Не такая, как все

Гектор пришел в себя, хоть и был по-прежнему бледен. Делая вид, что не замечает испачканных кровью простыней и полотенец, он подошел к жене, взглянул на красный комочек плоти, шевелящийся у нее на руках — и застыл, потрясенный, словно увидел самое прекрасное зрелище на свете.

Да так оно и было.

Никогда еще Лайам не видел ничего прекраснее этого ребенка.

Раздался звонок в дверь, громкий и настойчивый, требовательный. Кто-то, не отпуская, давил на кнопку звонка.

— Вот и помощь подоспела, — пробормотала Марисала. — Отлично, как раз пора обрезать пуповину.

Лайаму не хотелось открывать дверь. Сейчас сюда войдут чужие люди, увезут Инес с ребенком в клинику… К чему это? Он сам позаботится о ней и о малыше. Лайам хотел взять ребенка на руки, взглянуть в его красное сморщенное личико, еще раз поприветствовать нового человека, пришедшего в мир. Хотел продлить это давно забытое ощущение мира и надежды. Боже, он так давно не испытывал ничего подобного…

Но снова послышался звонок, и Лайам, вытерев руки полотенцем, пошел открывать.

На пороге стояли двое — мужчина и женщина в белых халатах. Лайам провел их в спальню и стоял у дверей, пока они с помощью Марисалы перерезали младенцу пуповину и заворачивали его в чистое полотенце.

Потом Марисала, измученная, но сияющая от радости, подошла к Лайаму. Новое платье ее было погублено: его уже не отстираешь. Но никогда еще Лайам не видел на ее лице такого счастья.

— Ты держался великолепно, — сказала она.

— Я? Боже правый, что же тогда сказать о тебе? Ты была просто… просто… — Лайам покачал головой и прикрыл глаза, чтобы скрыть набежавшие слезы. Бог свидетель, он готов был повалиться на пол и сам заплакать, как младенец.

Марисала заморгала, и Лайам догадался, что и она едва сдерживает слезы.

— Они решили назвать мальчика Лайамом, — сказала она. — В твою честь.

Лайам рассмеялся — но смех подозрительно напоминал рыдание.

— В мою честь? Почему? Что я такого сделал?

— Если бы не ты, — тихо ответила Марисала, взяв его за руку, — этот малыш родился бы на улице. Если бы не ты, он бы начал жизнь бездомным.

Лайам покачал головой.

— Это не я. Это все ты. Ты привела их сюда. Ты сумела предложить им крышу над головой так, чтобы не оскорбить их гордость. А я… я ничего не сделал.

Марисала рассмеялась.

— Ты отнесся к ним по-человечески. С добротой и уважением. По-твоему, это «ничего»?

— Я только подчинялся тебе. Им следовало бы назвать мальчика Марисалом. Марисала коснулась ладонью его щеки.

— Они знают, где ты был и что тебе пришлось пережить, — тихо сказала она. — Гектор сказал, что они решили назвать сына в честь великодушного и мужественного человека.

— Я ничего не сделал, — повторил Лайам. — И тогда, в тюрьме… я просто терпел.

В ответ Марисала то ли рассмеялась, то ли всхлипнула — он точно не понял.

— Но ты вытерпел все, и я каждый день благодарю за это Бога.

И она отвернулась, чтобы смахнуть слезы с глаз.

Медики объявили, что Инес и ребенку надо ехать в больницу. Гектор вызвался поехать с женой. Марисала вышла на лестницу вместе с ними, а Лайам все стоял в дверях спальни, потрясенный истиной, которая внезапно открылась ему.

Что он сделал за эти пять лет? Научился скрывать свои чувства. Разучился говорить правду. Отвернулся от жизни, предназначенной ему при рождении, и погрузился в сумрачный мир кошмарных снов.

Больше он не сделал ничего.

Тело его свободно — но душа по-прежнему заперта во тьме.

Марисала проснулась от сдавленного крика. Кричал Лайам. Она услышала, как он встает с кровати и зажигает свет.

Потом он долго бродил по дому — и везде включал свет, разгоняя ночную тьму.

Часы на тумбочке показывали 3:54.

Прошел всего час с тех пор, как Гектор с женой и ребенком уехали в больницу. Всего час с той минуты, как Марисала упала на постель и забылась глубоким сном.

Лайам поднимался вверх по лестнице — к себе в спальню. Марисала решительно встала и направилась к дверям.

Услышав шаги, Лайам обернулся. Он осунулся, под глазами залегли черные тени. Но Марисала была уверена, что сегодня он больше не заснет.

— Прости, я не хотел тебя будить. — тихо проговорил он.

Лайам был в одних трусах; но, несмотря на прохладу в доме, волосы его слиплись, а грудь и спина блестели от пота.

— Ты меня не разбудил, — солгала Марисала. — Я не могла заснуть.

— Понятно, — ответил Лайам, но Марисала догадалась, что он ни на секунду ей не поверил.

— Снова дурной сон?

Лайам отвел взгляд, но Марисала успела заметить, как в глазах его мелькнуло отражение пережитого ужаса.

— Иди ложись.

— Хорошо, — ответила Марисала. — Но, раз уж мы оба не спим, может быть, нам стоит поговорить?

Лайам устало опустился прямо на ступени, словно ноги вдруг отказались ему повиноваться.

— Знаешь, — сказал он медленно, подняв на нее измученный взгляд, — я, кажется, разучился разговаривать. О важном.

Марисала смотрела на него широко открытыми глазами. Она не ожидала от Лайама такого откровенного признания.

Он горько улыбнулся.

— Я известный специалист по светской болтовне — но, боюсь, сейчас ты не в настроении говорить о погоде.

— А о чем ты в настроении поговорить? — спросила Марисала, садясь рядом.

Лайам повернулся к ней.

— Ты прекрасно справилась с Инес и Гектором. Я не ожидал, что ты умеешь так здорово управлять людьми. Мягко… но в то же время твердо и решительно.

— А это хорошо или плохо? — озадаченно спросила Марисала.

— Очень хорошо. И… Мара, знаешь, что мне сейчас пришло в голову? Тебе нужно идти в медицинский институт. Ты должна быть врачом.

— Я? Врачом? Шутишь!

Лайам улыбнулся в ответ — впервые за долгое время улыбнулся искренне.

— Милая, я абсолютно серьезен. Из тебя получится потрясающий доктор. Можешь специализироваться на акушерстве. Представляешь? Не отнимать у человека жизнь, а помогать ему прийти в этот мир.