Не стирайте поцелуи. Книга 2

Меган действительно была умнее, ей всё давалось легче, но, когда твою гордость задели, ты из кожи вон вылезешь, чтобы доказать противоположное. И у меня однажды это получилось. В пятом классе мои отметки оказались выше, чем у Меган, «из принципа». Отец отправился разбираться в «шарашкину контору» – школу, по поводу того, как так вышло, что будущий Премьер Министр закончил год хуже, чем я?

Чем взрослее мы становились, тем громче внутри меня орало сопротивление. Сейчас я думаю, что отец давил моё чувство собственной значимости слишком усердно, и оно начало бунтовать. Вот просто из духа противоречия – бывает и такое. Будь он чуть хитрее и мягче – да хотя бы скрывал свои умозаключения и не провоцировал меня вслух, тратя силы, время и средства на перспективную дочь – я бы оставалась в тени и даже не вздумала взбрыкивать. Но он зацепил во мне врождённую гордость, и она стала вредничать. Дерзила, демонстративно не повиновалась, отхватывала наказания, чтобы злиться и не повиноваться ещё сильнее. Всё это привело к тому, что Меган и отец в моём восприятии превратились во вражеский лагерь. Мы потеряли с ней не только связь, но и всякий контакт. В конце концов, моя родная сестра организовала для меня настоящую травлю в школе. А когда исчезла вместе с отцом, одним из самых больших моих страхов было, что люди узнают о моём позоре – меня бросили. Выбросили.

Сейчас, уже будучи взрослой, я вижу все те многочисленные пути и дороги, которые легко и непринуждённо избавили бы меня от бомжевания, и одна из них – другая система ценностей. Мне не нужно было бояться, что люди подумают или скажут, мне нужно было заботиться о собственном благополучии, а не о чужом мнении – этой, самой главной идее, никто из близких меня не научил, когда у них была такая возможность. Эту ошибочную установку я пронесу, как знамя, через всю свою жизнь.

За все шестнадцать лет, что я знала свою сестру, был один человек, который с самого начала не принял её лидерства ни в его органическом варианте, ни в пропагандистском – Алехандро – мексиканский мальчик, никогда не знавший своего родного отца, но обожавший мать. Календарно он был всего на год старше нас, но в реальности, мне казалось, его ум и опыт превосходил наш на годы. В последний раз я видела его, когда мне было девять – за год до смерти матери.

Алехандро жил в городке Сан-Клементе вместе со своей мамой и отчимом. В этот же самый город мы каждый год приезжали на лето и снимали небольшой коттедж на побережье. К тому моменту, когда я и Меган пересеклись с ним в пространстве и времени, нам уже исполнилось по семь лет. День, когда это случилось, я почему-то помню особенно ярко – посередине июля в одной из самых жарких точек Северной Америки Меган была в своих сапогах из искусственного меха. Они доставали ей до середины лодыжки, и «варилась» она в них нещадно, но всё на благо «имиджа». Благодаря этим сапогам уже через пару часов за ней бегала стая девчонок. Тогда, в семь лет, мы ещё «были сёстрами», и она, подбежав ко мне, вдруг поделилась сокровенным

– Видишь, вон того? С длинной чёлкой, в чёрной майке? Он мне нравится…

Я уже давненько его «видела». Мальчишка был не просто симпатичным, улыбчивым и озорным, он излучал «особую» энергию, и она притягивала к себе, как магнит. Мне он тоже нравился. Вот уже несколько дней, как. Поскольку в мою голову было уже очень хорошо вбито, что я не представляю для людей никакого интереса, дальше вот этого «нравится» мои чаяния никак не распространялись. Я уже поняла и приняла, что такие красивые, интересные и популярные дети со мной играть никогда не будут, для них в этот мир пришла Меган.

– Давай соревноваться на рукоходах? Если я выиграю, я тоже ему понравлюсь, – строит план обольщения Меган.

– Что я должна делать? – спрашиваю.

– Просто упади прежде, чем дойдёшь до конца.

На рукоходах я круче Меган, потому что меньше ростом, весом и обычно тренируюсь, пока она оттачивает искусство лидерства на своих подопытных последователях.

– Может, ты просто угостишь его батончиком? Если хочешь, я отдам тебе свой, – предлагаю.

Я ищу альтернативные варианты, потому что «Репутация». Репутация важнее конфет.

– Давай, – соглашается с моей идеей Меган. – Потом я дам ему и конфету, но вначале ты упади.

Я бы очень не хотела опозориться перед мальчишкой, но Меган говорит со мной таким ласковым тоном, что это даёт надежду на дружбу. Если она возьмёт меня в свою банду – это будет лучшим, что может сегодня случиться.

– Ладно, – сдаюсь. Уже далеко не в первый и даже не сотый раз, но каждый раз себя за это ненавижу.

Мы стартуем одновременно, и все дети на площадке за нами следят – уж что-что, а обеспечить внимание публики Меган всегда умела. Я, конечно, ловко и быстро впереди, но, не дойдя до конца две перекладинки, падаю вниз, на песок. И делаю это неудачно – подворачиваю ногу. Из моих глаз хлещут слёзы, кто-то из детей смеётся, кто-то неуверенно замечает:

– Смотрите, она плачет!

А кто-то положил мне на лопатку ладонь:

– А я ел кошатину.

От неожиданности, я даже забываю о боли и позоре.

– Врёшь! – говорю.

– Вру. А ты умная. Очень больно? – спрашивает он с таким серьёзным выражением лица, что я мгновенно чувствую себя лучше. – Дай-ка, посмотрю.

Он разглядывает мою ступню и даже с деловитым видом что-то там ощупывает, затем выдаёт вердикт:

– Перелома нет.

– Откуда ты знаешь? – спрашиваю.

– Кость бы торчала. А так, немного поболит и пройдёт. У меня такое уже было. Трижды. Меня зовут Алехандро, кстати. Я видел, как ты тут лазала раньше – пять кругов туда и обратно – это вау! Мой рекорд – три. Как ты умудрилась упасть?

– Р-р-рука соскользнула… – мямлю.

– Рука… надо обязательно давать себе отдых. Батончик хочешь?

Глазам своим не верю – клубничный. Точно такой, как я люблю. Как тот, который я отдала Меган в качестве приманки для Алехандро.

Его глаза сощурены. Одного вообще не видно из-за чёлки, постриженной наискось и достающей до его подбородка. Его выработанная тяжёлым фэшн-детством привычка откидывать её набок, резко мотнув головой, уже стала для меня одним из проявлений совершенства. А второй его глаз вдруг совсем не по-детски мне подмигивает.

На следующий день Меган приносит ему свой Тетрис, а он, поиграв минут пять, возвращает его обратно и предлагает виртуозную игру в догонялки, когда лов может бегать с открытыми глазами только по земле, а если влезает на любое сооружение детской площадки, он должен их закрывать. Я очень люблю эту игру, и почти никогда не проигрываю. Но в тот день я злюсь на Алехандро, потому что он, не стесняясь, гоняется только за мной, остальные же интересуют его постольку-поскольку. Меган, конечно, это замечает, и такое положение дел никак не устраивает её лидерскую сущность.

– Эта игра уже надоела. Скучно! Давайте играть в «Правду или действие»?

Детей увлекает и её идея, и её авторитет, тем более, что всем давно действительно приелось наблюдать, как Алехандро пытается поймать меня. Они залезают в деревянный домик под горкой, мы с Алехандро висим на перекладине.

– Алехандро! – кричит Меган. – Ты идёшь или нет?

– Нет, – отвечает он. – Терпеть не могу эту дурацкую игру.

И смотрит на меня своими необычными глазами, на этот раз обоими, потому что чёлку уже откинул.

– Ты классно лазаешь.

– Спасибо, – благодарю его и, конечно, от смущения краснею.

– Идём на берег? – спрашивает шёпотом.

– Идём, – так же шёпотом отвечаю.

Океаническое побережье было расположено всего в десяти минутах от нас – родителям было не по карману снимать виллы на первой линии – но ходить туда самим, без взрослых, нам запрещали. И пока я, засунув руки в карманы шорт, точно так же, как Алехандро, с довольной улыбкой шагала рядом с ним, моя разумность вопрошала, будет ли сегодняшний день тем днём, когда отец впервые поднимет на меня руку? Он не был человеком, которого я любила, он больше обижал меня, чем заботился, но никогда прежде не бил. Не ударил и на этот раз.