Не случайный роман
Шрифт:
– Так, – Варя прокашлялась, стараясь отвлечься и не думать об этом, – так вы решили, в какой зал мы пойдём? Или будем бродить по всем?
– Честно говоря, не знаю, – они медленно продвигались ко входу в толпе других посетителей. – Я никогда не был тут раньше.
Серые глаза с нескрываемым удивлением изучали его:
– Как так? Вы москвич?
– Нет, – Березин усмехнулся. – Я родился и вырос во Владимире. В Москву приехал учиться, ну и остался тут.
– Тогда, тем более. Все студенты…
– Тогда время было другое, Варюша. Мы учились и работали, мечтая разбогатеть и строя планы,
Они стояли в фойе, стараясь не мешать туристам и гостям выставки, что сновали около сувенирных киосков. Он, открыто признавший своё невежество в этом вопросе, и она, не верящая, что такое вообще возможно. Нет, Александр Сергеевич не слетел со своего пьедестала, а кажется, наоборот, стал немного ближе и приземлённее.
– Тогда, мы просто будем гулять. И вот увидите, что-то, но непременно вас тронет. Заденет и не оставит равнодушным.
– Ну а тебя? К чему неравнодушна ты? К Васнецовской Алёнушке?
Варя несколько секунд пристально смотрела на него, а потом ответила:
– К Айвазовскому.
– Может тогда с него и начнём?
– Нет, – она покачала головой, – вы должны найти свою картину.
И он нашёл. И впервые в жизни пожалел, что не умеет рисовать. Достал из кармана свой смартфон и незаметно для неё самой, снимал Варю с разных ракурсов. Она так трогательно смотрелась напротив большого полотна. Стояла, обхватив себя руками и задумчиво глядя на творение великого художника.
И Березин не выдержал, убрав телефон, осторожно подошел и встал за её спиной, стараясь не давать воли рукам. Не обнять её, не прижать к себе. Но Варя, словно почувствовав его присутствие, сделала маленький шаг назад. Её макушка оказалась у него под подбородком, а его рука легла поперёк тонкой девичьей талии. Всё это произошло так быстро. Но выглядело так естественно, что оба замерли на какой-то миг. Но никто из них не предпринял попытки что-то изменить.
Несколько секунд проникновенной тишины нарушил его вопрос:
– Почему море? Бушующее, неспокойное. Почему не, скажем, Левитан? Шишкин?
Варя усмехнулась:
– Вы сами сказали: потому что неспокойное и бушующее. Такое разное. У Левитана молчаливая красота, понимаете? В большинстве своём и у Шишкина. А тут… тут жизни, судьбы, истории. Вот что стало с ними? – она кивнула на «Девятый вал», – Возможно, они потерпели кораблекрушение, провели среди бушующих волн всю ночь, страшась этой необузданной стихии. И это восходящее солнце. Оно дарит им надежду? Им, или тем, кто ждёт их дома? А само море. Оно каждый раз рассказывает и открывает что-то новое. Вам не кажется, что оно живое? Все эти волны…
В какой-то момент Березину и правда показалось, что он видит движение волн и как покачиваются на них чудом спасённые моряки. Он тряхнул головой: бред какой-то. Или это голос девчонки, что он держал в своих объятиях, так заворожил его своими сказками?
– Это и есть та самая? Твоя картина?
– Нет, – Варя покачала головой. – Идёмте, покажу.
Она выскользнула из кольца его рук, нарушая очарование момента, и сделав несколько шагов, остановилась у следующей
картины.– «Чёрное море»?
Березин был удивлён. Тут не было никакой истории. Только небо и волны. Только две стихии, сливающиеся в одно целое.
– Удивительно, правда? – теперь она стояла чуть поодаль. И если в прошлый раз всё вышло совершенно случайно, но так естественно, то вот сейчас подойти и обнять её, было бы неловко. – Я бывала тут в разное время. Если прийти к самому открытию, то кажется, будто ты встречаешь рассвет, стоишь на высоком утёсе, и смотришь, как медленно из-за горизонта выплывет солнце. И волны, окрашиваясь в розоватые утренние полутона, чуть быстрее накатывают на берег. А вот сейчас наступит закат. И мы проводим этот чудесный день. И вся эта пена, и белые барашки, и низкие облака…
– Ты неисправимый романтик, – Березин снова подошёл к ней настолько близко, насколько это было возможно, но не касался её руками. – Или же у тебя богатая фантазия, которая и меня заставляет поверить, что… да, волны меняют свой цвет.
– Это всё особое освещение, – Варя улыбнулась и задрала голову, – видите? Прозрачный купол? Это он творит чудеса. Ну а вы? Нашли свою картину?
– Как ни странно, да. – Варя выжидающе смотрела на него, ожидая продолжения. – Всё-таки, Левитан. «У омута». Там так тихо, так спокойно. Хочется оставить всю эту ненужную суету, городской ритм, скинуть обувь, пройтись, босиком, по шатким брёвнам и сесть, опустив ноги в прохладную воду. Пошла бы со мной?
Серый омут её глаз затягивал, пленял. А её слова, они вселили в сердце надежду. Одно короткое и ёмкое.
– Да.
Из прохлады выставочных залов они вышли в прогретый июльским солнцем вечер. Прогулялись по небольшому уютному скверику вокруг здания, стараясь разрядить неловкую тишину пустой болтовнёй о розах, что росли на клумбах, о птицах, ищущих пропитание в траве под высокими деревьями. Но дольше время было оттягивать нельзя. Следовало либо попрощаться, либо…
А вот что «либо», не знал, точнее, боялся выразить каждый из них.
Варя повернулась к Березину и, вцепившись обеими руками в ремешок сумочки, перевела дыхание и тихо улыбнулась:
– Ну, мне…
Но Александр Сергеевич ей закончить не позволил. Знал, что она собирается сказать и перебил. Нарочно тряхнул рукой, давая часам сползти на запястье:
– Вот это да. Я и не думал, что наслаждаться искусством можно столько времени. Мы с тобой тут больше четырёх часов. Проголодалась?
– Нет, – правильнее всего сейчас было уйти, но так не хотелось. – Но от чашки зелёного чая я бы не отказалась.
– Тогда, в ресторан?
– Александр Сергеевич, – Варя отвела взгляд, пытаясь подавить вздох, – уже поздно.
– Возможно, поздно для Воробьёвых гор, или для Сокольников. Но в самый раз для парка Горького.
– Может, просто прогуляемся? По Набережной?
– По Третьяковскому мосту? – Березин усмехнулся. – До деревьев любви?
– Ой, я вовсе…
И как теперь выпутаться и объяснить, что не эти злосчастные деревья она имела в виду, что вообще не думала о них, Варя не знала. Но какого чёрта он о них вспомнил? Березин улыбнулся, показывая ямочки на щеках, и кивнул: