Не тяни леопарда за хвост
Шрифт:
Противник себя выдал. Это обнадеживает. Он взвинчен настолько, что решился напасть на меня. Да, но что его насторожило? Понятия не имею, чем именно я заслужила такую честь. Не исключено, правда, что моего визита к Айше оказалось достаточно, чтобы у него земля загорелась под ногами. Нет, вряд ли. Скорее, сама не зная того, я напала на какой-то след.
Английский лорд... Айша случайно проговорилась, и я посчитала это слово ключевым. А почему, собственно? Если цветистый арабский позволяет называть мужа «хозяином», то любой мало-мальски приличный представитель мужского пола для
В любом случае все факты за то, что фальшивый жрец и убийца Олдакра — одно и то же лицо. Остается доказать, что это либо граф Ливерпуль, либо его дьявольский наставник...
Кажется, я уснула. Нет, точно уснула... когда на минутку прилегла рядом с застонавшим во сне Эмерсоном. Первой моей мыслью, едва я открыла глаза, была мысль о муже. Эмерсон дышал глубоко и ровно, жара не было. Но что-то же меня разбудило?
— Рамсес! — позвала я. — Ты что здесь делаешь?
Из-за кровати вынырнула черноволосая головенка.
— Я старался не шуметь, мамочка. Хотел проверить, спишь ли ты...
— Уже нет, большое спасибо. Но папа, слава богу, спит, так что...
— Не сплю, — пробормотал Эмерсон.
— У тебя глаза закрыты.
— Подумаешь! — Он распахнул глаза. — Черт побери! Который час?
— Два часа десять минут, — сообщил Рамсес. — Прошу меня простить за вторжение, мамочка. Узнав от Гаргори о смертельной опасности, которой вы с папочкой подверглись этой ночью, я взял на себя смелость...
— Два часа! — взревел папочка. — Два часа дня?! Ясное дело, солнце-то светит! Ты почему меня не разбудила, Пибоди?
Никакие силы не удержали бы его в постели. Спрыгнув с кровати, Эмерсон протопал в ванную. Рамсес, поколебавшись, двинулся следом. Он обожал наблюдать, как папочка бреется. Более того, в свое время наше чадо едва не перерезало себе горло в попытке скопировать этот увлекательный процесс, после чего ему строго-настрого запретили прикасаться к бритвенным принадлежностям.
— Так-то лучше! Ну и ночка, верно, Пибоди? — Эмерсон с наслаждением крякнул, плеснув пригоршню воды в лицо, а заодно и на повязку.
— Эмерсон, осторожнее! Теперь придется менять...
— Если не ошибаюсь, папочка, твое замечание относится к событиям этой ночи, — завел свою песню Рамсес. — Позволь поинтересоваться...
Может, папочка и позволил бы, но тут на мой звонок в спальне появилась горничная с подносом, в сопровождении еще одной горничной, с тазом горячей воды... и миссис Уотсон в качестве наблюдателя... и Гаргори — вовсе безо всякой цели.
— Как профессор?! — с порога чуть ли не завопил Гаргори.
— Отлично, отлично! — докрасна натирая щеки полотенцем, крикнул Эмерсон. — Доброе утро, дружище Гаргори. А-а! И миссис Уотсон здесь? Замечательно! Я бы не возражал против основательного завтрака, ленча или что там по времени полагается. Прошу прощения... э-э... Сьюзан. — Он попятился, дав дорогу Мэри Энн с тазом.
За спиной Гаргори толпилась вся челядь, включая тех, кому вообще не положено подниматься из кухни в комнаты, — четыре лакея, кухарка и еще три горничных.
— Надеюсь, вы убедились, Гаргори... и все остальные тоже...
что с профессором все в порядке. Он жив, относительно здоров и уж определенно полон энергии.— О, миссис Эмерсон! — всхлипнула миссис Уотсон. — Простите! Не понимаю, что это с ними такое!
— Вы тут ни при чем, дорогая, — успокоила я экономку. — Мне не привыкать.
— Прошу прощения, мадам, — подал голос Гаргори.
— Да?
— Не сочтите за назойливость, но мы хотели бы узнать и о вашем здоровье, мадам. Вы охрипли. Не прикажете ли послать за доктором?
Ну не прелесть ли?
— Крайне признательна вам всем за заботу. А теперь, если позволите...
Не так быстро, как хотелось бы, но мне удалось развеять их сомнения и отправить всех из спальни. Впрочем, от мысли поговорить с мужем все равно пришлось отказаться. В присутствии Рамсеса, сами понимаете...
Одним словом, пока Эмерсон заканчивал туалет, а сыночек без умолку трещал, я спокойно напилась чаю. Наконец мужчины рука об руку выплыли из ванной, и мы поменялись местами. Понятия не имею, в каких словах папочка описал Рамсесу наши приключения, — из-за закрытой двери доносился приглушенный рокот, но я особенно не прислушивалась.
— Кто такая эта леди, папочка? — зазвенел голос Рамсеса, когда я, уже умытая и причесанная, вернулась в спальню. — И как случилось, что ее постигла столь печальная участь? Из твоего рассказа следует, что ты не принимал участия в завершающем этапе схватки. Однако, зная мамочку, я не сомневаюсь, что она не обратилась в бегство, чему подтверждением является ее покалеченное горло...
— Я понял, мальчик мой. — Скосив на меня глаза, Эмерсон поинтересовался: — Ты... э-э... ты что-то сказала, Пибоди?
— Нет.
— Ну еще бы! — бодренько воскликнул мой любимый, снимая Рамсеса с коленей. — Дорогая моя Пибоди! — Он подскочил с кресла и открыл объятия. — Тебе же трудно говорить! Бедная лебединая шейка! Она похожа на картину кисти Тернера! Кухарка! Где кухарка? Кажется, она предлагала чудодейственное средство...
Рамсес поскакал в ванную, приговаривая:
— Необходимо прибегнуть к большому количеству холодных примочек, чтобы предотвратить...
— Нет. — Я схватила его за руку. — Не нужно, Рамсес. Премного благодарна за заботу, но у меня хватает неприятностей и без твоих водных процедур. Иди к себе. Мама должна переодеться.
— Да, мамочка. Не позволишь ли сначала...
— Не позволю. Позже. Все вопросы позже, договорились?
Эмерсон, как обычно, предложил свою помощь. Увы, увы. Я успела лишь натянуть платье, когда вернулась экономка.
— Обед готов, мадам... профессор!
Эмерсон озабоченно уставился на часы:
— Да-да, в самом деле пора. Идем, дорогая моя Пибоди?
— Разумеется. Одна маленькая загвоздка: платье, видишь ли, не застегнуто. Не будете ли вы так любезны помочь, миссис Уотсон?
Эмерсон напустил на себя оскорбленный вид. Я притворилась, что не заметила.
Кухарка, дай ей бог здоровья, приготовила холодный обед из разнообразных закусок вроде рыбных и мясных студней и пудингов, которые не могли повредить моему «покалеченному», как выразился Рамсес, горлу. Похоже, меню и Эмерсону пришлось по душе. Он глотал все подряд, не прожевывая, то и дело косясь на часы. И при этом без остановки сыпал вопросами на самые невиннейшие темы: