Не покидаи?
Шрифт:
В следующий момент Марк повернулся к ней лицом, глаза его пылали гневом, он схватил её за руки и резко дёрнул на себя, потом, навалившись, закрыл её рот своими губами и, наверное, пытался выпить до дна злым, страстным, совершенно безумным поцелуем. У Людмилы буквально помутилось в глазах от недостатка кислорода, в то же время, горячая искра, которой ей так не хватало в первой его попытке, прожгла её сверху донизу, до самых кончиков пальцев на ногах, и тело откликнулось взаимным порывом. Теперь уж, он не трепетал над ней, как над хрустальной вазой, всё было решительно и бесповоротно, по его правилам. Он целовал и брал её властно по-хозяйски, не спрашивая разрешения, и крепость сдалась. Её отпустили сомнения, и она помчалась по реке страсти и чувственности,
Всё происходившее в девственно-белой спальне, можно было назвать и любовной игрой, и войной, одновременно. Всю тоску и любовь, и обиду они сдали на милость друг другу до самой последней капли, так что сил больше не осталось ни на что…
Потом она ненадолго заснула, а проснувшись, обнаружила рядом Марка. Он, опершись на локоть, разглядывал её лицо. Она успела поймать в этом взгляде нежность и искреннюю любовь, фальши в нём не было…
– А, знаешь, существует легенда, что Клеопатра решила соблазнить Марка Антония в комнате, которая была полностью покрыта лепестками красных роз, и ей это удалось… – задумчиво произнесла Людмила.
– Тебе тоже удалось… Я твой…
Похоже, Антонов её не обманывал, только теперь, какая разница. Всё, что между ними было или могло быть, уже в прошлом. Дверь в юность оставалась до этого дня ещё приоткрытой, но сегодня Людмила её закрывала окончательно. Она и собиралась это сделать, когда объявился Марк, но думала, что достаточно будет встречи и разговора, ни о чём. Увидев друг друга, они должны были понять, что всё в прошлом и проститься с ним. Они бы сделали это и раньше, ещё тогда, когда Людмила ушла с третьего курса, но она очень быстро уехала, не простившись. Безусловно, он мог её найти, если бы захотел, телефон, соц. сети, она же, ни от кого не скрывалась. Её очень быстро закрутила новая жизнь и новая любовь, казавшаяся тогда единственной и вечной, а его – бары, обязательная свита из девочек, пьянки… Одна из них закончилась дракой, в которой погиб человек… Вот так распорядилась судьба, не успели, не договорили, ничего не поняли. Потом, Марк пытался ей писать из заключения, объяснить, что всё было всерьёз, и даже звал замуж, но оттуда это ещё больше напоминало ложь: он просто опять решил, что удастся ею попользоваться, потому, что так ему было бы удобно…
Одним словом, точка. То, что случилось, опоздало на восемь лет, можно считать, что и произошло восемь лет назад. Дома её ждал Геннадий, и надо было думать, что ему сготовить на ужин…
Глава 7.
Её мужчина, рассевшись за столом, наворачивал макароны с магазинными котлетами, щедро сдабривая всё это майонезом. Людмила сидела напротив, потягивая зелёный чай и, украдкой рассматривая своего недомужа.
Как назвал его Антонов? Грызуном или хорьком? И правда, почему она раньше не замечала? Геннадий напоминал не то крысу, не то раскормленную мышь: его маленькие блестящие чёрные глазки быстро взглядывали то на неё, то в тарелку, он, как-то неприятно начинал пережёвывать пищу передними зубами, прежде, чем нормально распределить её во рту, а левой рукой нервно крошил хлеб и заталкивал в рот по кусочку, вместо того, чтобы просто откусить. Противно чавкая, он уже минут двадцать объяснял молчащей Людмиле, как было бы хорошо взять кредит и замутить бизнес. Само собой, взять кредит должна была она, так как залогом становилась квартира, к которой он не имел ни малейшего отношения…
С недавних пор Геннадий возомнил себя крутым финансистом, соображающим, как успешно играть на бирже. Людмиле давно хотелось сказать, что с церковно-приходским ПТУ, ему надо бы продолжать крутить гайки в автосервисе и не соваться в высшие сферы, да обижать не хотелось. Жизненный опыт подсказывал, что мужик нынче пошёл нежный, очень ранимый и такого унижения перенести бы не смог. Вот и молчала…
Ночью Геннадию вздумалось заняться любовью, если это слово возможно применить к данному действу. Он, почему-то был уверен, что своей неотразимостью в постели,
может добиться от Людмилы всего, чего захочет, она его не разубеждала, пускай порадуется. А сегодня, вдруг, брезгливо оттолкнула пузатую фигуру, а потом, взяв подушку, ушла в другую комнату на диван…Не спалось… Антонов, всё-таки, вмешался в с трудом налаженную жизнь! И испортил её! Как теперь жить? Что делать с Геннадием? Да, она сама, где-то в глубине души понимала, что этот селюк, приехавший хрен знает, из какого закобякина, просто удобно пристроился. Но, что поделаешь, если с любовью всей жизни не задалось, не одной же вековать? Пока не объявился этот Чёрный ловелас, такой умный, красивый и идеальный, на ущербность Геннадия можно было закрывать глаза, утешая себя тем, что другие не лучше, но теперь, этот номер не проходил… Да ещё и ввязываться в заведомо кабальный кредит, от которого кроме досады ждать нечего, тоже не хотелось, тем более, рисковать подаренной родителями квартирой…
…Заснула под утро… Снился Марк Антоний, в своём пурпурном плаще победителя он ехал в золотой колеснице, от витых стенок которой мириадами бликов отражались солнечные лучи, одной рукой великий полководец держал вожжи коней, а в другой, кубок с вином, украшенный драгоценными камнями. Он провозгласил тост:
– Во славу и здравие моей Госпожи! – и выпил его залпом. Красное, как кровь вино, сочилось по краям его рта и, собираясь на подбородке, капало прямо на белую тунику…
На этом Людмила проснулась и, вспоминая сон, долго гадала, к чему бы это всё ей привиделось?..
Потом, наступил обычный рабочий день. Пациенты мелькали один за одним. Бабули с жалобами на давление, сердце, запоры, поносы, соседей, неблагодарных детей и внуков. Любители больничных, за версту воняющие перегаром и всякой дрянью, которой они его безуспешно пытались перебить. Замученные тяжёлой судьбиной тётки, запустившие себя до такого состояния, что осталось только в гроб, а им бы просто, выспаться хоть пару дней, так ведь не дадут, всё равно… Слава Богу, бесконечная смена подошла к концу. Рука врагов колоть устала, вернее, заполнять медицинские карты и рецепты. Хорошо хоть, Аннушка – медсестра у неё толковая, половина писанины на ней, да и разговоры со словоохотливыми старушками исправно на себя берёт. Но и она притомилась уже, зима на носу, высокий сезон, что называется, народ ещё затемно очереди за талончиками занимает, все страждут…
– Людмила Николаевна, я пойду? – спросила Анна, когда за последним пациентом закрылась дверь.
– Да, Анюта, конечно, беги, я сейчас последнюю карту допишу и тоже домой…
В это время зазвонил телефон, Анна взяла трубку, послушав пару секунд, передала её Людмиле, скорчив недовольную мину:
– Это Вас, регистратура!
– Алло, Людмилочка Николаевна, миленькая, пожалуйста, примите ещё одного, последний, помрёт сейчас прямо здесь, говорит, с сердцем плохо! А все уже ушли!
– Ну, хорошо, пусть ползёт, приму, – досадливо морщась, разрешила Людмила.
– Вот, спасибо, сейчас статистический талон выпишем, и сразу к Вам!
Анна вопросительно глядела на доктора, застёгивая тем временем пальто.
– Иди, иди, справлюсь…
На выходе из кабинета медсестра столкнулась с модным молодым мужчиной, в руках у которого красовалась шикарная орхидея.
– Гражданин, Вы куда? – строго спросила она, выталкивая собой, пытавшегося войти, мужчину, – сейчас сюда сердечника приведут с приступом, а Вы ошиблись дверью!
– Милая девушка, я и есть сердечник, разве не видно? – бархатным баритоном почти, что пропел Антонов.
Людмила, оторвавшись от писанины, еле сдерживала смех, глядя на противоборство в дверях, а потом на недоумённый Аннин взгляд.
– Вот эта Ваша доктор разбила мне сердце, дополз из последних сил, – его прищуренные зелёные глаза так и сыпали из-под очков смешливыми искрами, а до Анны, наконец-то, начало доходить, кто есть, кто.
– Анют, пусти сердечника, пока его инфаркт не тяпнул! – рассмеялась Людмила, – сейчас я его вылечу, – и показала хитрецу кулак.