Не считая собаки

– Ну что, готовы?

«Доступность путешествий расширила горизонты сознания викторианцев и начала стирать классовые границы, которые…»

Серафима, рывком раздвинув занавеси, сдернула с меня наушник и вернулась за пульт.

– Готовы наконец?

– Да.

Она забарабанила по клавишам.

– Стойте! Я не знаю, куда мне.

– Седьмое июня 1888 года, – отчеканила она под дробный перестук.

– Я имею в виду, куда мне там идти, – пояснил я, перебирая складки занавесей в поисках щели. – Я не совсем расслышал мистера Дануорти. Из-за перебросочной болезни. Тугоухость.

– Тугодумие! – буркнула она. – Мне некогда!

Она выскочила из комнаты, хлопнув дверью.

– Где мистер Дануорти? – донесся ее голос из коридора. Вопрос, видимо, адресовался Финчу.

Вроде бы мистер Дануорти говорил про Мачингс-Энд и про лодку – или это было в наушнике? «Пустяковое дело, даже ребенок справится», – так вроде бы он сказал.

– Где он? – повторила в коридоре серафима неожиданно похожим на леди Шрапнелл голосом.

– Где кто? – уточнил Финч.

– А то вы не знаете! – загремело за стеной. – И не говорите, что он в больнице. Я уже достаточно наигралась сегодня в кошки-мышки. Он здесь, так?

Мамочки.

– Отойдите от двери, пропустите меня! – бушевала леди Шрапнелл.

Выронив багаж, я лихорадочно озирался в поисках укрытия.

– Нет, его там нет, – храбро отпирался Финч. – Он в Рэдклиффе.

Прятаться было негде, по крайней мере в этом столетии. Поднырнув под занавеси, я метнулся к пульту, молясь про себя, чтобы серафима успела ввести все настройки.

– А я говорю, в сторону! Бадри, велите ему отойти. Мистер Генри там, и я требую, чтобы он принимался искать мой епископский пенек, а не отлынивал, симулируя какие-то там перебросочные болезни.

– Он не симулирует, – вступился Финч. – У него острейший приступ. Двоение в глазах, трудности со слухом, нарушение логических связей…

На экране светилась надпись: «Готово. Нажмите “отправить”». Я прикинул расстояние до сети.

– Он слишком слаб для перебросок, – заявил Финч.

– Глупости! – отрезала леди Шрапнелл. – Немедленно отойдите от двери и пропустите меня.

Глубоко вдохнув, я нажал «отправить» и рыбкой нырнул в сеть.

– Поверьте мне! – в отчаянии увещевал Финч. – Его там нет. Он в Крайст-Черче.

– С дороги! – скомандовала леди Шрапнелл. В коридоре началась возня.

Я приземлился подбородком прямо на метку. Опускающиеся занавеси накрыли торчащий наружу ботинок, и я поджал ногу.

– Мистер Генри, я знаю, что вы там! – протрубила леди Шрапнелл, и дверь распахнулась.

– А ведь я говорил, – раздался голос Финча. – Его там нет.

Меня тут же не стало.

Глава четвертая

Все пути ведут к свиданью.

Уильям Шекспир

Жесткая посадка – Разница между литературой и действительностью – Сходство паровозных гудков и воздушной сирены – Польза адреналина – Я раздумываю о своем задании – Говардс-Энд – Вовремя подвернувшаяся газета – Две пассажирки – Опоздание – Альма-матер – «Оксфорд, город грезящих шпилей» – Журнал мод – Судьба – Разгадка тайны столбенеющего перед змеей кролика – Знакомство

Я вывалился прямо на рельсы, растянулся поперек, словно Перл Уайт в сериале начала двадцатого века – только у нее багажа было поменьше. Портплед и К° живописно рассыпались вокруг, а с ними и канотье, слетевшее с головы, когда я нырял в сеть.

В ушах все еще гремел голос леди Шрапнелл. Я настороженно огляделся, поднимаясь, – нет, вроде не видно. Реки с лодками, впрочем, тоже. Рельсы тянулись по травянистой насыпи, вдоль которой росли деревья.

Первое правило после выхода из сети – определиться во времени и пространстве, но как, скажите на милость? Здесь определенно лето: небо голубое, между шпалами какие-то цветочки, однако никаких других признаков цивилизации, кроме железной дороги, не наблюдается. Значит, где-то после 1804 года.

В визиках герою непременно попадается на глаза газета с громким заголовком типа «Налет на Перл-Харбор» или «Осада Мафекинга снята!» – а рядом витрина с точнехонько идущими часами.

Я машинально взглянул на свои. Их не было, и я в замешательстве уставился на запястье, вспоминая – может, их сняла Уордер, когда мерила на меня все эти пиджаки? Кстати, она, кажется, что-то совала в карман жилета. Пошарив там, я вытащил часы на золотой цепочке. Карманные. Да, правильно, в девятнадцатом веке наручные были бы анахронизмом.

Открыть «луковицу» удалось не сразу, римские цифры тоже поначалу доставили хлопот, но в конце концов я разобрался. Четверть одиннадцатого. За вычетом времени, что я лежал на рельсах и возился с часами, считай, попал тютелька в тютельку. Если, конечно, год правильный. И место.

Не зная, куда именно меня предполагалось забросить, я не мог определить, туда ли попал, но если временной сдвиг незначительный, то, наверное, и пространственный должен быть небольшим.

Я скользнул взглядом вдоль путей – сначала в одну сторону, потом в другую. На севере стальная нитка терялась в густом лесу. С противоположного конца деревья обступали железную дорогу не так плотно, и в небо уходила темная струйка дыма. Фабрика? Или лодочная станция?

Надо бы собрать вещи и пойти посмотреть, но я застыл на путях под ласковым летним солнцем, блаженно впитывая благоухание клевера и свежескошенной травы.

Сто шестьдесят лет отделяли меня от выхлопных газов, пробок и епископского пенька. Нет, вру. Епископский пенек передали Ковентрийскому собору в 1852 году.

Удручающая мысль. Однако Ковентрийского собора еще нет. Церковь Святого Михаила получит статус соборной только в 1908 году. И леди Шрапнелл не существует даже в проекте. До ее трубного гласа, до злобных псов и до разбомбленных соборов еще целый век – вокруг меня благословенная цивилизованная эпоха, когда время текло размеренно и чинно, а женщины были кроткими и благонравными.

Я окинул взглядом купы деревьев и цветочный ковер. Между рельсами желтели лютики и белели еще какие-то крошечные звездочки. Сестра в лечебнице сказала, что мне нужен покой – чего-чего, а покоя здесь хватает. Самую малость постоял на рельсах, а симптомы как рукой сняло. И в глазах не плывет, и сирена в ушах не гудит.

Нет, поторопился. Сирена взвыла снова, а потом так же резко смолкла. Я помотал головой, избавляясь от наваждения, и несколько раз глубоко вздохнул.

Да, я еще не выздоровел, но скоро поправлюсь – дивный чистейший воздух творит чудеса. На небе ни облачка – разве что струйка дыма стала выше и, кажется, ближе. Фермер жжет сорную траву?