Не поле перейти

До станции Матово оставалось пятнадцать километров. Начинался уклон. Машинист рванул на себя рукоятку регулятора, перекрыв выход пара в цилиндры.

А бешеное парообразование продолжалось. Гудел котел от напряжения. Надо немедленно дать выход пару или качать воду. И помощник открыл мощный правый инжектор.

Ненадежно поставленный клапан вышибло с силой снаряда. Он пролетел мимо уха машиниста, ударил в железную стену и рикошетом пронесся в тендер.

Кипящая вода, перегретая до двухсот градусов, увлекаемая паром, как огнемет, била в железную стену. Острой пылью брызгнуло стекло четырех электрических лампочек. Свет погас. Густой, непроницаемый пар метался по будке. Как в смерче, носились и с грохотом сталкивались бидоны, масленки. Цепляясь за приборы и вентиляцию, пар свистел и выл.

Дубравин не мог сообразить, куда ему деться. Сцинка его сиденья упиралась в стену, о которую билась струя, и, разбрызгиваясь, окатывала его кипятком. Впереди- нагромождение приборов и тоже стена. Слева, совсем рядом, как шлагбаум, - струя. Справа окно. Машинист оказался зажатым на площадке в полквадратных метра, отрезанный от тормозного крана, хотя до него рукой подать.

В момент удара Дубравину обожгло лицо, грудь и руки.

О грозящей катастрофе в поезде не знали.

– Может быть, завтра доиграем?
– робко спрашивает партнеров старичок преферансист, - поздно уже.

– Э-э, нет, - возражает капитан, - завтра жена и одного круга не даст мне сделать.

– До завтра еще дожить надо, - замечает болельщик.

– Жми, дави, деревня близко.

В коридоре появилась девушка в форме связистки.

– Кто забыл дать телеграмму?
– говорит она.

– Вот хорошо, - выглянула из купе Олечкина мама.
– Возьмите, пожалуйста.

Связистка подсчитывает слова:

"Приезжаем завтра экспрессом. Вагон 7. Лида".

В соседнем вагоне возле входа в умывальник четверо ребят в трусиках, во главе с Сенькой, который встретил Чеботарева по пути в школу.

– Мишка не побоялся бы, а тебе слабо, - шепчет один из мальчишек.

– Мне слабо?!
– тоже шепотом возмущается Сенька, бросая взгляд на стоп-кран.

– А вот и слабо!

– Мне слабо?!
– делает он шаг в сторону крана...

В служебном отделении этого же вагона сидя дремлет проводник. Дверь ходит взад-вперед, и щелка то больше, то меньше. Старик "клюет". Голова падает на грудь и снова поднимается.

– И не пузырься, все равно слабо!
– подстрекают Сеньку.

– Ах, так, уже едва не кричит он, хватая стоящую рядом лесенку (кран высоко, не дотянуться).

Встав на две ступеньки, решительно взялся за рукоятку. Видно, что сейчас рванет.
– Ну!
– торжествующе говорит он.
– Скажи еще раз "слабо".

Поезд дернулся, со стуком распахнулась дверь проводника. Он схватился, выглянул в коридор.

– Вы что делаете!
– бросился к ребятам.

В диспетчерской из репродуктора раздается голос:

– Экспресс номер один проследовал раньше времени на четыре минуты. На стрелках прошел с превышением скорости.

– Что они, с ума сошли!
– возмущается девушкадиспетчер, нажимая на кнопку селектора.
– Шумилов!
– кричит она.
– Машинист Шумилов.

– Я - Шумилов!
– отвечает машинист с тяжело идущего паровоза.

– Давай веселей, дорогой, чтоб не задержать встречный экспресс, он ведь с ходу идет.

– Успею, - отвечает машинист, взглянув на часы.

Это тянется на подъеме длинный состав цистерн, на которых написано: "Огнеопасно", "Пропан". С противоположной стороны к этому же разъезду несется экспресс.

У Дубравина не хватило выдержки дышать паром, и он инстинктивно прижался к окну, высунув из него голову. Он понимал, что такое положение надо потерпеть несколько секунд.

Чеботарев, находящийся по другую сторону струи и далеко от нее, успеет остановить поезд.

Перед помощником - дверь на боковую площадку, идущую вдоль котла. На переднем брусе паровоза, между фонарями, - концевой кран. Точно такой, как в вагонах. Только в вагонах надпись: "Для экстренной остановки поезда ручку крана повернуть к себе", а на паровозе нет надписи. И повернуть надо не к себе, а от себя. Но даже ученики младших классов железнодорожной школы знают: этим краном можно остановить поезд.

От будки до крана-двадцать шагов. Когда скорость почти сто километров, по узкой, не огражденной площадке быстро не пробежишь. Не держась, по ней и шагу не сделаешь: паровоз сбросит. Дубравин сознавал это и терпел. Он знал, что Владимир пробирается, держась за различные тяги, как за перила, а это замедляет движение. К счастью, это не помощник, а опытный машинист Чеботарев, который сообразит дернуть по пути рукоятку крана Эверластинга. Правда, уйдет лишняя секунда, но зато откроется широкий выход пару и воде наружу. Струя в будке сразу ослабнет.

Дубравин, окутанный паром, в жгущей одежде, сильнее прижимался к окну. Поезд мчался с уклона, увеличивая скорость, кран Эверластинга оставался закрытым. Дубравин понял, что Чеботарев убит, Убит паром в будке или сорвался с площадки.

Набрав побольше воздуху, втянув голову в плечи, Дубравин окунулся в пар и начал левой рукой на ощупь подбираться к тормозному крану снизу. Струя коснулась мышц ниже локтя, и кожу сорвало, будто наждачным точилом. Чтобы дотянуться до крана, надо еще немного поднять руку. Тогда она окажется поперек струи. Боль можно бы вынести, но, прежде чем он повернет кран, пар съест руку.

Он рванулся к окну, потому что будка сильно нагрелась и дышать было нечем. Надо бы высунуться из окна побольше и ждать, пока выдохнется этот проклятый котел. Но Дубравин не рискнул так поступить.

Дело в том, что приближалась станция Матово. Дальше был однопутный участок и очень крутой уклон.

Встречные грузовые поезда не всегда укладывались в график, и пассажирскому приходилось ожидать их в Матово по нескольку минут. Не исключено, что и на этот раз где-то тянется встречный.

Дубравин решил сам добираться до концевого крана, куда не дошел Чеботарев. Это всего пятнадцать метров. Ухватившись за подоконник, он подался всем корпусом в окно и одну за другой перекинул ноги.

Снаружи под окном укреплена откидывающаяся вверх ажурная рамка для улавливания жезла. Она похожа на металлическую окантовку полочки. От нее идут два стержня взад и вперед. Удерживаясь на руках, Виктор повернулся лицом внутрь будки и коленями встал на рамку. Он нервничал и сгоряча уперся не в самую рамку, а в стержень, который тут же согнулся. Колени скользнули вниз. Инстинктивно противясь этому движению, Дубравин дернулся вверх, и складная рамка захлопнулась. Постепенно локти разогнулись. Он остался висеть, держась за широкий мягкий подоконник.