Не проси прощения

— Но я ведь не попытался тогда переубедить их…

— Это другое, — решительно возразила Ира. — Они сами от тебя отреклись. Ты от них никогда не отрекался. И если бы хоть кто-то из них сделал шаг тебе навстречу, ты бы понёсся вперёд с космической скоростью. Скажешь, нет?

— Конечно понёсся бы…

— Ну вот. — Ира кивнула, и они как-то разом замолчали. В гостиной тут же повисла тишина — густая и абсолютная, какая обычно и бывает по ночам. И вспомнилось вдруг, где они вообще находятся и что через несколько часов придётся вставать…

— Жаль, что мы не поговорили так тогда… — прошептала Ира.

— Не получилось бы тогда поговорить так, — вздохнул Виктор. — Я в то время был…

— Другим человеком, да. Я понимаю.

— Дело не в этом. Ириш, я тогда не знал, что тебе сказать. Вообще не представлял. Всё то, что ты сейчас услышала, — это результат многих лет размышлений… Да, я тугодум, признаю. И в то время единственное, что я мог, это жалобно проблеять: «Прости, я больше не буду». И, кстати, я не уверен, что сдержал бы слово.

— Да, я тоже не уверена. Я не про сейчас.

— И я.

Они вновь помолчали, слушая тишину. Хотя Виктору показалось, что где-то рядом кто-то тихо всхлипнул, — но звук был настолько невнятным, что Горбовский решил: почудилось.

— Пойду я спать, Витя…

— Я тебя провожу, — сказал он зачем-то, откинул плед и встал с дивана.

89

Виктор

Ира не стала возражать, когда он вместе с ней отправился на кухню, чтобы выпить воды, а потом поднялся на второй этаж. Двигаясь к комнате, которую выделили его бывшей жене, Виктор искоса наблюдал за её тонкой фигурой в тёмной ночной рубашке чуть выше колена, на тонких бретельках и с голыми руками. Эти руки, белые и изящные, притягивали его взгляд едва ли не больше, чем ноги. Так и хотелось почувствовать их на своих плечах…

Тишина вокруг была вязкой и словно наполненной чем-то новым — тем, чего раньше в ней не было. Виктор, шагая следом за бывшей женой, пытался разобрать, в чём дело, но осознал, только когда Ира повернулась к нему лицом возле двери в свою комнату.

В предрассветной темноте отчего-то как-то по-шальному блеснули её глаза — невозможно близкие и родные, любимые и… понимающие. Значит, вот в чём дело… Она действительно поняла его. По-настоящему поняла. Впервые за двенадцать лет.

— Кажется, теперь ты сможешь написать свою книгу, — улыбнулся Виктор и только собирался сделать шаг назад, как Ира, наоборот, шагнула вперёд, вцепилась пальцами в ворот его рубашки и прошептала:

— Пойдём…

Он не до конца осознал, куда она его зовёт, — наверное, потому что не рассчитывал на подобное. Просто пошёл следом. Не мог не пойти. Ира же позвала, а Виктор пошёл бы за ней куда угодно, даже если бы она собралась прыгать с крыши.

Хотя, возможно, всё случившееся дальше и было для неё чем-то сродни прыжку с большой высоты… То ли приземлишься, как нужно и куда нужно, — если парашют раскроется вовремя, — то ли разобьёшься…

У Иры были очень нежные губы. Виктор помнил их именно такими — ласковыми и мягкими, не слишком решительными — она всегда позволяла ему проявлять инициативу. И сейчас было то же самое — то, что нравилось когда-то им обоим. То, чего им не хватало все последние годы существования друг без друга. То, что позволяло почувствовать себя живыми…

Тонкое и гибкое тело в его руках — знакомое и родное, и в то же время новое и неизвестное. За прошедшие годы оно всё-таки изменилось, пусть и несущественно — но Виктор подмечал каждое изменение и принимал его как собственное. Маленький шрам на груди, чуть более тонкая талия, сильнее выпирающие косточки на бёдрах и — неожиданно — шрам в форме полумесяца на левом колене.

— Откуда он?..

— Упала… Напоролась на гвоздь… Здесь, в этом доме, лет пять назад…

Точно так же, как он изучал её, Ира изучала его, проводя ладонями по каждому миллиметру тела. Ласково и почти невесомо проходилась пальцами по груди и животу, периодически спускаясь к паху, и каждый раз у Виктора перехватывало дыхание от остроты ощущений.

Восторг… Вот что он чувствовал, вновь обладая Ирой. Своей единственной женщиной. Все прочие были просто женщинами — отдельно от него. И только Ира — его.

Его продолжение.

Его совесть.

Его сердце.

И его любовь.

90

Виктор

Горбовский проснулся через несколько часов, когда в комнате ещё было темно. Проснулся, почувствовал всем телом Иру — она спала, спокойно и глубоко дыша, положив голову ему на грудь, — и очень не хотелось уходить от неё, однако было нужно. Нужно, потому что, если кто-то поймёт, что ночевал Виктор отнюдь не на диване в гостиной, возникнут лишние вопросы, которые будут смущать Иру. Горбовский прекрасно осознавал, что случившееся между ними — не разрешение на возобновление отношений. До этого — если оно вообще будет — ему ещё далеко.

Виктор тихо встал, оделся, постоянно косясь на Иру с опаской — боялся разбудить, — а потом вышел из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь. Он был уверен, что Ира не обидится, поймёт, почему он так сделал, и даже поблагодарит. Выставлять на всеобщее обозрение их запутанные отношения — точно последнее, чего она желает.

Горбовский спустился вниз на первый этаж, глядя исключительно под ноги — чтобы не навернуться на лестнице, — и застыл от неожиданности, услышав ворчливый голос дочери:

— Я уж думала: ты у мамы до утра останешься…

Виктор поднял голову и обнаружил, что Марина сидит на диване, на котором он спал пару часов назад, и, закутавшись в плед, смотрит на него.

И не нашёл ничего лучше, чем пробормотать:

— Уже утро… Почти семь.

— Для первого января это ночь, — возразила Марина и огорошила Виктора ещё сильнее, признавшись: — Я слышала ваш с мамой разговор ночью. Была на кухне, возвращалась оттуда к себе, смотрю — мама идёт по лестнице… Я там вот стояла, — она махнула рукой на дверной проём. — Но вы меня не видели.

— Так мы же потом на кухню пошли, воду пили… — пробормотал Виктор, сам не понимая, зачем это говорит. Какая разница, в самом деле?

— Я под стол залезла, — абсолютно серьёзно откликнулась Марина, даже не улыбнувшись. Кстати, а ведь действительно в комнате уже гораздо светлее, чем когда он разговаривал с Ирой, — сейчас Виктор отлично мог разобрать черты лица собеседницы. А реакции жены скорее угадывал по общим очертаниям и по интонации голоса. — Не хотела вам мешать. Думала, что поговорю с тобой, когда ты вернёшься… Но ты, пап, подзадержался.

«Пап»…

Виктор настолько обалдел, услышав это слово из уст дочери, что даже не обратил внимания на добродушную иронию в её голосе.

— Да… — Горбовский подошёл ближе и тоже сел на диван. — Извини…

— Ничего. Я тут вздремнула даже. Но мне почти пора, скоро Улю кормить. — Марина вздохнула, а затем спросила, но без всякой злости или агрессии: — Почему?

Она не уточнила, что именно «почему», но Виктор понял и так. По сути, это было единственным, что они с Ирой так и не обсудили. Но бывшая жена, в отличие от Марины, и без обсуждений знала ответ на этот вопрос.