(не) только твоя

Я шумно вдохнул и выдохнул. Это простое действие прострелило от боли в больном ребре. Но я был непреклонен.

– Я не собираюсь выдавливать из себя лицемерие и выслушивать его раскаяние. Я зол. И я не буду притворяться, чтоб он мог заглушить свою совесть, - гаркнул я, повысив голос, - и отбыть к праотцам спокойно. Хочет моего прощения? Пусть намотает сопли на кулак, придет в себя и переосмыслит свою жизнь. Сейчас нам не о чем говорить. Из-за него у тебя на лице шрамы. Из-за него ты...

– Все, - отрезала Вета строго.
– Не надо туда. Оставь.

А я не могу оставить. Меня колотит от злости, стоит только подумать об этом. Она не хотела, чтоб я узнал, но врач сказал мне. Из-за этой гребанной ситуации в лесу она потеряла ребенка. И она хочет, чтоб я простил отца за все это безумное дерьмо, которое случилось из-за того, что он решил поиграть в Бога, вмешавшись в наши жизни. Ведь сама она почему-то за все просила его. И приезжает навещать его каждый день. А я не могу заставить себя даже посмотреть ему в лицо, без желания это самое лицо разбить.

Он лишил меня детства Алины. Теперь он, который привел в нашу жизнь эту сумасшедшую суку, еще и лишил нас ребенка. Второго ребенка, которого мы могли сейчас ждать, и которого больше нет.

– Пойдем, я проведу тебя в твою палату, Львеночек, - голос Веты смягчился.

Я не знаю, на каких успокоительных она, но, видимо, психолог выписала ей хорошие. Потому что по-другому ее умиротворение, ее всепрощение и самоотверженность я понять не могу.

– Ладно, - выдохнул я, подавляя и свой гнев. Подавляя в очередной раз, хотя хочется выплеснуть его, выковырять эту черноту из своей груди, ведь она мешает мне дышать.

– Возьмись за мою руку, - подсказала, поравнявшись со мной.

– Предложение, на которое невозможно сказать нет, - ответил, улыбнувшись криво, и повзолил ей руководить.

29 глава

Вета

Кое как уговорила своего дикого кота лечь и отдохнуть. Угрозами, правда. Объяснила, что чем больше он скачет, тем дольше его здесь продержат и тем позже он вернется к нам, домой. А мы, между прочим, скучаем. И он нужен мне. Нужен как воздух.

С тех пор, как прозвучал тот выстрел, моя жизнь резко изменилась, больно ударив новой черной полосой. Выстрел был не в меня, нет.

В неё.

И видеть своими глазами то, что я увидела... Моя психика не справилась. Я вижу, как она умирает, каждую ночь. Экстренно ушла в терапию, но она не помогает пока. Не помогает спать. И каждую ночь я просыпаюсь в холодном поту от одного и того же кошмара.

Слава Богу Алина спит отдельно, сама, и мои резкие пробуждения, стоны и крики во сне ее не пугают. Но они пугают меня, и я так бесконечно от них устала.

Личный врач Арского выписал мне успокоительные и снотворное. И если первое мой новый верный спутник, то второго я сильно боюсь. Я знаю, что на снотворное можно подсесть еще страшнее, чем на наркотики. И слезать с него потом очень болезненно. Поэтому я пока мало сплю, обхожу стороной упаковку таблетой и жду Льва из больницы. Жду и надеюсь, что его сильное тело рядом залатает дыру внутри и поможет всплыть назад, на поверхность, из этой пучины.

Лев стал вдовцом и чуть не стал сиротой. Станислав Константинович выбрался, хотя пуля должна была забрать его.

Он стал просить у меня прощения, как только пришел в себя. Я заверила его, что не за что. Моя психика просила одного: перевернуть эту страницу и начать с чистого листа. Стать семьей, если у нас есть шанс. Начать все заново.

Психолог, правда, говорила, что это ловушка. Что случившееся нужно принять, прожить и отпустить. Но это длительная терапия, а наш мозг настолько хитро устроен, что всегда ищет самые быстрые и самые простые варианты. Но прошлое всегда вылезет, как глубоко его не заталкивай. Вылезет и подставит болезненную подножку там, где будет казаться, что все нормально и переживать не из-за чего.

Она, безусловно, права. Но мне нужны эти уловки сейчас.

Ведь когда врач сказал, что я была беременна и беременность прервалась, я превратилась в ледяную глыбу. Чувство вины захлестнуло с головой. Ладно бы я не знала. Но знала же, что была осечка. Мы же предполагали, что могли зачать. И я не подумала об этом, когда садилась к Арскому в машину и согласилась поехать с ним. Не подумала о детях. Алина могла остаться без матери, а своего нерожденного ребенка я просто пустила в расход, не подозревая, что он существует.

– Плачешь опять, - покачал головой Рома, бросив сопереживающий взгляд на меня.

Я даже не почувствовала.

– Прости, - сказала, быстро вытирая слезы, как что-то постыдное.

– В порядке все, Лизавета. Ты же знаешь. Мне грустно, что я не могу помочь тебе.

– Ты помогаешь, - тут же возразила.
– Ты забросил проект, взвалив меня на свою голову, и возишься со мной, как с маленькой. Ты помогаешь, Ром, правда.

– Я твой друг. А для чего еще нужны друзья?

– Спасибо.

Его автомобиль подъехал к зданию частного медицинского центра.

– Вернусь через час. С пирожным и кофе.

– Ты самый лучший, - улыбнулась, уже со слезами умиления на глазах.

Я обмолвилась ему, что люблю шоколадное пирожное, простое и дешевое, как в школе когда-то в буфете продавали. И он его где-то раздобыл! Не знаю, где он его находит, ведь его давно в продаже нет, но после терапии он встречает меня неизменно с “вокзальным” и чашкой вкусного капучино.

И я, уставшая и зареванная, с благодарностью утешаю себя любимой из детства едой. Благодаря ней немного успокаиваясь и расслабляясь.

– У меня какой-то травмирующий опыт этим печеньем был зает, - сказала я, сидя в машине после сессии, вдруг осознав.
– Поэтому мне его так хочется.

Рома улыбнулся.

– Мы с Левой когда в хосписе дежурили, выходя себе всегда покупали шоколадку и колу. Я любил баунти, а он сникерс. И угадай, чего мне страсть как хочется, когда на работе завал и нервяк?

Я кивнула, растерянно улыбнувшись. Опустила задумчивый взгляд в кружку.

– Ты забудешь увиденное, Вета. Психика защищает нас от черни. Она спрячет это от тебя.