Не ты

Телефон зазвонил. Мама.

— Да, мам, привет…

— Привет? Сев… Ты вообще в курсе, который час?

— Ага… Поздно уже.

— Или рано. Пять утра, а я ни минуты не спала…

— Так ложись. Я скоро приеду.

— У тебя все хорошо? — после короткой паузы тихонько спросила мать.

Что ей сказать? Дерьмово все, как ни крути, но он будет стараться выкарабкаться. Он будет…

— Да, все отлично. Сдачу сессии отмечали с одногруппниками.

— Правда? — в голосе матери послышалось облегчение, и оно больно резануло по сердцу.

— Правда… Так что, иди спать. Я скоро буду.

И он действительно поехал домой. Медленно, не так, как обычно. Нужно было подумать, как-то переосмыслить всё, потому что жить, как раньше — значит, в бездну катиться, отпустив тормоза. А он не хотел падать. Больше не хотел.

Дом родителей находился в пригороде, но по пустынным улицам в ранний час — добрался довольно быстро. Мать не спала, хотя он и просил. Сидела тихо в гостиной, поджав под себя одну ногу, и бесцельно щелкала пультом от телевизора.

— Привет, ма…

— Я слышала, как ты подъехал.

Сева кивнул. Он знал, что если долгое время вслушиваться в тишину, любой отличный от нее звук воспринимается необычайно остро. Даже через дорогущую систему шумоизоляции, на которую не поскупились при строительстве их дома.

— А спать чего не легла? — отводя взгляд, поинтересовался Сева, снимая с головы осточертевший снепбек.

— Хотела тебя дождаться. Ты и не замечаешь, а я всегда тебя жду… — тихо заметила женщина, но лучше бы заорала. Возможно, тогда ему было бы хоть немного легче.

— Извини… Извини, ма, я… вел себя, как кусок дерьма, и…

— Я так волнуюсь за тебя, Севка… Если бы ты только знал.

— Я знаю…

— Ни черта ты не знаешь, глупый. Откуда тебе знать, что чувствует мать, когда у нее на глазах умирает ребенок?

— Это уже в прошлом. Ну… больница и все дела.

— В прошлом? Думаешь, ты в больнице умирал?

— Мам…

Виктория запрокинула голову к потолку и надавила пальцами на глаза.

— Ты сейчас подыхаешь, Севка. И нас всех за собой тащишь. Я ведь, что без тебя? Кто? Не знаю…

— Мам, ну, не надо, а? — Сева подошел к матери и осторожно обнял ее хрупкую фигуру. — Я все понял сегодня, правда! Знаю, что был не прав, но все уже в прошлом.

— Эти наркотики твои… Ты думаешь, я не знаю, что ты творишь? Я ведь не дура, Сев! У меня руки опускаются… Как тебе помочь? Самохин говорит — не давать тебе денег… Так, может, он прав?

— Отец такое сказал?

— Отец… — хмыкнула Виктория. — Да, представь себе. Говорит, что ты с жиру бесишься.

— Может, и бешусь. Мам, ну… не плачь, а?

— Где я тебя упустила, Севка? В чем не додала? Ты ведь ни в чем отказа не знал, так, может, в этом и проблема? А не в твоих ногах…

— Мам… Посмотри на меня, — приказал Всеволод, стирая прозрачные слезы с красивого лица матери, — в прошлом всё, слышишь? И наркота, и загулы… Вообще все! Я еще не знаю, как это все в голове устаканить, как справиться со всем, но… я найду способ.

— Ох, Севушка…

— Я не хочу больше вот так… Я жить хочу, мама. Стоять на сцене, писать музыку, любить, в конце концов…

— Все в твоих руках, милый. Ты ведь знаешь, мы поддержим тебя во всем!

— Да. Знаю… — уверенно кивнул Сева. — Ну, так мы все решили? Или ты еще хочешь поплакать? — неловко пошутил Богатырев.

— Не хочу, — всхлипнула женщина, — я с тобой на сто лет вперед наплакалась, дурень!

— Значит, вытирай слезы и иди спать…

Виктория послушно смахнула влагу со щек. Растерла распухшее лицо. Взглянула на сына с робкой надеждой:

— Все, правда, хорошо, милый?

— Правда, мама. А, если нет — то непременно будет.

На второй этаж они поднялись вместе. Всеволод принципиально не стал переезжать на первый, хотя каждый раз, поднимаясь по лестнице на протезах, проклинал свою твердолобость. У самой двери оглянулся. Кивнул матери напоследок и неловко переступил через порог.

Первым делом — отмыться от смрада притона Лута. Слава богу, к помывкам он давно уже приспособился… Пришлось научиться. Потому что самым унизительным в этом всем для Севы стала именно невозможность себя обслужить. От этого чувство собственного достоинства в пыль втаптывалось. И сдохнуть хотелось со стыда, чтобы никогда его больше не испытывать. С горем пополам стащил штаны, открепил протезы, которые потом тоже нужно будет вымыть. Пересел на коляску и доехал до ванной. Когда Севе становилось особенно хе*ово, он заставлял себя думать о тех, кто не имел возможность купить все эти приблуды. Протезы, кресло… Кто не мог переоборудовать дом и ванную комнату под нужды ампутанта. Вот кому приходилось действительно х*ево.

На душ у Богатырева ушли сорок минут и последние силы. Думал, не уснет, но вырубило в момент. Утром проснулся под ор телефона. Пошарил на полке рукой, хотел уже отключиться, но взгляд зацепился за фото Маши, которое он поставил на входящий. Сердце ёкнуло — принимать или не принимать вызов. Он так и не нашел слов, которые бы объяснили хоть что-то! Мазнул пальцем по сенсору. Оказалось, что Мура не злилась. По крайней мере, он не обнаружил злости в ее голосе, как в тот ни вслушивался, в надежде услышать хоть что-то. Голос ее «мужика» услышать, если уж говорить начистоту… Сева хотел понимать, с кем ему придется тягаться. Знать врага в лицо, но тишина на заднем плане их разговора ничуть тому не способствовала.

С чего он вообще решил, что они провели ночь вместе? Ведь если все, что ему удалось узнать о Машке, правда, то ни о каких ночевках и речи не могло быть. Вряд ли Муре такое было позволено.

Сева спустился с постели, шипя обработал ссадины на культях и надел протезы. Когда это дерьмо с ним случилось, он мечтал о том, чтобы вновь отливать стоя, как все нормальные мужики. Он рыдал, как сопливая девчонка, из-за невозможности сделать это! Он вздернуться хотел… И сейчас возможность стоя пустить струю стала его маленькой каждодневной радостью, которую могли бы понять только те, кто прошел через то же, что и он сам. Да, отливать стоя — счастье!

Приведя себя в порядок, Сева спустился вниз. Мать нашлась в кухне.

— Эй, ты что здесь делаешь?

— Пытаюсь приготовить завтрак.

— Завтрак? — моргнул Сева, замерев с банкой спортивного питания в руках. Как только у него появилась такая возможность, Богатырев возобновил тренировки. У него не было половины тела, но это не означало, что его оставшаяся часть не могла выглядеть хорошо. Возможно поэтому протезы и стали тереть — он хорошо раскачался за последнее время.

— Да! А что не так?