Не садись в машину, где двое (рассказы, 2011)
Шрифт:
Таковые жалобы мгновенно поступили местным властям, и оборудованный по западной технологии зубной кабинет разорили (без ведома миллионера) и переволокли с зоны в райцентр, где никто не мог все это собрать заново, да и врачи не знали бы, как управлять такими диковинными ручками, кнопками и педалями.
Кинотеатр тоже от греха подальше демонтировали и куда-то вывезли.
На зоне — до благодеяний миллионера — было плохо, а стало еще горше.
Да и (попутно узнал миллионер) в местных больничках не наблюдалось не только что оборудования, там и водопровода не имелось и унитазов, но что еще интересней — там и кухни со временем ликвидировали, болящих лечили и только. То есть не кормили. И потому там резко уменьшилось число лежащих, так как бичи-бомжи, всегда норовившие
Миллионер беседовал однажды (на химической свалке) с группой бездомных. Его туда привез местный журналист. Среди бичей пробавлялся один подыхающий интеллигент, и миллионеру пришлось пожать на прощание его руку. Бич, посмеиваясь, сказал: «Же не манж па сис жур». Миллионеру запомнилось его лицо, ничтожный курносенький, вывороченный к небу нос под огромным нависшим лбом, значительная запавшая улыбка и уверенно протянутая ладонь без пальцев.
Видимо, после отъезда М. (будем его так называть для краткости) на свалке грянула пьянка на те деньги, которые нашлись у него в портмоне.
Со всем этим М. столкнулся, желая как-то отблагодарить родной край, где он родился. Но данные попытки кончались тем, что перед М. разверзалась пучина непревозмогаемых народных бедствий, среди которых первенство можно было отдать всеобщей наркомании. Вместо водки и ядовитых вин маковая соломка, дешевка, мешками привозимая с юга, с азиатской стороны. Далее умельцы перерабатывали ее, мешали с чьей-то кровью, и такой кровосмешенностью ширялись целые регионы, от мелкоты до бабушек. Смертность возросла в разы. У девушек не стало мужей, резко снизился возраст врачующихся, школьницы хватали мальчишек, чтобы успеть создать какую-никакую семью и родить раз-два, потом уже обмануть природу возможности не возникало. И армия их детей подрастала, чтобы дать потомство и быстро сгинуть.
М. ничего не мог с этим поделать. Кто бы что мог поделать с бедняцким краем, который самопером шел к заброшенности и постепенному освобождению дичающей территории. Россия на глазах М. пустела! Нищие мусульмане, вытесненные голодухой и войнами из своих жарких палестин в морозы и снега, постепенно заполняли деревни, соединялись с женщинами, производя более здоровое и приспособленное к опиатам гибридное потомство.
И миллионер М., отчаявшись найти свое место в пустой жизни и обосноваться как личность, как-то попал на лекцию мастера, был им очарован, был им сбит с прежних позиций филантропа и благодетеля, т.е. отца народа, и занялся наконец собой самим (Будда ведь прошел этот путь, увидев безмерные страдания других и не в силах изменить вращение колеса, если примитивно изложить суть, суть ведь неизлагаема!), то есть М. припал душой к другим ценностям, к другим источникам счастья и самоуважения, он стал ездить за мастером повсюду, он слушал его, даже задавал вопросы, он начал читать и записывать некоторые свои думы, хотя мастер ничего такого ни от кого не ждал.
Мастер вообще не хотел видеть в себе учителя, он никогда не указывал что делать, вести или не вести, к примеру, записи на лекциях, в том числе и на видео — а М. как раз вооружился навороченной камерой и снимал лекции и застольные беседы, затем перетаскивал все в компьютер, т.е. монологи, разговоры, рассказы, байки и шутки, но прослушать это богатство у него не получалось по времени, все-таки он продолжал обустройство купленной им улицы в родном городе, он возводил там культурные объекты — литературное кафе с эстрадой и хорошими клавишами, прикладные мастерские со швейными машинками, с оборудованием для батика — всякие там трубочки, банки резерва (клея), краска в порошках, рамы с гвоздями, запас тканей, затем студия керамики с муфельной печью, там имелся также гончарный круг и запасы хорошей глины, а для мужиков в подвале оборудовали слесарню и даже портативную
кузню, а рядом, в соседних домах, М. основал театральную студию со сценой, киношколу с камерами, Интернет-библиотеку, где намеревался поставить множество экранов, т.е. он со слюной во рту ездил по зарубежным складам, жадно все покупал по спискам, он намеревался посеять на родине зерно иной, богатой во всех смыслах жизни, которое в дальнейшем должно было дать жизнь новым побегам культуры и нравственности.Он понимал, что накуренные городские гопники и малолетние шлюхи обсядут экраны в библиотеке и начнут скачивать себе порноигры, что затащить парней в театральную студию будет невозможно, что батиком вряд ли кого заинтересуешь, слишком сложно, и неизвестно, куда девать конечный результат, а шить придут только немолодые бабы, а уж, кто захочет мараться с глиной и ковать железо, вообще непонятно.
Ведь самое главное — не только обучить мастеров, но и обеспечить рынок сбыта для их работ! Дать им жить, проще говоря.
А вот на это в нищем городе надеяться не приходилось.
Далее обученные им голодные художники могли прокормиться только одним, сбывая наркоту…
Тем не менее он все свои затеи не оставлял, даже завязал отношения с интернатом для психохроников, чтобы обучать их простейшим ремеслам, и нашел там двух девушек-психологов, двух почти монашек, которые посвятили себя работе с даунами, аутистами и лежачими парализованными, обитателями скорбного дома.
Там тоже возникли беспредельные возможности вложения денег. Планы рождались огромные. Девочки оказались грамотные, суровые, понимающие, ходили в синяках (аутисты, бывало, дрались).
Особенно ему нравилась Аня, ребенок из интеллигентной семьи, которая была не похожа на своих родителей ни в чем (отец актер, мать журналистка, известное дело). Аня ходила в платочке, глаз не поднимала, она оживлялась, только когда приходила в интернат и работала с больными, читала им, учила писать и таскала судна за несчастными лежачими.
Аня все больше занимала его разум, уже мерещилась ему по ночам, но она оказалась недостижима. Не шла ни на какой контакт, кроме делового в интернате. И телефона у нее не имелось.
После работы за ней заезжал кто-нибудь из родителей.
Аня, понятное дело, при ее внешности со всех сторон подвергалась мужским атакам и потому избегала ходить по улицам.
М. навел справки по своим каналам.
Ему продали ее досье. Девочка закончила заочно школу и факультет психологии. В возрасте тринадцати лет была изнасилована группой ребят. Это было громкое дело в другом регионе, мать Ани, чуть не сойдя с ума, добилась восьми лет строгого режима для соучастников. Проводив насильников на зону, город не давал семье прохода, у подъезда дежурили тайно смеющиеся рыла: а че, адрес известен, мамаша выступает по ящику, отец играет в театре и снимается на местной киностудии. Их буквально затравили.
Аня, выйдя из больницы после аборта, отказалась посещать школу и вообще выходить из дома. Семье пришлось бросить все и уехать — именно сюда, где теперь разворачивался со своей благотворительностью М.
И где он готовил фронт наступления на девушку Аню.
И тут он тяжело заболел.
По времени это совпало с тем, что Аня перестала появляться в интернате для психохроников.
Выяснилось, что она вообще оттуда уволилась.
Телефона у нее так и не было. Родители отказывались отвечать на вопросы.
Пришлось воспользоваться еще раз услугами того товарища, который продал ему Анино досье.
Восемь лет уже прошло! В родной город несчастной семьи вернулись насильники из зоны, зэки, одержимые жаждой мести. Уже прошли сообщения о том в Интернете. Один новоявленный блогер по кличке Ацский — далее следовал полный ник — написал, что Анна (по отчеству и фамилии) его жена. Он ее первый мужчина, участник ее первой брачной ночи. Он лишил ее девственности! И он ее не забывал ни на секунду эти восемь лет, занимаясь сам с собой ночью на шконке на зоне. И он добьется своего, она с ним ляжет… И он передаст ее сразу же другим. Она должна всем им. Они заплатили за те часы в сарае своей молодостью и жизнью.