Не только Холмс. Детектив времен Конан Дойла (Антология викторианской детективной новеллы).

— Ах! Благослови вас Господь, — прошептала несчастная девушка.

Я обратился к служанке, которая снова подошла к нам.

— Я выпишу рецепт для вашей госпожи, — сказал я. — Лекарство придаст ей сил и в то же время успокоит. Останьтесь с ней на ночь, миссис Фаррелл очень слаба.

Служанка обещала так и сделать, и я покинул миссис Фаррелл. Та проследила за мной взглядом; глаза ее были ясными, несмотря на ужасающую слабость. Теперь меня не удивляло участие, проявленное мисс Кьюсак: такая история способна вызвать сочувствие в самом очерствевшем сердце.

Я спустился и вошел в курительную без стука. У окна, откинувшись в глубоком кресле с кожаной обивкой, сидел мужчина. Он был худощавый и темноволосый, черты его лица отличались тонкостью и изяществом. Однако по складкам, залегшим вокруг рта, по настороженному взгляду глубоко запавших, чуть сузившихся глаз, по неряшливому платью и небрежно повязанному галстуку я без труда мог догадаться, что мисс Кьюсак нимало не преувеличивала степень его нравственного падения. Я коротко представился:

— Прошу простить мое вторжение, мистер Фаррелл. Меня зовут доктор Лонсдейл. Мисс Кьюсак просила меня зайти к вашей жене. Я только что от миссис Фаррелл и хотел бы поговорить о ней с вами.

В глазах Уолтера Фаррелла лишь на мгновение мелькнула тревога, когда я упомянул его жену, и тут же сменилась сонным равнодушием. Однако моему собеседнику хватило воспитания на то, чтобы предложить мне сесть. Я уселся и пристально посмотрел на него.

— Сколько лет миссис Фаррелл? — спросил я без промедления.

Он взглянул на меня так, словно счел мой вопрос неуместным, но ответил весьма легкомысленным тоном:

— Она очень молода, ей нет и двадцати.

— Совсем ребенок, — заметил я.

— Вот как?

— Да, еще совсем ребенок. Так печально, когда гибнет юное создание, едва начавшее жить…

Я бы не стал говорить такое в обычной беседе, но мне хотелось взволновать и потрясти Фаррелла. Казалось, я добился своего: с его глаз будто спала пелена и они прояснились, обличая волнение и муку. Фаррелл подвинул кресло поближе и наклонился вперед:

— О чем вы? Разве Лауре так плохо?

— Она ничем не больна, но при этом умирает. Мне очень жаль, но если ее жизнь немедленно не изменится в корне, миссис Фаррелл не проживет и недели.

Уолтер вскочил.

— Не может быть! — вскричал он. — Моя жена умирает? Это чепуха, доктор Лонсдейл; она даже не кашляет и ни на что не жалуется. Просто обленилась, я ей неустанно это твержу.

— У нее не осталось сил, мистер Фаррелл, а без сил не выжить. Что-то поглощает ее жизнь, высасывает из нее все соки. Я буду с вами совершенно откровенен, ведь когда речь идет о жизни и смерти, церемониться не пристало. Ваша жена умирает, потому что вы разбили ей сердце. И только вы можете ее спасти, ее судьба — в ваших руках.

— К чему вы клоните?

— Вы прекрасно знаете к чему и должны меня понять. Это все из-за вас.

Уолтер Фаррелл побледнел как полотно.

— Я же делаю для нее все, что в человеческих силах, — сказал он. — Ей бы хотелось, чтобы я постоянно улыбался и порхал как бабочка. Но мужчине всегда есть из-за чего переживать и тревожиться, а мне в особенности, ведь…

— Ваши дела в плачевном состоянии, скажем так, — продолжил я.

— Да. Это вам Флоренс Кьюсак сказала?

— Я не вправе отвечать на ваш вопрос.

— Тем самым вы уже ответили. Они обе, Флоренс и Лаура, — просто дуры, каких свет не видывал.

— Это говорит ваш гнев.

— Это говорю я! Они хотят от меня невозможного… Они хотят, чтобы я, джентльмен, бросил дело, когда… Доктор Лонсдейл, вы мужчина, и вы поймете: я не могу выполнить их просьбу.

— Тогда ваша жена умрет.

Он заходил взад-вперед по комнате.

— Полагаю, вы все знаете о моих делах с Рэшли? — спросил он через мгновение.

Я кивнул.

— Тогда вы представляете себе мое положение. У Рэшли сейчас много долгов, и я не могу его бросить в такую минуту. Мы надеемся вернуть проигрыш уже на этой неделе, и как только мы отыграемся, я выйду из дела. Этого достаточно?

— А что вам мешает сделать это немедля?

— Я не могу, и ничто меня не переубедит. Нет смысла продолжать наш разговор.

Я понял, что дальнейшая беседа причинит более вреда, чем пользы, и, попросив листок бумаги, выписал рецепт для миссис Фаррелл. Затем я вернулся к мисс Кьюсак. Завидев меня на пороге библиотеки, она бросилась мне навстречу.

— Ну что? — спросила она.

— Вы правы, — ответил я без тени притворства. — Я полностью на вашей стороне. Я был у миссис Фаррелл и говорил с мистером Фарреллом. Его жена умрет — прошу, не перебивайте меня, — его жена умрет, если избавление придет слишком поздно. Я долго говорил с Фарреллом и изложил ему все начистоту. Он обещает выйти из игры, но лишь на следующей неделе. Его не переубедить: он считает, что у Рэшли плохо идут дела, а честь не позволяет ему бросить компаньона в беде. Но миссис Фаррелл, вероятнее всего, до следующей недели не доживет. Что нам делать?

— Только одно, доктор Лонсдейл, — открыть Уолтеру Фарреллу глаза. Мы должны ясно ему показать, что он попался на удочку Рэшли.

— Но как?

— О, вот это самое главное. Чем больше я думаю, тем неразрешимей эта загадка. Обычные способы, давно проверенные, не помогают. Смотрите. — Она указала на газетную вырезку в папке, лежавшей на столике. — Не скажу, как и откуда, но я узнала, что это объявление — зашифрованное послание одного из сообщников другому.

Я взял папку и прочел объявление: «Ошибка исключена. Прибой. Жокей-клуб».

— Чепуха какая-то! — воскликнул я, кладя папку обратно.

— На первый взгляд — да, — согласилась она. — Но Прибой — это кличка лошади, принадлежащей капитану Холлидею и выставленной на Кубок Сити и пригородов [28] в Эпсоме двадцать первого числа, в среду. Я уже пять часов пытаюсь разгадать эту шараду, вспоминаю все, что уже знаю о нашем деле. Но ничего не выходит.

28

Кубок Сити и пригородов (англ. City and Suburban Handicap) — крупное соревнование в гладких скачках с гандикапом; проводится ежегодно в конце апреля на ипподроме Эпсом-Даунз.