Не повтори моей судьбы

–Шурочка!!!—снова закричала женщина, снова и снова окидывая взглядом помещение. Потом она кинулась в другую комнату, но и там никого не было. Дым мешал смотреть и дышать, подступающее пламя грозило спалить её заживо. Она бросилась к печке, рядом с которой стояла скамья, а на ней два ведра для колодезной воды. Одно ведро было пусто, в другом плескалась вода. Таисия схватила ведро и опрокинула его на постель. Славка был мертв, сразу определила она, но это её не взволновало. Сейчас главное для неё—где Шурочка? Если у родителей, лихорадочно соображала женщина, то все хорошо. Но если ребенок с испугу забился в угол, то её жизнь висит на волоске. Под натиском пламени Таисия стала отступать к входной двери.

Она и не думала спасать вещи или мебель. Черт с ним, с этим барахлом. Лишь бы с дочкой ничего не случилось.

И в этот момент где-то мяукнула кошка.

–Ружа!—заорала Таисия.—Кис-кис!

Ружа послушно отозвалась, только как-то вяло, нехотя. Но Таисии и этого было достаточно. Она перепрыгнула через полыхающий половик и оказалась в другой комнате.

–Кис-кис!—отчаянно позвала Таисия.

–Мяв…—и оборвалось.

Женщина кинулась к окну. Как же она сразу не догадалась!

Сжавшись в комок и прижав к груди несчастную Ружу, Шурочка сидела на широком подоконнике за занавеской, упершись носиком в щелку между рамами окна. Она уже не дышала, а лицо приобрело характерный оттенок задохнувшегося человека.

Таисия схватила девочку одной рукой, другой—деревянный стул и, размахнулась. В этот удар женщина вложила не только всю свою силу, но и все свое отчаяние, свою боль, свой страх за дочь, свою злость на неудавшуюся жизнь.

Старенькие рамы не выдержали и разлетелись. Таисия махом перепрыгнула через невысокий подоконник и, увязая в снегу, который за домом никто не чистил, рванула туда, где ей могли оказать помощь. Ей навстречу неслись испуганные крики людей, характерный сигнал пожарной машины, тревожная сирена депо. На ходу она обернулась: её квартира горела, но небольшой ветер дул в ту же сторону, поэтому было хоть слабая, но надежда на то, что остальные квартиры уцелеют.

Кто-то наткнулся на Таисию с раздетой девочкой в руках, закричал, стал звать на помощь. Крепкие мужские руки оторвали Шурочку от груди обезумевшей матери, чей-то голос уговаривал её сесть в машину. Но Таисия уже ничего не понимала. Наконец её удалось усадить в кабину грузовой машины, туда же просунули Шурочку.

–Гони!—закричал кто-то рядом. Машина взревела и, пугая народ непрерывным сигналом, полетела по заснеженной улице туда, где под кронами старых деревьев, за железной изгородью находилась районная больница.

Шурочку чудом удалось спасти, а на следующий день её отправили в областную детскую больницу для серьезного лечения. Таисия осталась в своей больнице, залечивая многочисленные ожоги. Особенно у неё пострадала голова: прежде красивые густые волосы, хоть и окрашенные сединой, были напрочь отсечены пламенем. По-видимому, носясь по дому в поисках Шурочки, женщина потеряла платок и растрепанные волосы стали добычей жадного пламени.

Медсестра поначалу аккуратно выстригала поврежденные жаром пряди, но потом предложила:

–Лучше короткую прическу сделай.

Таисия обреченно качнула головой. Что ей до волос, когда жизнь в очередной раз устроила ей жесткий экзамен на право жить. Любимый умер, нелюбимый тоже умер, сын в тюрьме, дочь в больнице. Сама она осталась безо всего, даже сумка с документами и последними деньгами, которую она в панике бросила в тамбуре перед тем, как открыть в квартиру дверь, может, потерялась, а может, украдена. Ей больше не подняться. И если бы Бог был милосердным, думала она, то забрал бы её сейчас. Ну что стоит её больному несчастному сердцу остановиться? Неужели есть еще страдания, неизвестные ей, неужели она еще не расплатилась за ту ошибку, что совершила по молодости?

Врачи опасались за рассудок Таисии Пановой, с сочувствием смотрели на двух стариков, которые робко жались друг к другу на узеньком диванчике в больничном коридоре. Весь персонал знал, что старики Пановы полдня находятся у постели внучки, полдня—у постели дочери. И если бы они не опасались заморозить дом, то и ночевали бы в больнице. Измученные несчастьями, свалившимися на их семью, Пановы крепились изо всех сил, и никто ни разу не слышал от них ни слова жалобы.

А кому и на что было жаловаться?

ххх

Таисию выписали через три недели, а еще через неделю дома появилась Шурочка. Теперь они жили у родителей, в их маленьком тесном домике, но были счастливы, что живы и здоровы.

Три квартиры деревянного дома, где раньше жила Таисия, пожарным удалось отстоять, а на месте её квартиры чернели головешки да сиротливо смотрела в небо железная труба печи. Женщина постояла над пепелищем, поплакала над своей жизнью и пошла к соседям просить прощение. Как никак, но это она виновата в том, что произошло. Не пустила бы Кукина, не был бы и пожара. Ведь не в первый раз Славка завалился в постель с папиросой. И раньше такое было, да она приглядывала за ним. А тут уехала, вот Кукин и остался без присмотра.

Соседи не стали упрекать Таисию—ей и так было горько, но вздохнули облегченно, что господь избавил их от опасного соседства. Кто знает, что мог сотворить Славка в пьяном бреду.

Жизнь продолжалась, текла неспешно. Таисия работала, пить бросила, и вскоре её снова перевели в поварихи. Материальные трудности, возникшие после пожара (в чем выскочили, в том и остались), не очень беспокоили её, зато тревожило здоровье родителей. За последние годы Пановы исчерпали весь свой жизненный ресурс и теперь с трудом двигались, были плохими помощниками Таисии, когда та весной обрабатывала огород или осенью убирала картошку с участка.

Роман Петрович большую часть времени проводил на печке, жаловался на холод в ногах и на мушек перед глазами. Татьяна Васильевна дни и вечера проводила у окошка, вязала теплые носки, рукавички и жилетки. Шурочка быстро переняла у бабушки умение вязать на спицах и крючком и уже в пятом классе форсила в ажурной кофте, связанной ею самой от первой до последней петли.

Девочка училась на отлично, была молчалива, послушна и очень любила кошек. Старая Ружа спала в ногах девочки, а утром провожала её до перекрестка, откуда была видна школа. После обеда девочка спешила домой, а на перекрестке её дожидалась Ружа, которая важно шествовала рядом, грозно поглядывая на случайно пробегавших собак.

От Юрика из тюрьмы не было никаких известий, да и Таисия не горела желанием узнать, как он и что он. Знала только, что сын осужден на восемь лет. Итак, он повторял путь своего отца, а мать боялась, что какая-нибудь глупенькая девочка повторит её, Таисину, судьбу, прельстившись на обманные слова Кукина-младшего.

–Не дай, Бог,—молилась она.

Шурочка росла красавицей, умницей. Учителя отмечали её творческие способности и рекомендовали матери отвести девочку в только что открывшийся центр эстетического воспитания, до которого добираться, правда, нужно было более часа, да с пересадкой. Шурочка загорелась идеей заняться творчеством по-настоящему, под руководством специалистов и, не жалея времени и сил, через день отправлялась на противоположный конец города.