Не потерять себя

Группа студентов-биологов приехала вовремя. Их, как и в прошлом году, сопровождали куратор практики, педагог факультета Лена Баландина и лаборант Соня Белодед.

В прошлом году Соню познакомили с выпускником университета, ныне аспирантом физтеха Володей Краснодедом. И теперь её по-настоящему занимал только один вопрос: оставаться Белодедом или поменять фамилию на Краснодеда, выйдя замуж за Володю. В «страданиях» девицы-красавицы принимало участие по меньшей мере полфакультета, если брать во внимание тот факт, что он (факультет) представлял собой почти полностью девичье царство.

Соня была девушкой лёгкой, веснушчатой и простодушной. Вылетев из автобуса в суперкоротком цветастом сарафане на лямочках она стремительно подскочила к Анатолию и, буркнув «привет!», чмокнула его в щёку. В следующий момент она уже распоряжалась у автобуса, из которого вышла молодая стройная женщина в сером свитере и юбке. В руках она держала дорожную сумку. Её густые тёмные волосы колыхнулись на свежем речном ветерке. Светило солнце, пели лесные птицы, изумрудно горела поляна, и у Анатолия вдруг защемило сердце. Ему показалось, что с ним это уже было, случалось в его жизни! Он оторопело оглянулся вокруг, не в силах осознать, что взглядом ищет белого коня…

Прищурившись на ярком солнце, Лена (а это была она) левой свободной рукой отбросила за голову пышную копну каштановых волос. В следующий момент, увидев Анатолия, оцепенело стоявшего в нескольких метрах от разгружавшейся группы, она весело улыбнулась и кивнула, здороваясь.

Анатолий готов был провалиться сквозь землю, но был не в силах сдвинуться с места.

Они не виделись целый год, с прошлого лета. Ему показалось, что Лена стала ещё прекраснее. Он избегал встреч с нею в университете, оставаясь всегда на расстоянии, хотя давно мечтал о ней и знал все маршруты её перемещений. Она была молодой и желанной, многие мужчины искали встречи с ней. А что мог дать ей он, безрукий калека?! Так думал Анатолий, мучительно стараясь заняться делом.

А забот на самом деле было достаточно. Учитывая «контингент лиц», как выражался комендант лагеря и его помощник Костя Гузенко, биологинь нужно было расселить в домики, то есть в самые лучшие по лагерным меркам условия, выдать постельные принадлежности и накормить горячей пищей в начавшей только вчера свою работу столовой.

После ужина, по однажды заведённой студентами традиции, на специально отведённом месте посреди лагеря запылал костёр. Жизнь в лагере только начиналась. Вокруг было ещё диковато и пусто. Но первый костёр – это символ, начало беззаботного студенческого лета. Потом будет много костров и много песен. И весь лес наполнится молодыми голосами и звуками гитар. Но это потом, а пока двадцать человек сидели молча у огня и заворожённо наблюдали за тем, как он пожирает древесину. Головешки переливались, меняя цвета от ярко-красного до бурого. То вспыхивали, то замирали.

– На две вещи можно глядеть вечно, – многозначительно изрёк сидевший рядом с Анатолием Костя, – на то, как горит огонь и как работают другие люди!

– Представьте, что тысячи лет назад вот так же, как мы, у костра в звериных шкурах сидели древние человеки и глядели на огонь! – мечтательно поддержала Костю словоохотливая Соня, выковыривая из огня прутиком чёрные угольки печёной картошки.

Анатолий промолчал. Говорить не хотелось.

«Жаль, что никто не принёс гитару!» – подумал он. Анатолий любил слушать, как играет и поёт Лена. Она знала много песен Городницкого, Визбора и, конечно, Окуджавы. Парень украдкой покосился на молодую женщину, сидевшую в глубокой задумчивости, подобрав ноги и глядя в огонь.

Было ветрено. Качались верхушки сосен, поскрипывая стволами. В чёрном небе горели звёзды, и в двух метрах от огня не было видно ни зги. От речки тянуло прохладой, а в чистый тугой воздух столбом поднимался дым от костра. Всё вокруг дышало покоем и волшебством.

– А давайте сочинять сказку! – неожиданно, нарушив звенящую тишину, предложила Соня. – Про единорога! Я тут недавно прочитала об этом удивительно красивом животном – белом коне с одним-единственным рогом во лбу. Его нельзя поймать или приручить. Он – символ целомудрия и чистоты. И только юная девушка может…

– Дай закурить! – обратился к Косте Гузенко Анатолий.

– Но ведь ты же бросил! – удивился тот.

– Дай, не жмись! – жёстко, почти приказал парень.

Он стоял у воды и жадно, давясь папиросой, курил. Едкий дым застил глаза. Парила и река, словно стараясь поддержать парня в трудную для него минуту.

– Почему ты ушёл? Что с тобой? – раздался за спиной у молодого человека тревожный голос, и кто-то легко коснулся его плеча. Анатолий обернулся. Это была Лена.

– Да так, ничего. Просто однажды я уже сочинял эту сказку.

– Я так и подумала. А почему мы не видимся в университете, а встречаемся только здесь?

Анатолий молча пожал плечами.

– А знаешь, что означает твоя фамилия?

– Что же?

– Филимон – по-гречески «любимый»!

Москва, апрель 2010 г.

Борька (повесть)

По несчастью или к счастью,Истина проста:Никогда не возвращайсяВ прежние места.Путешествие в «обратно»Я бы запретил.Я прошу тебя как брата:Душу не мути.А не то рвану по следу –Кто меня вернёт?И на валенках уедуВ сорок пятый год…Геннадий Шпаликов

Глава 1

В мае 1944 года войска 3-го Белорусского фронта вели бои местного значения на двух направлениях: оршанском и витебском. Шла активная фаза подготовки к одной из крупнейших операций всей Великой Отечественной войны – Белорусской, получившей кодовое наименование «Багратион». Так назвать операцию предложил сам Верховный главнокомандующий И. Сталин, придававший особое значение её успеху. В случае победы в ней наши войска, завершив освобождение всей территории Советского Союза, вступали бы в Западную Европу, получив отличные перспективы дальнейшего продвижения на Балканы, в Польшу, Румынию и Пруссию. Военный успех неминуемо перерастал в политический.

Фронт был образован в апреле того же года после разделения на 2-й и 3-й Белорусские ранее существовавшего единого Западного фронта. Впрочем, к частому формированию или расформированию объединений и соединений полковник медицинской службы Добров давно привык за более чем год войны. Его войны.

Всё это время Пётр Митрофанович руководил полевым госпиталем. Сначала – стрелковой дивизии, затем – корпуса и, наконец, армии. Хирург в третьем поколении, профессор, он видел войну, вернее, её отвратительную работу, ежедневно, проводя по шесть-восемь операций в сутки. На большее ему, человеку уже немолодому, не хватало сил. Да и то, что он делал, отдыхая лишь по три-четыре часа в день, засыпая урывками, где придётся, превышало человеческие возможности. Все самые сложные, порой безнадёжные операции доставались именно ему. Он не имел права на ошибку. От профессора ждали чуда, и он совершал его практически ежедневно, спасая жизни бойцов и командиров. Тогда глаза его «девчонок» (медсестёр) светились радостью, и они весело щебетали вокруг очередного спасённого, отдавая ему всю свою нерастраченную из-за войны девичью любовь и заботу.

Но были и неудачи. Добров старался не запоминать лиц и имён тех, кого оперировал, считая такую память для врача вредной, граничащей с отсутствием профессионализма. Нельзя же на самом деле всё пропускать через сердце! Так можно и погибнуть! И всё же помнил всех и по-человечески страдал, если не мог кого-то спасти. Сдёргивая с лица промокшую от пота повязку и уходя на свежий воздух из душной палатки после очередной неудачи, полковник боковым зрением замечал глаза своих девчонок, полные слёз, слышал сдавленные глухие рыдания за занавесками и злился на себя, проклиная войну. А ночью не мог уснуть, ворочаясь с боку на бок.