Не сдаётся душа

Кто бывал в командировках по снабжению, знает, что это такое. Для всех других, кто не бывал, – это возможность посмотреть мир или отдых с приключениями на стороне от второй половины. Так думают многие. На самом деле это далеко не так. Это неординарный труд, требующий от человека невероятной собранности, находчивости, абсолютной, острой, быстродействующей памяти. Необходимо уметь печатать на машинке (теперь – знать компьютер) и общаться с людьми, быть тонким психологом, иметь большой словарный запас, смекалку, чувство юмора и хорошо использовать их, другими словами – иметь хорошо подвешенный язык и не лезть за словом в карман. Иметь стальные нервы, огромное терпение, выдержку, выносливость. А также быть крепким, сильным, уверенным в себе, элегантным и даже, если хотите, красивым.

Прочитав написанное, сам удивляюсь – все эти качества можно причислить и Джеймсу Бонду. Но и нашему советско-российскому работнику ОМТС, равно как разведчику, следопыту-добытчику, они так же необходимы.

…От Абакана, куда прилетел самолётом, до Шушенского надо было ехать автобусом. Восемь часов – как оказалось потом, в обычном городском автобусе, с обычными городскими дерматиновыми полужёсткими сиденьями. Степь, начавшаяся сразу после выезда из города, расстилалась впереди. И ничего, на чём можно остановить глаз.

В Шушенское я ехал за двумя вагонами шпал, выделенных Москвой. Ближе, видимо, просто не было. В Москве мне сказали: «Если очень надо, возьмите там». А нам было очень надо. Но Шушенский леспромхоз на наряды не реагировал. На телеграммы отвечал непонятным текстом, вроде: «Ввиду неурожая огурцов не солим». Почти как у Райкина. Но потребности у нас были государственные, шутки не принимались. Надо было ехать. И вот я еду.

«Интересно, – думал я, глядя на эту бесконечную степь, – где же тут лес? До самого горизонта степи, степи и степи. Наверно где-нибудь за поворотом», – подумал я и попробовал уснуть. Очнувшись, увидел сереющий свет уходящего дня и всё те же степи. Только к вечеру, когда начало темнеть, на горизонте появились горы. Но и они, неспешно увеличиваясь в размерах, приближались своими синими макушками очень медленно… Саяны.

…К моему удивлению, контора, куда я приехал за шпалами, работала, несмотря на поздний час. Вокруг стояло человек десять людей, два КамАЗа с прицепом и три самосвала КрАЗ. Люди нервно кричали, на что очень спокойно реагировал невысокий паренёк лет двадцати восьми, в казачьей фуражке, с курчавым чубом из-под неё. Он стоял немного выше, на ступенях крыльца конторы, и курил папиросу. «Ребята – сказал он, – всех отгружу, но завтра вечером или послезавтра». «Если, – добавил он, – поможете мне. Передали, идут дожди, а у меня сено в горах – надо убрать». От наглости парня, от безысходности у людей поникли головы. Машины стояли с номерами далеко не местными. Из Тувы, Абакана, ещё откуда-то издалека. В основном приехали за пиломатериалами. «Сена много, и без машин его не вывезти, помогите, ребята!» – ещё раз попросил парень. Но куда же в горы с прицепом?! «Всё нормально, не в первый раз, там есть место для разворота, а прицепы оставим по пути на делянках». Дело было добровольно-принудительное, никому не хотелось возвращаться порожняком. Я присоединился к ним. «А как насчёт шпал?» – спросил я, зайдя за парнем в его кабинетик.

«Видишь, стоят как раз два загруженных шпалой вагона? Не тебе. Но, если поможешь убрать сено, переделаю накладные. А теперь все на сеновал – спать! Завтра рано утром вставать». Встали действительно рано. Раньше птиц. Затемно доехали до гор и начали подъём. Стоял густой туман, и видно было лишь края дороги и впередиидущую машину. Мы шли последними. «Куда-а едем? – протяжно сокрушался водитель КамАЗа, к которому я пристроился. – Где-е будем разворачиваться? Кругом круча – вверх круча, вниз круча. Три часа едем. Уже облака под нами, куда выше?» Рассвело, но мы по-прежнему ползли вверх, туман остался внизу, под нами. Но и солнца не было видно. Высоченные ели и кедры частоколом вертикально росли по склонам, за которыми только облака. Вот он – Лес. Вдруг передняя машина остановилась, и из неё выскочил наш «казак». «Всё, приехали». Впереди виден был пологий съезд и небольшая почти горизонтальная поляна. На ней отцепили прицеп и вручную развернули его дышлом назад. КамАЗ ушёл дальше вверх, а мы вдвоём с каким-то парнем начали вилами грузить два стога, что стояли с краю леса. Я с интересом глядел на растительность и деревья. «Две с половиной тысячи метров», – на мой немой вопрос ответил незнакомец, видимо местный. Тишина стояла звенящая. Сильно и вкусно пахло свежим сеном. Трава, что осталась нескошенной, по краям была высокой и сочной. «Удалась нынче травка-то, покушают наши коровки, а мы молочка попьём». Парень радостно махал вилами. За двумя стогами стояли ещё два, с другой стороны поляны… Когда вернулись передние машины, уже темнело – в горах день проходит быстро. Домой доехали уже ночью. Всех ждал неординарный ужин в благодарность за работу, но только после выгрузки. В конторе меня ждали новенькие накладные в адрес нашей организации. Выписанные ранее накладные порвали. Ждать застолья я не стал – билеты были только на проходящий поезд, успеть бы на станцию. «Не беспокойся, вагоны отправлю с утренним „сборным“, а тебе ещё вышлю мешочек кедровых орехов», – сказал «казак», и мы с ним распрощались. Спрашивать про огурцы я не стал. До станции меня подбросил на мотоцикле парень, с которым грузили сено.

Поезд был неудобным во всех отношениях: проходил через станцию в два часа ночи, место досталось, конечно, боковое и в конце вагона у туалета – дверь постоянно хлопала и был сквозняк, но до Новосибирска, где была пересадка, я проспал, не переворачиваясь и не вставая. А в Новосибе шёл долгий, моросящий дождь – хорошо, что убрали сено, помогли человеку.

Парень не обманул. Шпалы пришли даже раньше моего приезда (я заезжал ещё в один город). Но вот мешочка с орехами я так и не дождался, видно, затерялся на какой-то почте. Жаль.

Папанинцы

«Для того, чтобы проехать в карьер „Возрождение“, что находится в Выборгском районе, надо иметь допуск от первого отдела. А чтобы выдать этот допуск, первый отдел отсылает материалы твоего дела в известное министерство, и тебя проверяют в течение месяца». Так объяснял мне ситуацию Володя Паутов, который там уже бывал. А у нас на это времени нет. Поэтому мы сделали по-другому, использовали план «В». Я взял командировку в Ленинградский порт, Выборг и карьер. «Есть одна тонкость, – продолжал Володя, – при посещении порта на командировочном удостоверении ставится отметка погранконтроля. Маленький круглый штампик, который является пропуском в погранзону». Этот штампик сэкономил мне много времени. В порт мне надо было так и так, а в электричке от Выборга до «Возрождения» пограничники проверяют документы дважды.

С карьером и портом я договорился достаточно быстро. А вот с пароходством… Чтобы ускорить процесс поставки гранитного щебня, пошлём свою вертушку. Но за пять рейсов до Горького она выйдет из строя, придётся ремонтировать. Это очень дорого. Лучше сделать пять коротких рейсов до Питера и отправить щебень грузовым теплоходом. Так мы и решили. Но только пароходство так решать не хотело.

«Северо-Западное речное пароходство», табличка с таким названием висит в Питере на ул. Большая Морская, 37. Большое серое здание рядом с Дворцовой площадью. Видимо, само местонахождение этого предприятия возвеличило его работников. Как у них только носы в потолок не врастали? Адрес этот запомнился мне, наверное, на всю жизнь – столько раз пришлось там бывать и кланяться с великой просьбой.

Золотая осень давно кончилась. Последние отдельные жёлто-красные листья канадских клёнов слабо кружились, будто прощались и улетали прочь. Красивый вид из окна пароходства изменился на глазах, превращаясь в унылую пору, и совсем не поднимал настроения. Конец навигации – теплоходов нет. Заказывать надо было за девяносто дней. Никакие убеждения, что мы строим метро, что город ждёт, задыхается в пробках – ничего не действовало на начальника отдела перевозок, эстонца Карла Петерса. Словно смакуя свой эстонский акцент, медленно, с расстановкой он говорил: «Мы не мо-ошем вам дат теплохо-от. Фсе фасмошность исшерпа-ан. Раскафор аконше-ен». А вертушка уже возила гранитный щебень в порт.

Месяц я обивал пороги данного заведения к тому моменту, как вывезли пять тысяч тонн в Ленинградский порт. Шестым, последним, рейсом гружёная вертушка ушла в Горький. Я прошёл через все кабинеты и инстанции пароходства. Результата не было. И пошёл в обком партии. Неожиданно легко попал на приём к первому секретарю обкома. Как коммунист, я имел моральное право встретиться с любым партийным руководителем. Объяснив ему ситуацию, попросил помощи. При мне он через секретаря связался по телефону с начальником СЗРП. Спокойным, ровным и тихим голосом произнёс: «Изыщите возможность и помогите Горьковскому метрострою», и положил трубку.

«Изыскали» помощь только в начале декабря. Двухкилевой катамаран «Братья Грибановы» возвращался из Финляндии, порт приписки – Горький, но зимовать он хотел в Питере. После настойчивых переговоров со скрипом согласился. Конечно, любой капитан отвечает за своё судно и за груз на нём, но, чтобы не было изменений в решениях и непредвиденных искушений, я сопровождал грузы, особенно в больших количествах.

Загрузившись, теплоход немедленно взял курс через Онежское озеро на Волгу, домой. Зима, словно посмотрев в календарь, с первого декабря трясла свою перину. Морозы крепчали с каждым днём, и река могла вот-вот встать. Онега встретила нас неласково. Шторм, волны, как в настоящем море. Снег, шуга, видимости никакой. Шли по компасу и радару. Ни встречных, ни попутных судов не увидели, видимо, мы были последними. Шли очень медленно. Отсутствие хорошей видимости, сильнейший встречный ветер, большие волны с трудом пропускали нас вперёд. Катамаран, как большой таран, пробивался сквозь это крошево, смесь большой воды с ледяной крошкой убийственна. «Ты не выходи на палубу, – попросил-приказал капитан, – тебя может сдуть или смыть. Да и опасно – радиация!» – напугал он меня. Оказывается, гранитный щебень, как, впрочем, и глина – природные ископаемые, имеют небольшую природную радиоактивность. При небольших количествах она безвредна, при таких объёмах – в тысячи тонн – она превышает предельно допустимый уровень. Ни то, ни другое большой приятности не вызывало. Внутри теплохода было тепло, сухо и уютно. Катамаран – очень устойчивое судно. По судовому радио играла спокойная и мягкая музыка. И как ни бесилась природа, бросая в задраенные иллюминаторы тонны воды и льда, гремя и царапая по обшивке, в кают-компании никто не обращал на это никакого внимания. Меня приютили в каюте второго помощника капитана, где я и проводил в основном своё время.