Не от мира сего

Стефан сделал обходной маневр за пределами световых пятен от свечек и зашел ливу за спину. Действительно, призрачный топор имел место быть воткнутым в позвоночник в районе поясницы. Хунгар, недолго думая, попытался ухватиться за рукоять, но с таким же успехом можно было поймать солнечный зайчик. Топор в руки не шел, хоть тресни. Он не был действительностью, но все-таки был!

Удрученный Стефан вернулся к попу, который, забавляясь, показывал неприличные для бесов жесты, а именно: он крестил воздух перед собой и перед их мордами, изображал махание кадилом и даже полушёпотом пропел "Отче наш". Бесы отчаянно бесились.

— Попробуй ты, — сказал ему хунгар и, когда Миша повторил обманный маневр рыцаря, скрывшись во тьме, широко размахнувшись, ударил ближайшего к нему монстра подхваченным у перевернутой скамьи деревянным дрыном. Тому это не понравилось, хотя дубина прошла сквозь голову твари, как сквозь туман. Через некоторое время вернулся обескураженный поп и без обиняков приложился колом по начавшему терять свою былую активность бесу. Стало понятно, что и ему не удалось извлечь посторонний предмет из спины товарища.

Оба, поп и рыцарь, использовали свои дубины, как могли, с наибольшим эффектом. Они, нанося ими удары с обеих сторон по жутким мордам, удивлялись, каким же образом Илейко может сдерживать рвущихся тварей — резонанс от встречи с чуждыми этому миру образами все так же оставался минимальным.

— Эх, сюда бы осиновые колья! — сокрушался Миша.

— Ага, или серебряные! — соглашался Стефан.

Илейко уже не накручивал вражьи хвосты — он лежал, уткнувшись лицом в землю, и ему явно было не до драки.

Однако ситуация переломилась: люди перестали испытывать страх, вооруженные дрынами они были готовы отбиваться до самого утра. Этого не произошло. Свечи пыхнули копотью — и все исчезло. Остался только этот мир, без бесов и прочего баловства.

7. Тридцать три года

Бусый очень внимательно слушал рассказ человека о той далекой памятной ночи. Казалось, он видел все перипетии битвы в своем зверином мозгу. А может быть, Илейко уже ничего и не говорил, весь отдавшись на волю воспоминаний.

Однако при описании бесов шерсть на загривке волка подымалась дыбом, а сам он издавал утробный еле слышный рык. А когда люди одолели врагов, он даже подполз к ливу и осторожно лизнул того в сжатый кулак. То ли в знак восхищения, то ли для успокоения. У Илейки хватило ума не лизнуть лапу волка в ответ, или даже просто положить ему ладонь на голову.

Он глубоко вздохнул и проговорил:

— Ну а дальше оказалось, что я впал в беспамятство. Времени от начала нашего контакта с нечистью до конца, если судить по прогарам свечей, прошло всего ничего. Может быть, даже меньше.

Стефан и Миша, обеспокоенные неподвижностью лива, перевернули парня лицом к небу и убедились, что тот жив, но как-то в обмороке. Призрачный топор исчез, будто его и не бывало. Поп побежал за водой. А Стефан обнаружил, что все ладони у Илейки обожжены до пузырей, словно от соприкосновения с раскаленным металлом.

Сам же лив был в эти моменты где-то в полях счастливой охоты. Он бежал по воздуху, как иногда говорят, не чуя ног под собой. Но ноги-то как раз он чуял. Он не чуял землю. Ему не было радостно, ему было никак. Просто бежал, потому что бежал — потребность такая была. А два голоса, мужской и, что удивительно — женский, перешептывались. "Атман", — говорил мужской. — "Так же чист". "Атман", — отвечал женский. — "Так же несовершенен". "Посиди с его, словно истукан", — произнес мужской. "Да", — вздохнул женский. — "Не его вина". "Пусть кровь поможет". "Пусть". (Где-то похожее уже было — в "Мортен. Охвен. Аунуксесса", примечание автора.)

Илейко не удивлялся, бежал себе, пока не добежал. Крепкий старик со смеющимися глазами в пояс поклонился ему, но ничего не сказал. Молодой парень, взявшийся из ниоткуда, широко улыбнулся и тоже поклонился. Лив не ответил таким же поклоном, он их осенил крестным знамением, будто всю жизнь только этим и занимался. И старик, и парень снова заулыбались, но теперь с ними был меч. Кто его держал, определить было невозможно: то клинок у старика, а то — у парня. Меч переливался всеми цветами радуги, и от этого его диковинная форма отчетливо пламенела, словно выделялась из пространства. Протяни руку и возьми, но нельзя. Не его это оружие. "Благословляем тебя", — сказали одновременно и старый, и молодой.

Илейко, будто того и ждал, побежал дальше. Ни удивления, ни недоумения, так все и должно быть. Люди остались где-то позади, а впереди образовался крест. Хороший такой крест, с удобной рукоятью, с достаточно длинной перекладиной. Для чего достаточной? Для защиты кисти руки. Ибо не крест это вовсе, а часть другого меча. Лив доподлинно знал, что это и есть Эскалибур, а за ним стоит легендарный конунг Артур. Надо только добежать, чтобы взять этот клинок, потому что он ждет, он манит и зовет. И Артур отдает его. Хотя бы на время. Хотя бы подержаться.

Но ноги вдруг начинают вязнуть, заплетаться и путаться. Бежать или идти дальше становится решительно невозможно. Тогда надо ползти. Никто так хорошо не умеет ползать, как Илейко. Но ползти здесь нельзя, потому что лишь великий Змей-искуситель способен на это, или Ялдаваоф, или они вместе, или они одно и то же.

Илейко чувствует, что ему не добраться, печалится и даже начинает плакать.

Хотя столько слез не бывает, это на него кто-то воду льет. И этот кто-то — поп Миша.

— Очухался? — спросил он.

Илейко с ответом не торопился. Ныли натруженные плечи, во рту неприятная сухость, ладони саднило так, будто с них содрали кожу. Михаил протянул ему кружку, лив жадно к ней припал, но, сделав несколько глотков, заподозрил чего-то не того.

— Это что? — поинтересовался он.

— Ну вот, ожил, — улыбнулся поп. — А это, брат, кагор, церковное вино, кровь Христова. Давай, допивай, и будем раны твои обрабатывать.

Илейко посмотрел на руки: они были обожжены самым жесточайшим образом, пузыри лопнули и кожа сошла. Осталось живое мясо.

— Где это я так? — докончив вино, спросил он. — Свечку, что ли, неловко держал?

— Да нет, — ответил Стефан. — Беса за хвост. Точнее — бесов.

— Хвосты? — пожал плечами Илейко. — А мне показалось — юбки. Ну, не совсем юбки, а килты.

— Пусть так, — согласился поп. Он уже держал наготове баночку с медом, чтобы смазать раны. — Однако остановить этих тварей смог только ты. Они — не от мира сего. Стало быть, к какому миру принадлежишь ты сам?