Не сотвори себе кумира

«33 лучших»... Выявление их в 1968 году путем референдума ограничило в известной степени влияние тренеров сборной. Это факт, и если принцип референдумов будет соблюден и далее, не исключено, что «среднеарифметические» их заключения еще меньше совпадут со вкусами тренеров сборной. Однако будут ли и эти заключения сколько-нибудь объективными? Дело ведь не только в наблюдениях Леонтьева, который показал, сколь серьезно влияет успех или неуспех команд на оценку индивидуального мастерства футболистов. Просто сама природа командной спортивной игры не дает на сей счет никаких объективных критериев. Ведь тут чемпион, обладатель кубка, призер, аутсайдер — команда, а не игрок! Сами же команды превосходно выясняют свои отношения в непосредственной спортивной борьбе.

А ежели так, ежели индивидуальные звания чемпионов, призеров и т. д. в командных спортивных играх, к которым принадлежит и футбол, не разыгрывались и не разыгрываются, то стоит ли их искусственно учреждать? «Самый лучший», «лучший», «худший из лучших» — добро бы это исходило от устроителей всевозможных околоспортивных конкурсов, но федерации футбола это зачем? Она ведь организация сугубо спортивная. К чему же ей, спрашивается, эта совершенно надуманная затея, не пользующаяся к тому же популярностью у самих футболистов?

Впрочем, вряд ли мы получим от федерации ответ на эти вопросы. Привычка действительно вторая натура, а составляются списки «33 лучших» так давно, что отказаться от них кое-кому покажется просто неудобным. Традиция! Но вот если бы федерация отрешилась от нее, сразу выяснилось бы, что и за пределами «33 лучших» футболисты вовсе не теряют своей квалификации. Тем более футболисты экстра-класса.

В связи с этим хотелось бы подробней рассмотреть выдвигающуюся в последние годы на передний план весьма странную фигуру «универсала», то есть игрока, который умеет якобы одинаково хорошо обороняться, контратаковать и нападать, а при случае и тонко «развести игру». Сколько уж таких футболистов перебывало в нашей сборной — не сосчитать, но особенной доблести это ни ей, ни им самим не принесло. Нас уверяли, правда, что «новый тип игрока» переживает лишь некий эмбриональный период и что по мере дальнейшего своего становления он выдвинет еще своих «великих футболистов», соединяющих, так сказать, в одном лице Шестернева и Воронина, Мунтяна и Стрельцова, Месхи и Бышовца. Однако верится в это слабо. Более того, думается, что специализация игроков, как ни третировали уже ее иные перья, с какой уверенностью ни причисляли к чему-то безнадежно отжившему, далеко еще себя не исчерпала.

Но было бы легкомысленным полагать, что и новомодная фигура «футболиста-универсала» сойдет со сцены без сопротивления, без борьбы. Скорее всего она доставит еще немало хлопот нашему футболу. Во-первых, потому, что за нею стоят вполне реальные, мы бы сказали, даже сугубо практические интересы некоторых людей, всегда состоящих в свите «его величества очка»; за нею стоит и деформированный в последние годы вкус части болельщиков. Во-вторых, сами «универсалы» получили в ряде команд достаточное распространение — поскольку умение бегать без устали девяносто минут, мешать тут, суетиться там, всюду поспевать, порою издали бить по воротам дается все-таки скорее и проще, чем, скажем, филигранная обработка мяча, умение обвести трех-четырех игроков, нанести внезапно «кинжальный удар», дать точный корректный пас, тем более пас на дальнее расстояние. Согласитесь и с тем, что подготовка универсалов весьма облегчает и упрощает задачи тренеров, ибо даже очень способного человека гораздо труднее обучить виртуозной игре на скрипке или на фортепьяно, чем игре понемногу на нескольких инструментах. И такая перестройка работы, надо сказать, устраивает некоторых тренеров.

Наконец, «футболисты-универсалы» с их вечной готовностью побежать за мячом куда угодно способны подчас создавать впечатление игры пусть и не очень складной, но зато напористой и темповой, хотя, по существу, она таковой и не является. Потому что настоящий темп — это молниеносно и точно разыгранные комбинации, а главное (если команда играет в атакующем стиле), комбинации, разыгранные вблизи от ворот соперника, а не на почтительном удалении от них. Поэтому и определить, действительно ли высок темп, в сущности, очень просто — по числу ударов в сторону ворот и по самим воротам, прежде всего нанесенным из штрафной площади или с ближних подступов к ней, — словом, оттуда, где и секунды мешкать не дают! Энергичная же «скоростная» игра в центре поля — это лишь видимость высокого темпа, мельканье ног, иллюзия остроты. Для неискушенного глаза «универсалы» создают ее подчас вполне исправно, но если уж решили брать полезное у англичан, то взяли бы как раз другое — настоящий темп! Зачем же бесплодно имитировать его вдалеке от ворот? Впрочем, думается, что и тут «брать» у англичан нам ничего не нужно. Вот если бы нашим лучшим командам, клубным и сборным, действительно никогда не был свойствен высокий темп — активный, порывистый, вихревой — другое дело. Но разве его не было, скажем, у той сборной, что в 1955 году блистательно обыграла чемпионов мира? Или у той, что годом спустя выиграла олимпийский турнир? У той, что в 1960 году завоевала Кубок Европы? И разве не возрождался этот интенсивный темп в игре сборной СССР, которая в 1964 году вышла в финал Кубка?

А вот у сборной СССР, выступавшей на чемпионате мира 1966 года и в особенности у ее преемницы, чьим откровенным девизом была защита и контратака и которая с полным набором своих «универсалов» проиграла в 1968 году едва ли не все, что только могла проиграть, — у этих сборных подлинно высокого темпа не было и в помине. Была натужность, был «большой объем работы на поле», была в лучшем случае лишь видимость напора.

В конце сезона 1968 года тренера сборной Якушина сменил Качалин. Возглавив сборную после шестилетнего перерыва, он застал ее в столь же бедственном состоянии, в каком некогда сам оставил ее своему преемнику. Качалин — Бесков — Морозов — Якушин — Качалин... Круг замкнулся.

Едва вступив в должность, новый тренер дал интервью корреспондентам «Комсомольской правды» и «Советского спорта», а кроме того, выступал перед большой аудиторией любителей футбола в Ленинграде, о чем подробно информировал читателей еженедельник «Футбол — хоккей».

Суммируя высказывания Качалина, мы выяснили следующее. Работать с командой новый тренер собирался несколько иначе, чем его предшественники, хотя современный футбол характеризует в общем так же, как и они: как футбол высокой активности, маневренности, в котором решающую роль играет физическая готовность игрока. Он намеревался использовать «чистых» крайних нападающих, которым не было места у Якушина, Морозова и, частично, у Бескова, Считал, что с универсализацией несколько переборщили, отчего и образовался известный дефицит в мастерах острокомбинационного плана. Сборная, по мнению Качалина, должна состоять из наиболее сильных в данный момент игроков, независимо от их возраста. Но значило ли это, что Качалин оставался верным своей прежней доктрине и формируемую команду можно будет назвать «Все звезды СССР»? Нет, однозначного ответа на этот вопрос читатели не получили. Новый тренер лишь указал, что звезды сборной нужны, и мастерство при комплектовании команды будет учитываться в первую очередь, но предпочтение он все же отдаст «хорошим, надежным людям». Идеал звезды рисовался ему в Яшине, но в составе сборной, как известно, Яшина мы (пока не «сломался» Рудаков) не увидели. Как не нашли в нем и Стрельцова, кандидатуру которого Качалин обошел полным молчанием.

Из интервью мы также узнали о том, что работа с футболистами сборной будет вестись и в психологическом плане, но подробностей на этот счет никаких не сообщалось. Качалин не скрывал, что имеет генеральный план, определяющий почерк команды, однако и об этом сведения мы получали самые общие, а подчас и противоречивые. В свое время я писал обо всем этом и спрашивал: каким же все-таки будет этот почерк: собственным, самостоятельным, то есть основанным на национальном спортивном характере и эстетическом идеале, либо заимствованным? Вопрос этот возникал неспроста, поскольку хотелось все-таки знать, учел ли новый тренер сборной столь горький для всего нашего футбола опыт сравнительно недавнего своего «бразильского» увлечения? Или по-прежнему видит на стороне команду-кумир, команду-эталон?

С одной стороны, мы получали как будто вполне отрадные сведения, ибо новый тренер обещал вернуть сборной «широкий комбинационный стиль игры», намеревался экспериментировать, изобретать новые комбинации. Но, с другой стороны, конкретизируя это, он видел лицо сборной таким, каким оно предстало перед всеми в московском матче СССР — Венгрия, проведенном под руководством его предшественника Якушина. Конечно, Качалин был прав, говоря, что сборной в этом матче были присущи «голевой порыв, нагнетательный темп, неуемная жажда победы», но ведь нельзя забывать, что у нее и выхода-то другого не было, она ведь отыгрывалась после поражения в Будапеште! А кроме того, победе с крупным счетом помог неудачно выступивший вратарь соперников Тамаш, совершенно несыгранный с командой. Кто-нибудь мог сказать, что дело не в результате мачта, а в общей картине, духе игры. Согласен. Настроение команды и ее действия на поле были предельно боевыми. Но вот сама игра ее строилась по английскому образцу, то есть основывалась главным образом на высокой работоспособности «универсалов». И коли новому тренеру сборной это понравилось и даже виделось в этом ее будущее лицо, то что же тогда он считал нужным в ней менять? Одних игроков на других?

Все это, поверьте, было не придиркой, а лишь стремлением к ясности. Когда в переживающий творческий кризис театр приходит новый художественный руководитель, с которым общественность связывает надежды на преодоление спада, он подробно информирует ее о своих художественных взглядах и методах режиссуры, излагает свои суждения о текущем и будущем репертуаре, возобновлении постановок и т. д. В футболе, к сожалению, порядки издавна таковы, что тренеру, оказавшемуся в подобной роли, дозволяется не говорить о том, о чем ему не хочется говорить, но что чрезвычайно интересует любителей футбола. А сама их любовь к сборной, желание видеть ее красивой и мощной как бы предопределяет авансирование каждого нового тренера полным их доверием и надеждами на то, что он выведет команду из прорыва. Мне говорят: «Ничего не поделаешь. Так было и так будет». Но я думаю все-таки, что на такое доверие следовало бы отвечать доверием же.

Понимаю, в прошлом тут было немало сложностей. В 1963 году, в нелегкой обстановке «торжества» бразильской системы, Бескову, например, прежде чем заявить о том, что сборная играет по иной, собственной его системе, потребовались практические ее успехи, то есть победы над сборными Швеции и Италии и выход в финал Кубка Европы. В 1966 году маневрировал по необходимости в своих отношениях с прессой тренер Морозов, так и не рассказав журналистам, что его вынудили расстаться с бразильской системой игроки сборной, крайне удрученные тем, что в преддверии лондонского чемпионата она пропустила в двух товарищеских матчах (с ослабленным составом ЦСКА и весьма несыгранной сборной Франции) ни более ни менее как шесть голов. «Что же будет в Лондоне?» — думали игроки. И широким кругам болельщиков было неведомо, что это лишь по категорическому настоянию футболистов Морозов, включив в линию обороны пятого (и ключевого) игрока, «чистильщика», прибегнул таким образом к пресловутому «бетону». А наигрывался этот «бетон» буквально в самые последние дни, когда сборная находилась в Скандинавии, вдали от отечественных адептов трещавшей уже у нас по всем швам бразильской системы. Сходная история, между прочим, происходила в то же самое время и с венгерской сборной, но лишь с той разницей, что не только ее игроки, но и сам тренер Илловски предпочитал «бетону» собственный, венгерский, атакующий футбол.