Не от мира сего. Криминальный талант. Долгое дело

Петельников тяжело встал и пошел по коридору к выходу. Глаза, теперь не искавшие никаких дверей, спокойно ослабели. Поэтому идущую навстречу женщину принял без удивления, тем более что она ничем не походила на сову – на оперную певицу она походила, забежавшую в поликлинику сдать анализы. Женщина глянула на него рассеянно, не признавая. Инспектор счел это невежливостью.

– К какому врачу номерок, Аделаида Сергеевна?

– О, какая встреча!

– К невропатологу или к этому… к уху–носу?

До служебной двери было метров десять – она все поняла.

– Нет иду на работу.

– Почему ж не через главный вход?

– Гражданин Петельников, а какая статья уголовного кодекса обязывает ходить через главный вход?

– Все статьи уголовного кодекса обязывают ходить только прямыми путями.

– А знаете, вы остроумнее Рябинина.

Они оттеснились в сторонку, к окну, и теперь стояли, как хорошие знакомые, беседовавшие о болезнях.

– Аделаида Сергеевна, вы любите читать детективы?

– Обожаю.

– При помощи чего, по–вашему, авторы закручивают сюжет?

– Делают преступника умным.

– Наоборот, делают следователя глупым.

– Вы про Рябинина?

– Нет, я про себя.

– Хотите сказать, что если бы знали про эту дверь, то наш с вами детектив давно бы кончился? А между прочим, через эту дверь я ходила сейчас к Рябинину. Не верите?

– Очень даже верю.

– Но его нет, и никто не знает, когда он будет.

– На Рябинина совершено покушение.

– О!

– В него стреляли из–за угла.

– Надеюсь, не попали?

– Промахнулись.

– Кто же стрелял?

– Кто стреляет из–за угла? Какая–то дрянь, – внушительно сказал инспектор.

– Промахнулись, а он не вышел на работу… Испугался сильно?

– Эта дрянь стреляла на людной улице, собралась толпа, свидетели, протоколы… Вот сегодня и разбираются. А завтра приходите, он будет, убежденно соврал инспектор.

– Будет ли? – усмехнулась Калязина.

– Я вам не сказал, что стреляли холостым патроном. Так сказать, пустой номер.

Они друг другу улыбались. Петельников открыто, поскольку разговор шел откровенный. Она с нестерпимой любезностью, сквозь которую, как сквозь неплотную занавеску, совиным взглядом зыркало желание узнать, что сталось с Рябининым.

– Какой же смысл хлопать пустым патроном?

– Та дрянь хотела Рябинина запугать.

– А вы ее поймаете?

– Вот я и хожу тут…

– Да, вы остроумнее Рябинина, – окончательно решила она, так и не отведя глаз, не моргнув и не покраснев. – Извините, я заболталась, а работа ждет. Сейчас принесу стульчик.

– Зачем?

– Для вашего товарища, который будет сидеть у этой двери…

И з д н е в н и к а с л е д о в а т е л я (на отдельном листке). Человек устроен сложно и тонко. И выпущен в мир, где все устроено просто и грубо.

Д о б р о в о л ь н а я и с п о в е д ь. Петельников запугивал намеками. Если пугаться, то не надо ходить купаться…

Юристы убеждены, что преступник – трус. Чтобы пойти на преступление, нужно перешагнуть через мораль толпы, не бояться наказания. На это не каждый пойдет, – тут без смелости ничего не выйдет. Рассудите сами: неужели стоять у станка требуется смелости больше, чем залезть в квартиру? Неужели ходить на службу нужна смелость, а забраться в чужой карман не нужна? А залезть в магазин, где и сторож с ружьем, и сигнализация? А напасть на человека, который, может быть, сильнее его в два раза? Нет, преступник смел.

Так и вижу рябининскую улыбочку, который тут бы мне добавил: «Но подл».

Антимонин не любил уголовных дел, требующих оперативности, а говоря проще, спешки, разъездов и той суматохи, которая пыльным столбом крутится вокруг так называемых актуальных дел. Его привлекали дела солидные, долгие, многотомные, с отсрочками, со множеством экспертиз, – дела, которые звались «хозяйственными». У него и теперь было подобное дело – вот подшил пятый том. И вдруг вчерашний звонок начальника следственного отдела. Включиться в проверку заявления о взятке. Кто–то говорил, что Рябинин с закидонами. Кто–то говорил, что толковый. Кто–то говорил, что зануда. А кто–то, вроде бы Беспалов, говорил, что из Рябинина вышел бы хороший старший следователь. Впрочем, ему начхать: доложит заместителю прокурора города и спихнет кому–то из коллег.

В дверь постучали.

– Не принимаю! – крикнул Антимонин.

Свои не стучат, никого не вызывал, а для посторонних нет времени. Но все–таки вошли, тихо и пугливо, как входят кошки, неуверенные в реакции хозяина. Маленькая женщина в мягкой шерстяной кофточке. Таких женщин Антимонин определял за версту. Жалобщица, хлопочет за мужа.

– Вам кого? – спросил Антимонин тем отстраняющим тоном, который не оставляет никакой надежды на разговор.

– Старшего следователя Антимонина…

– Да, я.

– Хочу узнать о муже…

– В приемную, гражданка, в приемную.

Антимонин не любил людей, которые шли жаловаться, считая их сутягами и склочниками.

– Вчера вы были вежливее…

– Вчера?

– Да, у меня на квартире.

Антимонин блеснул очками в модной почти квадратной оправе – он слегка откидывал голову, отчего стекла иногда сверкали коротким лучом. Перед ним стояла невзрачная девушка в какой–то странной, дрожащей позе. Он ее видит впервые. Шантажистка? Это любопытно.

– Так вы утверждаете, что вчера я был у вас? – улыбнулся Антимонин, показывая золотые зубы.

– Я жена Рябинина.

– О, извините, не узнал.

Боже, да он ее дома и не видел. Что в нем блестит? Он же не в мундире. Нужно было дождаться Вадима. Боже, с чего начинать, что говорить, чтобы не сделать Сергею хуже? Этот блесткий человек вчера писал протокол и считал деньги…

– Да вы садитесь. Чем могу служить?

– Я хочу сделать официальное заявление.

– Пожалуйста, слушаю вас.

Старший следователь пошевелил пальцами бумаги, как бы показывая, что они под руками и дело за ее официальным заявлением.

– Деньги в книгу спрятала я.

– Зачем? – спросил Антимонин заигравшим голосом и как–то расправил плечи, словно за спиной у него были крылья, которые сейчас ему понадобятся.

– Копила на телевизор.

– У вас до сих пор нет телевизора?

– Сергей был против.

– Почему?

– Считает телевизор лишь информатором.

– И хорошо.

– Он считает, что телевидение не трогает сердца, а потому и не развивает личность.