Не отдавай меня ему

Сука. Сжал кулаки, корочка на ране лопнула, и на коже появилось несколько капель крови. Аслан, сука. Нас было семеро, их пятнадцать.

Два дня отлеживался. Отпросился с работы и бездумно пялился в телевизор, вспоминая Машу.

Я не верил, что так бывает. Вляпался по самые уши и никак вылезти не получается. Почему я? Почему сейчас? И почему она?

Я зло потушил докуренную сигарету и достал следующую, вглядываясь в закат за окном. Физическая боль притупилась, а в груди разрасталась злость, смешиваясь с тоской и болью.

Интересно, если бы мы жили в той, другой вселенной, где мои родители вместе, а у Маши все хорошо, у нас могло бы что-то получиться? Мы оба бы получили образование, нашли работу и встретились где-нибудь в шикарном ресторане, при других вводных. Смогли бы мы тогда сойтись? Или прошли бы мимо, даже не посмотрев друг на друга?

Меня выносило ее самопожертвование. Желание заботиться обо всех, кроме себя. Нянчиться с Миланой, спасать старшую, не думая о себе. Жалости не было, только злость и непонимание, как так можно. Казалось, что меня ее здоровье и самочувствие волнует намного сильнее ее самой.

Ни сблизиться, ни забыть. Рука сама потянулась за телефоном. Заблокирую и забуду. Ее и гребаную Милану. Остановился на полпути. На мгновение представил рядом с ней Гафарова, и кулаки сжались сами собой.

Блядь, Маша, ну почему ты притягиваешь к себе мудаков? Меня, Тимура… Мы как мотыльки летим на свет твоей души, только намерения у нас совсем не светлые. Мы оба хотим твое тело, тебя.

На секунду представил ее в своей постели и бешеный стояк до искр из глаз. Может, я просто ее хочу? Трахну, и отпустит?

Хмыкнул, потушил вторую сигарету и напрягся, когда мобильный ожил. Сердце забилось в горле от мысли, что звонит она, и остановилось, когда на экране высветилось «Милана».

Маленькая шлюшка названивала мне весь день, выводя из себя.

— Да, — жестко ответил я.

— Привет, Марат, — засюсюкала она.

Ненавижу, когда так делают. Строят из себя святую невинность. Барби, блядь, безмозглая.

— Что тебе? — процедил я.

— Как дела? Ты не брал трубку весь день.

— Не брал, значит, был занят. Что ты хочешь? — грубо поинтересовался я.

— Ничего. Давай просто поговорим? Я сегодня весь вечер сидела с Агатой.

— Кто такая Агата?

— Малышка Вадима и Маши.

Да ты, сука, сама, походу, в свое вранье уже веришь.

— Мне эта информация зачем?

— Не знаю, — Милана всхлипнула, — просто захотела поделиться. Я завтра выхожу на работу, встретишь меня?

— Мила, я тебе такси? — меня вынесло.

Сжал челюсти, гася приступ злости.

— Нет, конечно, просто мне страшно одной возвращаться. Вадим не хочет меня встречать, говорит, чтобы сама добиралась.

— Попроси Аслана, он будет рад, — издевательски посоветовал я.

— У нас ничего не было, Рат! Ничего! Слышишь?

— Слышу.

— Встретишь завтра?

— Нет.

— Злишься?

— Мила, мне пох… — я выдохнул, — мне плевать.

— Тогда зачем ты тогда возле универа в драку полез? Почему приказал ему меня не трогать?

— Бля-я-я-я, — простонал я, — потому что ты дура, но в перспективе можешь стать шлюхой. Жалко тебя, без мозгов, наверное, трудно жить.

— Да? Тогда пошел ты!

Она отключилась, а я выдохнул с облегчением. Лег на постель, положил голову на согнутую в локте руку и уставился в потолок.

Маша не выходила из головы, а я пытался понять, чего хочу. Вспомнить момент, когда меня на ней переклинило, не получалось. Наверное, в ту самую первую секунду, когда она вошла в автомастерскую. Когда ноздри защекотало ее запахом.

Или раньше, еще в школе. Тогда она казалась мне настоящим ангелом со своей копной длинных волос, собранных в косу. Мне нравилось на нее смотреть издалека. Тому пацану из прошлой жизни нравилось рисовать, а Маша вдохновляла. И я криво рисовал ее портреты, а потом сжигал. Потому что мои рисунки не передавали и процента от ее красоты.

Казалось, что это была другая жизнь. Прошлая. А потом я умер и переродился в аду. Меня раздражало любое напоминание о том, радужном прошлом. Но не она…

С ней я уязвим. Когда она рядом, просыпается тот, кто когда-то верил в чудеса. Кто думал, что мир будет у его ног, родители никогда не расстанутся, отец не уйдет.

И я помнил, как больно это терять. Помнил, как повзрослел за один день.

Резко поднялся, игнорируя боль во всем теле. Специально не стал пить обезболивающие.

Оделся, взял телефон, ключи и вышел на улицу, параллельно набирая Тимура.

— Где ты? — отрывисто спросил я.

— Подъезжаю к тебе, — быстро ответил Гафаров.

Я вышел на улицу, снова прикурил, выпуская в воздух облако дыма и не чувствуя холодного ветра.

Из-за поворота показалась моя тачка. Тим остановился возле подъезда, вышел и протянул мне ключи.

Я нахмурился:

— Что с тобой?

— Ничего, — дернулся Тим.

— Подвести?

— Пешком пройдусь, — отрезал Гафаров, развернулся и быстрым шагом стал удаляться.

Я сел за руль, завел мотор и отъехал в сторону, пропуская «Жигули» соседа. И никак не мог понять, что случилось с Тимуром. Вспомнил бледное лицо и сжатые челюсти, но лезть в душу не стал.

Вместо этого выбросил сигарету в окно и облокотился руками на руль, глядя, как на город падают первые снежинки.

Выжал сцепление, переключил на первую передачу и решил прокатиться. Не знаю, что сработало. Интуиция или меня просто тянуло туда, где была она, но когда я подъехал к салону красоты, сразу заметил Машу.

Резко нажал на тормоз, вылетел из машины, забыв закрыть дверь, и подбежал к ней.

Маша сидела на крыльце и смотрела вдаль невидящим взглядом. По ее щекам текли слезы, а руки дрожали.

— Маша, — позвал я, хватая ее за руки.

Она вскинулась, посмотрела на меня глазами, полными слез, и всхлипнула.

— Тихо, маленькая, — прошептал я, — не плачь. Замерзла? Пойдем в машину.

Подхватил ее и потянул на себя, заставляя подняться на ноги. Машу колотило, зубы стучали, а она неожиданно разрыдалась, обнимая меня за плечи. И сама прижалась ко мне.