Не страшись урагана любви

Он сказал, что пойдет выпить с ребятами, и выполнил свое обещание. До упора. Хирург с девушкой все еще были на борту с Бонхэмом и Орлоффски, и он успел выпить еще и с ними, пока те не уплелись в ресторан. И осталось их всего трое: он, Бонхэм и Орлоффски. Кэти уже ушла в отель принимать душ. В итоге они втроем даже не ужинали в ресторане вместе со всеми, а остались пить на борту; Бонхэм поджарил рыбу, которую он готовил восхитительно, а поев, они вновь стали пить. «Какого черта? — пьяновато пробурчал Бонхэм, впервые, хоть и косвенно, коснувшись взаимоотношений с Кэти. Он сидел, развалясь, на передней палубе. — Я заслуживаю хоть время от времени побыть наедине с собою. С ребятами. Даже я это заслуживаю!»

Грант изрядно выпил еще днем, гораздо больше, чем накануне, и получилось: эта выпивка, выпивка перед рыбой, выпивка с рыбой, выпивка после рыбы. Позднее он не мог вспомнить даже, когда напился. Они втроем сидели на борту с бутылкой — до нее была еще череда бутылок — и обменивались историями из жизни подводников (теперь и у Гранта было несколько рассказов после плаваний с Гройнтоном — ха! стариной Джимом Гройнтоном),вспоминали о войне, во время которой Мо Орлоффски был сержантом-квартирмейстером, а Бонхэм (благодаря практике мореплавания) — штурманом сначала на «Летающей крепости», а потом на «Супер-крепости». Под конец они заговорили о женщинах, с которыми спали. В молодости, конечно.

Грант совершенно не помнил, когда Орлоффски заговорил о складе виски, который он обнаружил на острове, на острове Северный Нельсон.

В какой-то момент этого вечера, в какой точно, он не помнил, к нему пришел Бен. Старина Бен.

— Не возражаешь, если я поговорю с Роном? — спокойно спросил он у Бонхэма. — Наедине.

— Конечно, какого черта, да ради Бога! — ухмыльнулся Бонхэм. Почему-то возникло ощущение, что Бен — его враг.

— Спасибо, — ответил Бен со своим средне-западным акцентом. Он отвел Гранта к корме.

— Лаки дала телеграмму, — сказал он.

— Догадываюсь, — ответил Грант.

— Она просила у меня денег на самолет, — сказал Бен. — Я ответил, что дам. Но сначала я хочу поговорить с тобой.

— Не надо, — проговорил Грант. — Я сам дам деньги.

— Ты уверен,что сознаешь, что делаешь? — спросил Бен.

И он предпринял попытку, долго и мучительно подбирая слова, рассказать о том годе, который он прожил без Ирмы вскоре после их женитьбы. Как все это невнятно и бессвязно, думал Грант в кристальной чистоте сознания, которое иногда возникает в состоянии полного опьянения. Суть всего этого бесконечного и беспорядочного рассказа заключалась в том, что Бен, изучив все и проанализировав, пришел к выводу: причиной того, что у них произошло с Ирмой, был страх, он испугался брака и его последствий, пришел в ужас, осознав всю ответственностьбрака, и теперь он думает, не в этом ли проблемы и Гранта. Ход его размышлений был настолько далек от истины, что Грант едва не расхохотался, а потом неожиданно обнаружил, что рассказывает Бену все, вот что невероятно. Он всегда считал, что никому не расскажет о флирте с Джимом Гройнтоном («Но Лаки флиртует со всеми, — перебил Бен, — это ее натура, ее стиль, он ничего не значит»), о предложении Джима Гройнтона в Морантс («Иисусе, да ведь все, каждый дуракделает предложение Лаки!»— сказал Бен), о предложении Джима Гройнтона выйтиза него, о котором она ему рассказала («Но она же отказалась, так?» — сказал Бен), и наконец, о том жутком, ужасном «ужине со спагетти», когда она его не разбудила, это непостижимо, но она не разбудила его. Она должнабыла наставить ему рога. Хотя она заявляет, говорит, кричит,что нет, не должна и не сделала.

(«И где же ты был, дружище Бен, старикашечка, со всеми своими обещаниями помочь?» — «Прости, — сказал Бен, — не надо было нам уезжать, но мы не знали».)

Ну, все это так, пустяки. А что не пустяки? Все это просто дерьмо собачье. Нет, он все-таки считает, что она должна быланаставить ему рога. Просто должна была.

— Ну, может, и нет? — сказал Бен. — Ты об этом думал? Может, она правду говорит?

— Конечно, — ответил Грант. — И ты думаешь, что она сказала бы, если это произошло? Дерьмо все это, парень.

Бен помолчал.

— Ну, знаешь, я не знаю ничего обо всех тех мужчинах, с которыми спала Ирма, пока меня год не было, — сказал он наконец. — И я не спрашиваю.

— Кончай! Это не то же самое. Вообщедругое! Я же был там! Спалпрямо там!

— Знаешь, я как-то хотел написать книгу о том времени, роман, понимаешь, обо мне и об Ирме, — задумчиво сказал Бен.

Грант недоверчиво уставился на него, а потом хихикнул.

— А почему не пьесу? Сделай пьесу. Мы бы тогда сотрудничали.

Глаза у Бена вспыхнули.

— Потрясно! Это мысль! Ты честно говоришь? — Потом он вспомнил о своей серьезной роли. — Ладно сейчас мы говорим о Лаки.

— Конечно, — сказал Грант.

— Но ты уверен?— серьезно спросил Бен. — Ты действительно, уверен?

— Ты прав, черт подери, я уверен. А какого черта еще она меня не разбудила?

— Может, она просто хотела тебя обидеть? — спросил Бен. — Из-за... э... этой миссис Эбернати.

— А может, она трахнулась с Джимом Гройнтоном по той же причине, — резко ответил Грант.

— Слушай, — медленно и серьезно сказал Бен, — я хочу у тебя кое-что спросить. И это очень серьезно. Не спеши и подумай, прежде чем ответить. Не думаешь ли ты, что все это только в твоем сознании?

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, скажем, то, что ты думаешь, испытываешь все эти муки по поводу Лаки и Джима, — все это происходит только потому, что ты чувствуешь себя виноватым в том, что все эти годы наставлял рога Ханту Эбернати с миссис Эбернати? — Он резко поднял руку. — Обдумай, не спеши.

— Ф-фу, — произнес Грант.

— Просто обдумай, — сказал Бен. — Не думаешь ли ты, что дело, может, в этом? Или отчастив этом?

Грант думал несколько минут.

— Понимаешь, — ответил он наконец, — я бы сказал, что может быть и так, очень может быть, если бы не эта ночь, когда она меня не разбудила.Потому что, понимаешь, у нее была масса других случаев наставить мне рога с Гройнтоном (Иисусе, она даже рассказывала, что ее влекло к нему, — отметил он про себя). И у нее была масса времени. Как в Морантс. Или в отеле. Но я никогда не думал, что она это сделает, у меня никогда не было сомнений. До той ночи.Так что я не думаю, что твоя блестящая идея отвечает истине. Понимаешь, что я имею в виду?

— Понимаю, — ответил Бен. — Но все равно, есть о чем подумать.

— Конечно, — сказал Грант. — Сколько ты еще будешь меня опекать, Бен?

— Я просто хочу хоть что-то спасти, — сказал Бен. — Лаки ведь для тебя драгоценность.

— Я тоже. Я тоже драгоценность для нее, — сказал Грант.

— Знаю, — спокойно сказал Бен.

— А она ее выбросила.

— Ну, — сказал Бен, — ты ведь знаешь, что за все в жизни приходится платить. Ты слишком велик, слишком важен, слишком тебя много,чтобы не понимать этого лучше других. Ты что же, отказываешься немного поучиться? Или ты уже все знаешь о жизни?

— Она трахалась с ним, — сказал Грант.

— Может, и нет. Это же не точно, — ответил Бен. — Но если и так, а она не говорит, может, она жалеет. Может, она что-то поняла. Что-то насчет того, что важно на самом деле. Что-то подобное и со мной случилось. В то время.

— Я мысли не могу вынести о том, что она могла такое сделать, — сказал Грант. — Просто не могу.

— Но может же, и нет,— мягко сказал Бен Спайсхэндлер. — Всегда остается и эта возможность. И не надо торопиться ее отбрасывать. Слушай, ты немного пьян. Пошли со мной в отель. Ляжешь спать. Да и потом есть шанс, что она отменит телеграмму.