Не сгинуть в раю!

Женщины молча провожают ее тайком брошенными ненавидящими взглядами, и лишь когда где-то вверху со скрипом захлопывается люк, с чьих-то губ злым плевком срывается:

Чистоплюй!

И звучит оно хуже самых гнусных ругательств.

Туземка бесстрастно развешивает по выработке электрические фонари, а пленницы осторожно кладут на рваные одеяла странные буро-грязные тюки. И только теперь я понимаю, что это новые пленницы. Избитые до беспамятства. А скорее всего еще и неоднократно изнасилованные. Так вот в каком виде туристки попадают сюда!

Ненависть переполняет меня, туманя разум, сжигая запреты. Достать бластер и жечь, жечь, жечь! Вот единственное желанье, которое стучит в висках. Жечь тупых, похотливых, жадных и жестоких чудовищ, по страшному недоразумению носящих человеческий облик. И пусть все выученные мною назубок инструкции отдела твердят, что агент не имеет ни малейшего права на самосуд, сейчас я с ними категорически не согласен. И не желаю оправдывать зверски жестоких аборигенов ни неправильным воспитанием, ни средневековой моралью. Человек в любые века имеет выбор. Стать человеком или… нет, не зверем. Монстром. Потому что ни один, самый дикий зверь не относится так к существам своего рода.

– Бедный! – тихий горестный женский всхлип выбрасывает меня из кипящей бешенством тьмы.

И обдает ледяной волной доклад мику, бубнящего, что лежащий в забытьи человек с вероятностью в восемьдесят два процента опознан как турист по имени Сид.

Что?! Я рванулся, было из палатки, но, вовремя опомнившись, приказал мику увеличить изображение.

И увидел покрытую рваными ранами и засохшей кровью коротко стриженную лобастую голову полковника. Затаив дыханье, прошу показать второго пленника. И не могу сдержать стон, узнав спутанные окровавленные рыженькие локоны.

Кто? Кинти или Рамика?

А камера с беспощадной откровенностью показывает мне порванную кофточку и покрытую синяками и ссадинами девичью грудь.

Ну все, сволочи, вы меня довели! Не ждите теперь пощады, я встаю на тропу войны! И пусть горит синим пламенем моя репутация, любимая работа и карьера! Но вам от меня уже не уйти!

Женщина, которая разговаривала утром с Саной, куском мокрой тряпки начинает осторожно протирать раны полковника.

– Лиза, у тебя осталась мазь? – бдительно оглянувшись на туземку, осторожно шепчет она.

Еще одна оборванная замухрышка, опасливо обходя надзирательницу, тайком приносит небольшую баночку.

А у меня в потайных карманах не только запас лекарств на все случаи, но и минимедроб. И несколько простейших запасных мику.

Однако передать это женщинам при туземке я не смогу. Придется ждать до вечера. Судя по поведению пленниц, надзирательница не очень-то им сочувствует.

Она уже закончила с освещением и молча раздает пленницам небольшие доски и коробки с какими-то вещичками. Женщины рассаживаются на принесенное из ниш тряпье и принимаются за работу.

У очага, несмотря на злобный пинок туземки, остается только врачевательница. Она продолжает обрабатывать страшные раны полковника, изредка поднося к его губам плошку с водой. Но Сид еще не пришел в себя и потому пить не может. Зато очнулась девушка. Застонав, попыталась поднять голову и вновь впала в беспамятье.

Как я дожил до вечера, не ворвавшись в эту подземную тюрьму, и не придушив своими руками аборигенку, не могу объяснить даже себе. Просто сидел, уткнувшись лицом в колени, и с ненавистью рычал про себя самые ядреные выражения из своей обширной коллекции, собранной не в одном мире.

В старое время в моем мире была предусмотрена смертная казнь для таких подонков, какие гуляли сейчас где-то над моей головой. Потом ее отменили, посчитав негуманной. И я много лет искренне считал, что это было правильное решение. А сейчас вдруг понял, что глубоко ошибался. Когда видишь нечеловеческую гримасу издевающегося над беззащитной жертвой монстра, становится предельно ясно, его не исправит никакое наказание. И не вылечит никакой врач. Да и не стоит никого лечить. Каждый должен знать, что за любой бесчеловечный поступок виновный должен отвечать полной мерой. Но не только тот, кто его совершил. Казнив преступника, нужно наказать и тех, кто его воспитал. Жестоко наказать, примерно. Чтобы люди, не умеющие правильно воспитывать детей, и близко к ним не подходили.

Судя по времени, закат над городом давно отгорел, а пленницы в подземелье все работали. Надзирательницу давно сменила другая, привезшая на платформе стандартные пакеты с обедом. По одному на двоих. Я сразу вспомнил директора гостиницы, неприкрыто складывающего продукты в корзины и еще раз выматерился. Теперь уже на себя. И почему мне не пришло тогда в голову сунуть в корзину жучок? Возможно, все пошло бы по другому сценарию.

Наконец аборигенка подала сигнал, и пленницы стали сдавать ей свои поделки. Я злобно хмыкнул. Завтра восторженные туристки будут покупать в лавках сувениры и ахать от восторга.

– Это делают туземцы своими руками!

Женщины молча погрузили коробки на платформу, а надзирательница собрала тем временем фонари. Наконец она дернула тросик и со скрипом уехала вверх, оставив пленниц в полутьме. Лишь один маленький фонарик освещал шахту.

– Нара, поставь чайку! – устало буркнул кто-то, собирая потрепанные подстилки, – хоть горячим живот погреть.

Будет вам девочки горячее, все вам будет!

Лишь только несколько последних прутьев решетки перепилит миниробот, все остальные с превеликими предосторожностями, запрограммированными мной, он уже перепилил днем.

Чтобы не испугать пленниц, вновь натягиваю юбку и вешаю за спину давно собранный тючок. Последний прут перепилен, и я, подхватив тяжелую решетку, отставляю ее в сторону. Если все пойдет по моему плану, она еще может сыграть свою роль. Сбрасываю вниз заранее закрепленную лесенку и начинаю спуск.

Я уже успел пройти большую часть пути вниз, когда женщины, вымотанные работой и голодом, наконец, заметили лестницу и меня на ней. С испуганным вскриком отшатнулись от костерка, на котором грели пустую воду.

– Ш-ш-ш! – шикнул я, – Тише! Это свои!

– Кто?! – недоверчиво пискнул дрожащий голосок.

– Туристка.

– Врешь!

– Зачем мне врать?! – осведомился я, ступая на пол. – Больные где?

– Там! – С опаской показала на нишу женщина, лечившая Сида с латиянкой.

– Сварите пока! – сунул я пленницам несколько пакетов супа, приготовленных заранее.

После голодовки нельзя сразу наедаться, но женщинам понадобятся силы, поэтому в обычные супы я добавил калорийных концентратов.