Не такая, как все

— Куда ты едешь после меня? — спросила Марисала, когда они свернули на улицу, застроенную по обе стороны ухоженными старинными особняками и многоквартирными домами.

— В редакцию «Глоба». Моей газеты, — пояснил он.

— Я знаю, что такое «Глоб», — с недовольной гримаской заметила Марисала. — Все эти годы я не пропускала ни одного твоего материала!

— Да ты мне льстишь… Смотри-ка — свободное место прямо перед домом! Положительно, ты приносишь мне удачу!

Лайам остановился, дожидаясь, пока отъедет автомобиль, занимавший это место еще пять минут назад.

— Сантьяго каждую неделю получает «Глоб» на адрес своей конторы, — объяснила Марисала, не сводя глаз со здания, которое Лайам назвал своим домом. Шестиэтажное каменное строение, казалось, дышало спокойствием и надежностью. — А прочитав, приносит мне.

Лайам с уверенностью опытного водителя скользнул на освободившееся место и лишь затем повернул голову к Марисале.

— Правда? Каждую неделю?

— Каждую неделю на протяжении двух лет. Я первым делом искала в газете твою колонку.

— Польщен, польщен.

— У тебя бывали очень сильные статьи. Хотя в последнее время…

— А случалось тебе видеть репортажи Си-эн-эн? Те, что делал я из…

— Из Сан-Салюстиано, — закончила она. — Конечно! Если бы ты писал для «Нью-Йорк Таймс», как пить дать, получил бы Пулитцеровскую премию.

— Я выбрал Си-эн-эн, потому что не стремился завоевывать призы. Я хотел, чтобы как можно больше обычных, простых людей узнали о том, что происходит в твоей стране.

…Соединенные Штаты помогали так называемому «демократическому правительству» Сан-Салюстиано, держащему в страхе всю страну, деньгами и оружием. Репортажи Лайама по Си-эн-эн возбудили общественное мнение, и помощь диктатору прекратилась. Без поддержки США правительство оказалось бессильно: вскоре народ взял власть в свои руки и восстановил истинную демократию.

Война закончилась. Были проведены открытые и честные выборы, благодаря которым истинные вожди народа — в том числе и дядюшка Марисалы — заняли места в правительстве.

Конечно, жизнь страны была по-прежнему нелегкой, — но никто больше не боялся казни без суда или страшных застенков тайной полиции.

— И потом, — продолжал Лайам, выключая мотор, — я получил награду — приз Эмми.

— И Эмми была тебе приятнее дюжины Пулитцеров, — продолжила Марисала. Глаза ее заблестели озорным огоньком.

Лайам невольно улыбнулся в ответ. Однако эта тема была для него слишком серьезна, чтобы шутить по этому поводу.

— Cara, я хотел, чтобы поскорее окончилась война, — ответил он. — Чтобы ты была в безопасности.

Удивленно и немного недоверчиво, Марисала молча смотрела на него. Лайам сообразил, как должны были прозвучать для нее его слова. «Cara». Никогда прежде он так ее не называл. Он поспешно отвернулся.

— Чтобы ты и твой дядюшка были в безопасности, — быстро добавил он. — Ты и Диего, и Хуан, и Гарсиа, и Кармелита — все, кто боролся за себя и своих близких.

Марисала опустила глаза, и длинные ресницы бросили на ее щеки темную тень.

Лайам открыл дверцу и вышел из машины — несколько поспешней, чем нужно. Он боялся, что еще секунда — и он потянется рукой к ее темным кудрявым волосам… или просто сожмет ее в объятиях и поцелует.

Но этого делать ни в коем случае нельзя! Даже если она упадет к нему в объятия, если прильнет тонким гибким телом — как он сможет забыть об обещании, данном Сантьяго!

Хочет Марисала того или нет, он стал ее опекуном. Он должен охранять ее, а не тащить в постель.

— Какая красота! — заметила Марисала, выбираясь из машины. Она вскинула руки и с наслаждением потянулась, глядя в безоблачные небеса.

На девушке была простая белая футболка, растянувшаяся от неоднократной стирки. Она мешком висела на хрупких плечах и надежно скрывала женственные очертания груди.

Марисала по-прежнему выглядела подростком. Однако Лайам знал, что в ее тонких руках и нежной груди кроется неженская сила.

Брюки защитного цвета были Марисале великоваты и сползали вниз, обнажая загорелую полоску кожи на животе и нежный пупок.

— Я купил себе эту квартиру, как только моя книга появилась в списке «Таймс».

Лайам достал с заднего сиденья сумку Марисалы и подал ей, изо всех сил стараясь не смотреть на девушку. Марисала взяла сумку, и рука ее скользнула по его руке. Она, казалось, и не заметила, что до него дотронулась; однако ее прикосновение заставило Лайама стиснуть зубы и поспешно отстраниться.

— Точно, совсем забыла! Я же беседую с настоящей знаменитостью! — Она улыбнулась ему. — Подумать только: автор книги, стоящей в списке бестселлеров «Таймс»!

— Уже нет, — поправил Лайам. — Мода быстро меняется. Но моя книга побывала в этом списке.

В вырезе футболки виднелись худенькие ключицы. Такая трогательная, пронзительно женственная деталь, совершенно не подходящая к ее обычному «крутому» имиджу.

Помоги ему Боже, он попал в переделку! Он с ума сходит от этой девушки. От него не укрывается ни один ее вздох, ни одно движение. Ее темные глаза словно гипнотизируют Лайама — но он не в силах отвести взгляд.

— А теперь вопрос, который ты, наверно, слышишь со всех сторон, — улыбаясь, продолжала Марисала. — Когда выйдет продолжение?

Теперь Лайам смог отвести взгляд. Поневоле пришлось. Он не мог лгать, глядя ей в глаза. Она бы сразу его раскусила. Он отвернулся и зашагал к двери, роясь в карманах как будто в поисках ключей.

Прежде он сказал бы ей правду. Тогда, в Сан-Салюстиано, Лайам был откровенен с ней во всем — если не считать своего влечения. Но времена откровенности давно прошли, и теперь он дал ей тот же ничего не значащий ответ, что и всем остальным.

— Я сейчас работаю над ним.

Если честно, он над продолжением не работал. В разговорах с нью-йоркским редактором он отделывался отговорками, а наедине с собой изобретал любые предлоги, чтобы не садиться за письменный стол…

Лайам поспешно сменил тему.

— По ночам здесь дежурит привратник, — сказал он, открывая дверь. — Я тебя с ним познакомлю.

— Сантьяго говорил, ты пишешь о том, что пережил в Сан-Салюстиано. — Марисала не сводила настойчивых глаз с его лица. Из ее «хвоста» выбилось несколько темных вьющихся прядей; солнечный свет зажег в них золотистые нити.