Не упыри
Шрифт:
– Я никогда тебе этого не прощу, – сказала я Роману и бросилась в хату.
Забившись в спальню, я дала волю слезам. Как же это больно – узнать об измене! Я никогда и вообразить не могла, что Роман способен так меня предать. Как же так?! Я была в панике, без конца плакала и не знала, что мне делать. Я слышала, как вернулись из школы дети и радостно защебетали, увидев отца. Слышала я и то, как Роман рассказал им, что у них теперь есть сестричка Иринка. Он накормил детей и уложил их спать, потом принес поесть и мне, но я сделала вид, что сплю. Тихонько, чтобы не разбудить меня, он прилег рядом. Теперь мы оба
… мая 1974 г
Измена… Знала ли я, что измена – это такая адская мука? Она жжет раскаленным железом сердце, камнем давит грудь, не дает вздохнуть. В голове, как надоедливые августовские мухи, роятся, гудят тысячи мыслей. Мысли путаются, сплетаются, а мухи попадают в эту паутину, жужжат, ноют, и от этого голова раскалывается, как переспелый арбуз.
Какое же это страдание – узнать об измене! Меня душит ревность. А ревности без любви не бывает. Должно быть, всякая любовь существует только на определенном отрезке времени, на котором точкой обозначен конечный пункт. И эта остановка называется Измена. Эта остановка – испытание моей, нет, нашей – любви. Я должна быть сильной, чтобы выдержать все, чтобы любовь не источил червь злобы. Злоба и ревность не должны разрушить мою, вернее, нашу любовь.
Я должна быть сильной! Пройдет время, и боль притупится. Я должна задушить в себе ревность и забыть измену. Любовь, если она настоящая, должна уметь прощать. Она у меня должна быть не только всепоглощающей, но и всепрощающей. Может, сама жизнь послала нам это испытание, и тут нет вины Романа? Так или иначе, я не должна так низко падать. Наша любовь не должна дать трещину, она должна стать еще крепче, еще более закаленной. Даже самый прочный металл сначала нагревают, чтобы потом, остынув, он стал еще прочнее. Все будет хорошо. Мне нужно только время…
А как же наш дом? Он, как синяя птица, снова отдалился и исчез за горизонтом.
… мая 1974 г
Сутки отлежав в постели и выплеснув вместе со слезами все свои женские обиды, я сцепила зубы и вышла из комнаты. В конце концов, дети не должны отвечать за грехи родителей.
Я увидела четыре пары любопытных детских глаз. Они смотрели на меня с немым ожиданием.
– Добрый день! – поздоровалась я и улыбнулась. – В нашей семье новая девочка. Вы уже успели познакомиться?
– Да, – сказала Даринка. – Мы даже спим вместе в моей кровати.
– Ее зовут Ежик, – ткнул Ирину в бок Андрейка.
– Почему ты ее так называешь? Надо звать по имени, – сделала я замечание сыну.
– Меня все так зовут, – говорит Иринка. – Потому что я – Ежова.
– И прическа у нее, как у ежика, – показывает пальцем Миша.
– И все-таки, нехорошо давать прозвища, – говорю я.
– Я буду откликаться только на Ежика, – возражает Иринка.
– Ну а я буду звать тебя по имени.
– Мне не нравится мое имя. И я не буду на него отзываться! – Девочка нагловато смотрит мне прямо в глаза.
– Я не привыкла называть детей кличками.
– А вы не моя мать, и я не ваш ребенок, – голос девочки звучит взвинченно.
– Дети моего мужа – мои дети, – я хочу дать понять, кто здесь хозяйка.
– Вам разве
мало своих детей? Занимайтесь лучше ими, а я привыкла сама о себе заботиться!Меня будто кипятком окатили. Это уж слишком! Эта маленькая размалеванная обезьянка еще и дерзит! Делаю несколько глубоких вдохов, немного успокаиваюсь.
– Отныне ты, Иринка, член нашей семьи. Нравится тебе это или нет, но у каждого из нас есть свои права и обязанности. И только добросовестно выполняя их, мы успеваем сделать за день много дел и освободить время для репетиций и выступлений. Правила у нас устанавливают старшие, то есть я и твой отец. И первое правило…
– Да пошли вы знаете куда со своими правилами?! – вспыхнула Иринка. – Я живу по своим правилам. Вот! – проговорив это, она задрала нос и выскочила во двор.
– Не надо ее ругать, – тихо сказала Даринка. – Она вообще-то добрая, только капризная и невоспитанная.
– Это я заметила, – вздохнула я.
… мая 1974 г
По селу пополз слух о дочке Романа. Хорошо, что у меня нет времени ходить по вечерам к соседкам и выслушивать сплетни. То, чего наши односельчане толком не знали, дорисовало их богатое воображение. Я не обращала внимания на досужие разговоры и не знала, о чем гудит все село. Об этом оставалось только догадываться. Но однажды вечером, когда я подметала улицу у нашего забора, ко мне подошла одна из главных сплетниц – баба Варвара. Если где-то что-то случилось – она обо всем узнает первой. Остановилась рядом со мной, поздоровалась. Стоит, поплевывает подсолнечной шелухой.
– Люди болтают, у вас новый жилец появился? – произносит баба Варвара как бы невзначай.
– А вы разве сами не видели! – отвечаю и продолжаю махать метлой.
– Сплетничают, что это внебрачная дочь Романа.
– Если Романова, значит, и моя, – отвечаю.
– Как это? Ваша общая дочка?
– Да, наша, – говорю с невозмутимым видом. – А вот если вы не перестанете здесь плевать шелухой, я тут буду мести до позднего вечера, и дети останутся без ужина.
– А на самом деле, чья это девочка? – спрашивает, а у самой от любопытства прямо зубы сводит.
– Все дети, что живут в этой хате, наши, – говорю с нажимом на слове «наши», но старая сплетница не отстает.
Тогда я прихватываю метлой коровью лепешку, делаю резкое движение, и та шлепается прямо на ногу старой сплетницы. Баба Варвара ойкает, укоризненно бросает: «А еще учительница называется!» и моментально исчезает.
– А ты у меня боец! – смеется Роман, выходя со двора.
– А также дворник, повар и воспитатель своих и чужих детей. И вообще – я устала.
– Иди отдохни, – говорит Роман, отнимая у меня метлу. – Ужин я приготовлю сам вместе с детьми.
– Вот и хорошо, – говорю я и направляюсь в хату. Я и в самом деле чувствую себя уставшей до предела.
… июня 1974 г
– Скажи, что ты меня простила! – уже в который раз просит Роман.
– Бог тебе судья, – говорю я, стараясь не смотреть ему в глаза.
– В молодости все мы совершаем ошибки.
– Это не оправдание. Речь ведь не о какой-то вещи, а о человеческой судьбе, судьбе ребенка. Девочка, кстати, норовистая и неуправляемая, как горная речка.