Не разлей вода
Шрифт:
Последние слова Ольга Леонидовна произнесла в пустоту – Олег Петрович помчался в кабинет в точности исполнить полученные рекомендации.
Ольга Леонидовна не спешила уходить, поскольку знала, что сейчас появится тот человек, который все это время находился рядом и был невидимым, тот, кто подслушал их разговор от начала до конца. Она не ошиблась – в комнату вошла Анастасия:
– Ольга Леонидовна, вы человек с неограниченным влиянием на окружающих. Вот и Олег Петрович попал в ваши сети. Вы это знаете? Хорошо, если вы не будете этим злоупотреблять.
– Не буду, можете мне поверить. В наше время люди рано стареют и поздно взрослеют… Олег Петрович иногда ведет себя по-детски. Что выгодно отличает его от многих приходящих в этот дом. Скажу откровенно, иногда я за него тревожусь, как тревожилась бы за самого близкого
– Вероятно, вы правы, но он без вас уже шагу ступить не может!
– Вы, Настя, даже не представляете, как бы мне хотелось ему помочь!
Для того чтобы красноярский школьник Олег Кочин мог выполнить домашнее задание, он должен был отодвинуть старую швейную машинку «Зингер» от стены, освободить ее от стопки белья, приготовленного для починки, пододвинуть стул и примоститься на углу деревянной столешницы. Локоть у него свисал, поэтому рука быстро уставала, и, как следствие, раздраженная учительница больше тройки ему не ставила. Она размышляла так: «Может, он и все правильно сделал, да только убедиться в этом невозможно – написал как курица лапой». Поэтому после первой и главной мальчишеской мечты – разбогатеть и купить большой автомобиль, – неотступно следовала вторая – разбогатеть так, чтобы купить свой собственный дом и сделать себе кабинет. Самый настоящий, с дубовыми панелями, высокими книжными шкафами, кожаным диваном и, самое главное, огромным письменным столом. Еще хотелось иметь глобус, огромный, но не пошлый кабинетный бар, а самый настоящий глобус, со всеми земными подробностями.
А потому, когда Олег Петрович купил дом, он в первую очередь оборудовал себе кабинет. Все в этом кабинете соответствовало его мечтам. А глобусов было даже два – Земля и ее вечная спутница Луна. Кабинет был для Кочина отрадой и местом, где даже стены помогают. А потому он именно сюда пришел позвонить своему старинному приятелю Дугину:
– Андрюха! Я себя скотиной чувствовал! Ты не представляешь! Так, давайте в субботу всем табором ко мне! Никаких ресторанов! Лидия приготовит баранью ногу с чесноком и рулет с яблоками. Артемий гадов морских сделает. Я тут вам кое-что купил, в подарок, сюрпризом будет. Все, заметано, договоренность железная.
Олег Петрович был человек душевный и трогательный, а потому в его голосе послышались «влажные» нотки. И только появление Ольги Леонидовны помогло ему справиться с нахлынувшими чувствами.
– Здравствуйте, а я только собрался к вам!
– Не успели. Я вас опередила. Ваша дочь такая же упрямая, как и я в ее возрасте!
– Все потом! Ольга Леонидовна, вы – волшебница! У меня нет слов! В субботу Дугины будут у нас ужинать!
– Вы объяснились с Андреем Евгеньевичем?
– Я не только объяснился, я нашел ему место коммерческого директора в одной из типографий. Сказал, что его ждут там, он всегда хотел книги выпускать. Ну, я все преподнес, как вы научили, – что люди срочно ищут директора, книги не выпускаются, дело стоит, что если он согласится на это место, то выручит, и прочее. На душе у меня, не поверите, мармелад!
Олег Петрович опять почувствовал, что в носу щиплет. Он резким жестом крутанул Землю, потом Луну, потом оба светила. Самарина, уловив настроение собеседника, живо заинтересовалась пистолетами в высокой стеклянной витрине. Пистолеты были огромные, с хорошо потертыми рукоятками. Больше всего они напоминали реквизит пиратского фильма. Впрочем, на латунной табличке было написано: «боевые». Ольга Леонидовна вспомнила, как в одном из спектаклей произошел конфуз – бутафорские пистолеты, очень похожие на эти, развалились на части в руках у Тузенбаха. Реквизитора, вечно пьяненького Василича, уволили в один день.
Ольга Леонидовна его жалела. Старик проработал в театре всю жизнь и позволял актерам самим переделывать необходимые для спектакля предметы. Олег Петрович тем временем, справившись с эмоциями, тепло посмотрел на Ольгу Леонидовну:– Как вы сказали: вы объяснились с Андреем Евгеньевичем? Объяснились – не разобрались, не утрясли, не договорились, а объяснились! Какое старое, хорошее слово! Как сказала бы Анастасия, винтаж.
– Скорее антиквариат.
– А разница принципиальная?
– Винтаж – это то, что старше тридцати лет, антиквариат – старше пятидесяти.
– Ольга Леонидовна, вы москвичка?
– Я родилась на Малой Молчановке. Мы жили в большом доходном доме, у ворот которого сохранилась коновязь. Вся моя родня похоронена на Ваганьковском. В церкви на Сивцевом Вражке венчались родители. Моя мама до последних дней вместо слова «сначала» говорила слово «вперед» по такой странной московской привычке. Например, «вперед мы зайдем в «Прагу», а не «сначала мы зайдем в «Прагу». Потом мы переехали в Ленинград. Театр, провинция, потом опять Москва, и опять театр. Олег Петрович, я вам вот что хотела сказать, вы напрасно такой дорогой телефон мне подарили! У него там столько функций, я даже не знаю, как ими пользоваться, и эти блестящие камни… И там еще бирочка с каким-то длинным числом, это что, номер телефона?
– Это цена. Ради бога! Ольга Леонидовна, извините! Черт, сколько раз Ивану говорил, чтобы все ярлыки сразу срезал! Вам телефон как никому другому в этом доме нужен. Что бы, если что, я вас быстро найти смог.
Олег Петрович был так искренен, что Ольга Леонидовна, поначалу пришедшая пожаловаться на упрямство своей ученицы, поменяла свои планы. Тем более что в разгар их беседы ворвалась Анастасия. У нее в руках была небольшая картина, завернутая в бумагу. Увидев в кабинете Самарину, Анастасия смешалась. Она приготовила Кочину сюрприз:
– Вот, тебе подарок, заказала по твоей фотографии!
– Здорово! Насть, зачем?
– Захотелось. Где повесим? Думаю, лучше в гостиной, как считаешь?
– Настенька, уж больно авторитарненько!
– Нет, ты все-таки ненормальный! Вешай тогда в свою гардеробную. Так, не хочу ни минуты сидеть в доме! Едем куда-нибудь…
– Ольга Леонидовна, я вернусь, потолкуем с вами?!
Олег Петрович смешался. Он почувствовал обиду Насти, понял, что Самарина ушла, так и не поговорив с ним о том, о чем хотела. Кочин вздохнул, уселся в любимое кресло и погрузился в раздумья. История с Дугиным, так счастливо завершившаяся, была только частью одной большой проблемы, которую бизнесмену Кочину предстояло решить. Над делом всей его жизни бродили тучи, предвещавшие большую бурю. И кто выстоит в этой буре, было совершенно неясно. Но медлить было нельзя.
Советников у Олега Петровича не было. С самого начала он привык полагаться на собственные силы, мнение и знания. Политиком он был хорошим, зря войны с конкурентами не затевал и, где можно было договориться, предпочитал договариваться. О волчьих нравах дальнего окружения он осведомлен, однако большой неожиданностью для него стало предательство круга ближнего. Сейчас, сидя в кабинете своей мечты, он отлично сознавал, что достигнутое им стабильное финансовое положение может пошатнуться. Посоветоваться с Самариной – эта мысль кому-нибудь другому могла бы показаться полной бессмыслицей и просто бредом, но только не Кочину. Он всегда искал нестандартные решения. А старая актриса была ему симпатична, он чувствовал в ней ум и смекалку… И молодую энергию.
«Интересно, если я расскажу Самариной ситуацию, поймет ли она меня? Вон как она ловко с Дугиным все разрешила. Представляю, какие глаза у всех будут».
Надо сказать, не только Олег Петрович в этот момент думал о Самариной Ольге Леонидовне. Был еще один человек в этом доме, который вот уже несколько недель старался при любом удобном случае попасться на глаза актрисе. Предлоги им выбирались самые нелепые, что было сразу отмечено другими служащими дома Кочина. Шутить над Артемием Николаевичем, шеф-поваром одного из кочинских ресторанов, в открытую не решались. Но намекнуть и задать пару якобы невинных вопросов – это пожалуйста. Вот и теперь, сидя в большой уютной гостиной для обслуживающего персонала, а в просторечии «курилке», Иван, водитель, пристально глядя в перевернутую вверх тормашками газету, осведомился: