Не стать насекомым

А государство… «справедливое государство»… Помню, у нас в школе проводились «ленинские уроки», на которых мы конспектировали работы вождя. Мне запомнилась одна мысль Ленина: «Государство есть машина для угнетения одного класса другим, машина, чтобы держать в повиновении одному классу прочие классы».

Как известно, в то время (год 1987–1988) мы жили в бесклассовом государстве, но само общество явно делилось на слои, которые на эти самые ленинские классы очень сильно смахивали.

Рискуя оказаться похожим на шукшинского философа-любителя Князева, всё же попробую порассуждать о возможности существования справедливого государства или, точнее, справедливости в государстве.

Действительно, «государство — это многоэтажное здание, <…> причём этажи постепенно сужаются, пока не остаётся наверху одна комната, где и помещается пункт управления». Суды, государственные, президентские и прочие советы, общественные палаты, конгрессы, парламенты находятся всё-таки под самой верхней комнатой, и на них тоже распространяются сигналы пульта управления. Уверен, что далеко и далеко не всегда эти сигналы воспринимаются как нечто правильное, но им приходится подчиняться (зачастую беспрекословно). И в этом кроется несправедливость.

Когда чаша терпения какой-то из государственных структур (или же нескольких) переполняется, обитателя комнаты с пультом управления сбрасывают вниз. Об этом рассказывается, к примеру, в романе Маркеса «Осень патриарха». Процесс этот, тоже по Маркесу, называется «стихийное правосудие масс».

Но такое правосудие случается редко. Народ, с одной стороны, жаждет справедливости, а с другой, у него есть стойкое убеждение: чем выше царский трон и богаче наряды придворных, тем сильнее государство. А население нижних этажей — рабочие, крестьяне, интеллигенция — при любом государственном устройстве, при самой либеральной верхушке будет чувствовать себя притеснённым и обделённым.

Место рождения, социальный статус, предвзятость начальства, жизненные неурядицы — всё это может быть источником несправедливости… Возьмём уроженца столицы, чьи родители из потомственных руководителей, и уроженца деревеньки на Оби или Амуре. У кого из этих двух людей, при равных интеллектуальных данных, больше шансов оказаться обитателем «верхних этажей»? Конечно, у первого. (Хотя сам пульт управления в советское время доверялся, как правило, уроженцам деревень, «из бедной крестьянской семьи», что тоже несправедливо — эта печать бедняцкости в итоге довела до развала «многоэтажного здания».)

С 1991 года мы строим демократию. Сначала вроде бы традиционную, затем — суверенную. Разговоры о справедливости за эти годы не смолкают. То и дело слышишь о нарушении конституции (свода тех общих норм, что и определяют справедливость), нарушении прав человека, произволе, коррупции… Ощущение несправедливости в последние несколько лет стало особенно острым. Помимо политических, усилились и социальные причины. Слишком очевиден разрыв между людьми обеспеченными и неимущими, хотя вроде бы приносящими государству пользу, не уклоняющимися «от своих обязанностей». «Закон справедливости» продолжает нарушаться всё чаще — увеличивается распределительная несправедливость.

Какие-то факты несправедливости очевидны, а какие-то довольно спорны. Вот, например, институт охраны (об этом писалось уже не раз). Практически каждое учреждение, множество территорий находится словно бы на осадном положении. Оказаться в какой-либо фирме, в учреждении без специального документа — невозможно. Если раньше охраняемыми были десятки объектов, то теперь — тысячи. С одной стороны, наверное, это оправданно, но с другой — несправедливо, да и вредно. Мало того что множатся государства в государстве, но и люди — молодые, полные сил мужчины — занимаясь охраной их, деградируют.

Прозаик Олег Павлов, сам работавший охранником, часто возвращается к этому вопросу. Несколько лет назад увидела свет его публицистическая книга «Русский человек в ХХ веке», где собраны примеры всевозможных несправедливостей и размышления автора о том, как бы сделать жизнеустройство справедливей.

С четверть объёма книги составляет описание будней одной из московских больниц, где Павлов работал охранником. В основном — унижение одних людей другими; больные умирают без присмотра, бомжей отказываются принимать, хирурги, вместо того чтобы оперировать, играют в футбол… Приведу одну историю — про наведение в больнице порядка:

«…нововведение: охрана не пускает на посещение без сменной обуви — говорят, в грязное время года наступает такой режим переобувания. Людей посылают за пакетиками в магазин за углом: купишь два пакетика, зачехлишь в них обувь — проходи. <…> Описать это зрелище, как люди стадом обуваются пакетиками и бредут в отделения, я не в силах — нет таких красок, такого холоднокровия у меня. Но слышны не шаги, а сплошное крысиное шуршание по всей больнице и глухота. Потом поднаторели и стали приходить со сменной обувью, но грязные сапоги гардеробщица отказывается на хранение принимать. Так что переобувшись, грязные сапоги несут в руках в те же самые отделения, да ещё какие сапоги у большинства: стёртые, избитые, когда купить другие не хватает давно средств».

Можно, конечно, спорить, утверждать, что в больнице должна сохраняться чистота, но и возмущение Павлова понятно — есть в этом не то чтобы даже несправедливость, а насмешка, издевательство над людьми, у которых горе…

Много претензий у автора «Русского человека в ХХ веке» к государству. Государство Российское, по мнению Олега Павлова, в основном занимается тем, что насилует свой народ: «С того как началось строительство уже-то государства — когда правители наши начали постройку величайшего в мире государства и утверждали свою абсолютную в том государстве власть, — русский человек в массе своей сделался материалом, государственной скотиной. До того человек чтил своего правителя как помазанника Божьего, а теперь приучали повиноваться силе и не думать, праведна власть или не праведна. И повиновению приучило вовсе не татарское иго, а опричнина — кровью и пытками»… Сильно сказано, но хочется спросить, когда же были те благословенные времена, когда в той или иной форме не существовало опричнины? Летописи говорят, что всегда нечто подобное было…

И в то же время в рассуждениях Олега Павлова чувствуется симпатия к государству, но государству не существующему, а грядущему (или бывшему в баснословные времена) — симпатия к некому справедливому, мудрому государству.

Это вообще свойственно и нашим писателям, да и народу — верить в приход хорошего царя, который построит хорошее государство. Но люди живут одну жизнь в неизменные, в принципе, времена, и так поколение за поколением…

Правда, нередко русская литература перешагивает проблему справедливости и несправедливости. Не так давно я наткнулся на странный, не совсем понятный мне рассказ Льва Толстого «Бог правду видит, да не скоро скажет». Сюжет такой:

Молодой купец Аксёнов едет на ярмарку в Нижний Новгород. По дороге он встречается с другим купцом, они ночуют в соседних комнатах, и рано утром Аксёнов отправляется дальше. На следующем постоялом дворе его нагоняет полиция, объявляет, что тот купец убит и ограблен, обыскивает Аксёнова и обнаруживает у него окровавленный нож. Аксёнова судят, секут кнутом, отправляют на каторгу в Сибирь.

Проходит двадцать шесть лет. Однажды пригоняют новых каторжан, и из рассказа одного из них, Макара Семёнова, Аксёнов понимает, что именно этот человек убил купца. Аксёнова начинает душить злость. «Он читал молитвы всю ночь, но не мог успокоиться». Ему хочется отомстить.