Не такой как все. Ведьмы

Миллионы писателей куролесят по всему миру в поисках своего вдохновения; они находят это в отношениях себя с миром людей; открытыми сердцами, они говорят с остальным миром; их разум тренируется в красивых местах; их характеры закаляются в разных событиях. Словно спортсмены тренируют свои мышцы, они отправляются в свои экскурсии по миру.

У Шроо, шла подготовка к схваткам с сексотами-бюрократами, сельскими сексотами- рабовладельцами. На протяжении целого десятилетия!

Ежедневно, одной и той же дорогой, с завидным постоянством, невзирая на сплетни досужих бездельников, он отправляется в свой новый поход. Навстречу солнцу и ветрам, морозам и ливням. Летом и осенью, зимой и весной. Ежедневно!

Зимой он прихватывал с собою рыболовецкий ящик, бур и надолго застревал у Займища, таская из подо льда плоских лещей, густёрок, синцов, полосатых красавцев окуней и прочую живность. Как, и: огромных, пятиметровых щук. Эти два с половиной километров пути, стали самыми производительными для его вдохновения. Он еще не мог фиксировать мысли на бумаге, просто наслаждался их возникновением и присутствием в его сознании. Отличное время для глубоких размышлений о своей литературной судьбе…

Сомнения уходят прочь только тогда, когда впервые автор увидит напечатанным свой маленький рассказик в одной киевской, патриотической газете. Он долго не мог навернуться, чтоб перечитать его. Буквы разбегались перед глазами; он не видел строчек. "Неужели я смог?" — стучала мысль, как будто бы уже весь мир узнал о его публикации. Целый год рассказик покоился в его столе, так не разу и не читанный. Однажды, ему, все же, удалось его перечитать — это случилось перед поездкой в Киев. Стремясь подняться на более качественный литературный уровень, он намеревался заручиться поддержкой какой-то особы, известной в журналистских кругах, засевшей в редакции появившегося толстого журнала (место сбора украинской, журналистской элиты), близкого к законодательному органу, только что образовавшегося на политической карте мира независимого государства, Украина, в детстве, проживающей по соседству; он обнаружит, как же привлекательно выглядит этот маленький рассказик, даже с теми купюрами, сделанными редактором, после чего мысли, высказанные им, смотрелись как-то по-военному подтянуто, облаченные в элегантную печатную униформу, в виде шрифта, словно и не им самым выстраданными, во время этих, ежедневных, прогулок. После этого, он был готов: снова и снова совершать свой творческий подвиг. С этой особой, в итоге ничего так и не вышло; зато он теперь знал, как надо работать над рассказами. Открылся большой путь. Он станет еще больше думать (и еще больше писать рассказов). Это было время его литературной линьки; не все удавалось напечатать, — но с каждым успехом, он приобретал необходимый опыт.

Пофестивалив в Киеве, он порвал отношения с этой газеткой, выловив в одной из их публикаций, что непомерный процент его успеха, они приписывают себе.

С тех пор он пошел один по горной дороге: вверх, и вверх, не ведая куда заведет его литературная дорога.

…С приходом весны, луга в пойме реки, оживали травами. Их пробуждали теплые ветра, с богатырской силой вытягивающие на свет все живое и неподдельное (красивое, чистое, свежее, ласковое, нежное, насыщенное). Словно мириады солнечных осколков, рассыпались по изумрудному бархату травяного настила, желтые цветочки: калужниц, купальниц, ветрениц, чистотела, мать и мачехи, гравилата, пижмы, лютиков, девясила, пупавки. За ними, следовали голубые и розовые наплывы: колокольчиков, чистеца, кукушкиного горицвета, вероники, иван-чая (кипрея), дербенника, чорноголовки, цикория, клеверов, — во всей разноцветной гамме, — от розового и белого, до желтого. Маленькими звездочками — цвел золототысячник. Чуть позже вспыхивала в траве луговая гвоздика, все пытаясь выглядеть принцессой.

Буяли красками и ароматами широкие луга, словно большой океан, с наплывами белой пены на волнах: тысячелистника, подмаренника, ромашек, до самых скромных, — едва заметных, — зведчаток.

В самые засушливые месяцы, по опушкам посадок, обычно на песчаных берегах, встречались кусты жесткого донника.

Самым грозным царем во всей этой травянистой империи — будет выступать чертополох со своей пурпурной шаровидной короною и колючими зелеными лапами по всему разлогому многоголовому стеблу. Во главе многочисленной рати осота, который в колхозные времена захватил все луга со скоростью нашествия хана Батыя в далекие времена.

Колхозные коровы, словно мухи дохлые в законсервированной сталинской системе хозяйствования, тлетворным запахом гниения, портили весенний воздух луга, Хоцево, пока Шроо, неспешной прогулочной ходой, шествовал на Сейм, и дальше, к Мертвиці, к Дяківскому — или же, перейдя Сейм по мосту сработанному агрофирмой базирующейся в соседнем селе, не углублялся в луга Московщины, доходя до Хрещатого — озеру заросшего по берегам лепехой (аиром), камышом, сусаком, кувшинками, лилиями рассыпанными по воде, — поворачивал в сторону вытянутой Семки (гирлянды небольших озер) или же, проследовав вглубь луга, доходил до, возвышающегося над окрестностями, Городка (говорили, что этот холм насыпан: то ли скифами, то ли сарматами), на котором, они, еще в школьные годы, под водительством нервного историка, пережившего немецкий плен во время войны, О.П. вели примитивные раскопки, довольствуясь нехитрыми артефактами, — черепками разбитой утвари, — сплошь заросшим боярышниковой чащей, вязами, дичками (дикими грушами), что виден был из любой точки обширного луга. Минуя густые заросли таволги, в самых топких местах, в Вовках, — название места, — возвращался назад по той же самой дороге, заготовив щавеля для зеленого борща на обед (совмещая приятное с полезным). Так прохаживал очередной свой год вхождения в сам литературный процесс.

Чтоб придать себе устойчивости, Шроо вынужден был научиться выращивать много полезных растений на собственных грядках. В промышленных, так сказать, масштабах. Ему нужны были деньги, и много денег, чтоб компенсировать отсутствие хозяйства и сделать прочный задел собственного благополучия. На зависть колхозным бездельникам.

Вместо эпилога

Страницами написанных произведений, отлились годы жизни.

Эти годы изобиловали борьбой. Борьбой за независимость Украины.

Шроо выучился сражаться с чиновниками-сексотами не на жизнь, а на смерть.

В результате продолжительных, и упорных боев, Козолуп, на долгие годы, очистился от скверной власти совкодрочеров. Сексоты, и их потомство, на его окраинах, дохли, словно навозные мухи. Не считая ведьм, для которых Шроо стал настоящим молотом.

Остерегаясь проклятия ведьм, Шроо предпочитал умалчивать о своем участии. Скромность, в таких делах, залог дальнейших побед над этими уродищами из инфернального мира.

После боевого слаживания в Интернете: простые люди, воинами, уходили на Донбасс, защищать свою родину. Ушел, с ними, и Шроо…

…Он приезжал, чтоб хоронить мать. Мать оставалась единственным человеком, с которым связывала его память о, творческом, возмужании…

…Все так же милостиво несла свои тихие воды равнинная река, с такими же тихими заводями, с теми же остроконечными листьями козельчака над ее размеренным течением; с теми же длинными, ржавыми, косами подводного рдеста; с темно-зелеными зарослями кропивки и водяной гречихи на отмелях. Заросли кувшинок, еще больше обволакивали заливы по всему пространству; на плесах, продолжали расти лилии с тянущимися в темно-зеленую глубину тонкими и гибкими стеблями; с остро заканчивающимися, белоснежными лепестками, на цветках, с нежной желтой серединкой. Над камышами, все так же, непредсказуемо в полете, барражировали разноцветные бабочки и стрекозы. Везде пели птицы и квакали лягушки. Жизнь продолжалась, пусть и, уже, в каком-то урезанном варианте, в обезлюдевшем селе.

Было видно, по заколоченным окнам, что село выживает правдами и неправдами в этом мире. Самое унылое и бесперспективное село, каким оно было всегда, и каких имеется еще целые тысячи по всей Украине.

Шроо попрощался с этим пристанищем, чтоб поскорее избавиться от негатива.

Отцовский, заброшенный сад, уже не плодоносящий не разу после его поспешного отъезда, был тому свидетелем.

Сад, тихо, зарастал дикой бузиной, — с ядовитыми, красными ягодами, — быстро превращаясь в лесную чащу. Ничего здесь уже не напоминало Шроо об обширных грядках клубники, которые давали некогда обильные урожаи. Унылое и заброшенное пространство, над которым витала смерть…

Разрушенная отцовская хата умирала грязными окнами, ничем не выдавая тех счастливых дней его обучения. Жилище превратилась в мрачный склеп.

…При написании данной вещи, автор пользовался, во многом, закромами собственной памяти — так уже сложилось у некоторых авторов, что иных материалов им неоткуда брать.

Во время написания, автор (серьезно), избавился от весьма, чувствительных болячек, которые подцепили ему (так казалось) ведьмы. Исчез, например…… и еще много чего пакостного с этим связанного.

Так что любой читатель этой повести сможет на себе испытать ее терапевтические свойства.

10.09.2020 7:05:08

Месть вождя

(Из неоконченной повести).

…От любовных потерь никто не застрахован. Игорь втягивается в поэзию, много читает. Роберт Бернса и Сергей Есенин, два великих поэта с разной судьбой и из разных эпох, вводили его в сложный, поэтический мир. Он начинает и сам, уже, осознанно, вдохновляясь впечатлениями, сочинять стихи. Чем и коротал время, пытаясь лечить душевную травму, нанесенную окончательным разрывом с НН. Иногда, он отправлялся в интернат, — где вся эта братия, была вынуждена подыгрывать прыщавому холерику, Шнурку, которому поручили ухаживать за его бывшей подругой, — а после, все чаще, по вечерам, стал бывать в сельском клубе.