологический приемчик. Рецидивисты признавались, а уж эта Козлова со своей шубой…

– Вы замужем? – спросил он.

– Да.

– Муж вас… любит?

– Надеюсь.

– А вы его?

– Думаю, что люблю.

– Берегите…

– Что беречь?

– Это… время.

Ее лицо вроде бы отдалилось. При чем тут шуба?.. Да и какое значение имеет шуба, Калязина и допрос в таком огромном пространстве? Это все кубатура, кубатура…

– У вас неприятность? – тихо спросила Козлова.

– Да.

– Ничего, пройдет.

– Мне изменяет жена, – сказал он не своим, из пространства, голосом.

– Ничего, пройдет.

– Это не может пройти.

– Все проходит, и это пройдет.

Складка на лбу у нее разошлась. Все лицо разгладилось, как размокло. Что она так смотрит? Он же не сумасшедший и не раненый. Почему говорит вполголоса? Почему и он отвечает приглушенно? Им слышно, потому что они сидят в кубатуре. Какой смысл кричать – ведь звуки все равно улетают в пространство.

– Забыться пробовали?

– Чем?

– Вином, как делают мужчины.

– Не пью.

– А с другой женщиной?

– Не могу.

– Работой.

– Вот работаю.

– Приятели?

– Бесполезно.

– Тогда поплачьте. Умеете?

– Умел.

– Поплачьте–поплачьте, слезы душу омоют, и ей станет свободнее.

Он знал, что будет легче. Как в детстве. Но ему даже не плакалось.

И промелькнуло, исчезая в кривизне пространства…

…Люди мало плачут. Слезы рождают в сердце доброту. Не бойтесь плакать…

– Знаете, я вам признаюсь. Лет пять назад тоже изменила мужу. Ну и что? Покаялась – он простил. Теперь живем душа в душу.

– Придумали?

– Ну уж и придумала…

Его жалели. Кто это сказал, что жалость унижает? Как же она может унизить… Ему не стало легче, но при этой женщине слегка ограничилась бесконечность пространства, в котором он затерялся.

– А вам не показалось? – спросила Козлова.

– Это же… не шуба.

Она махнула рукой и заторопилась словами:

– Извините меня за ложь. Все расскажу. Подменила она мою шубу…

Рябинин слушал признание, не испытывая ни удовлетворения, ни радости. Вот только порадует Вадима Петельникова.

– Эту женщину опознаете?

– Еще бы.

– Напишите, пожалуйста, ваши показания, – попросил он и протянул бланк протокола.

Рябинин мысленно поблагодарил закон, который разрешал свидетелю записать свои показания собственноручно. А он без мыслей, без желаний и без сил будет смотреть туда, в пространство, которое ему виделось за спиной, за дверью, за городом, за краем земли…

И з д н е в н и к а с л е д о в а т е л я. Я не всегда знаю, что нужно делать, когда плохо близкому человеку, другу, сослуживцу, соседу… Но я всегда знаю: надо что–то делать. И вот только совсем не знаю, что нужно делать, когда плохо мне самому.

Д о б р о в о л ь н а я и с п о в е д ь. Если тебя готовили к жизни, скажем, министра без портфеля, а ты стал врачом–эпидемиологом на зарплате, то что? Я скажу что. А вы подумайте.

Жизнь тогда удается, когда есть совпадение того, к чему готовили и кем ты стал. Если хотел заколачивать деньгу на станке, а привалило директорское кресло, то в этом кресле все равно будешь работягой. По духу, по образу жизни. Если хотел подняться в космос, а попал к станку, то работяга из тебя не выйдет – будешь брюзжать. Посмотрите–ка на официанток, продавщиц, парикмахерш… Думаете, у них культуры не хватает? Не меньше, чем у других. Это их реакция на непрестижную работу. Небось в детстве собирались кофий пить в постели, а пришлось стоять за прилавком. Если бы продавщиц растили с детства, то теперь бы их самолюбие не страдало. Вот темка для социологов: престижность и хамство. Но я–то не собиралась быть ни продавщицей, ни министром. Кстати, и не эпидемиологом. Я готовилась… Вы ахнете, когда узнаете, к чему я готовилась.