Не везёт так не везёт

Мы поднялись на второй этаж. Тут двери из лестничного холла не было. Обширный холл и коридор. Двери слева сплошь железные, справа обычные. Очень любопытно. Двери справа практически все открыты. Я присел на одно колено и начал очень внимательно всматриваться в каждую открытую дверь через прицел. В отличии от фильмов, тепловизер не видит через стены, к сожалению. Но зато он может уловить малейшее тепло. И вот я смотрю и мне кажется, что в третей двери справа, чуть теплее, чем в остальных дверях.

Канат увидев мои манипуляции, занял позицию слева от входной арки. Тааак. А если я перестрахуюсь и всажу пару пуль сантиметрах в тридцати от пола. Прицелился получше, туда, где вроде теплее. И вжал спуск. Грохнул, один, потом второй и третий одиночный выстрел.

На третий выстрел, в окуляре брызнуло тёплым, а из комнаты раздался крик и беспорядочная стрельба в нашу сторону. Я резким движением ушёл в сторону. За стену, ещё в тот момент когда в прицеле увидел брызги крови. Так, что мы были в безопасности. Стрельба затихла. Послышался звук сменяемого магазина и опять длинные очереди по стенам. Щелчок затворной задержки, отброшенный магазин ударяется об стену, клацанье затвора сглотнувшего патрон из нового магазина и опять очереди патронов на пять семь и ругань на испанском. Щелчок отлетевшего рычага гранаты и звук упавшего железного предмета в коридоре. Я присел рядом с Канатом у стены на корточки, поставив автомат между коленей. Стена эта одна из не многих несущих, а значит кирпичных стен в этом доме, да ещё и толщиной чуть не в пол метра, кроме того, такой ракурс стрельбы, пулям приходилось бы преодолевать минимум метр древесины, даже если бы тут всё было каркасным.

В коридоре раздался взрыв. В холл выбросило кучу дыма, щепок и пыли. И опять стрельба.

— Будешь? — спросил Канат вытащив из разгрузки не очень толстую и длинную сигару.

— Где нашёл? — сигары выглядели очень дорого и имели правильную влажность, что самое главное. А то почти все сигары в России, продающиеся в магазинах разных табаков пересушены безбожно.

— В кабинете уцелел хьюмидор. Вот я и захватил — пояснил Канат, протягивая мне сигары — Там, кстати, очень приличный винный шкаф.

Очередной взрыв и стрельба.

— На обратном пути обязательно заглянем — сказал я, отрезая ножом кончик сигары и подставляя её под огонёк заботливо протянутой Канатом зажигалки. Вот у меня даже сигара ходуном ходит в руках от адреналина и страха, а у этого психа, даже огонёк зажигалки не трясётся.

Опять взрыв. Я выпускаю струю терпкого дыма. Эх… хорошо. Затягиваюсь вновь. Ни как у него не получалось кинуть гранату так, чтобы она выкатилась в холл.

— Это уже третья граната и восьмой магазин — сказал Канат. Тоже выпуская дым в потолок — парень, конечно в истерике, но, что патроны не бесконечны, он понимать должен? — Канат задумался, ещё раз затянувшись. Стрельба тем временем не утихала.

— Чёрт его знает. Может он как раз в оружейке и у него там ящики набитых магазинов — Канат снял автомат и потушил сигару — Давай пару очередей над его головой.

Канат молодец. Без слов меня понял, что я хочу взять языка. Больно много странного происходит.

В очередную перезарядку я выглянул и выпустил пару очередей над предполагаемой головой нашего соперника. Канат же ещё когда я стрелял рванул с места как пуля, аж останки коврового покрытия на полу собрались гармошкой. В два прыжка он преодолел расстояние до двери и оттолкнувшись от противоположной стены влетел в открытую дверь. Сука. Грёбаный спайдермен!

Не долгая возня. Голос Каната в наушнике.

— Готово. Иди, общайся. Я пока дочищу и семью найду — ну вот и хорошо. Аккуратно заглядываю в правые комнаты по дороге. Левые закрыты на щеколды снаружи, так что пока пускай будут закрыты. Мдам. Досталось коридору. Угол стены примыкающей к той за которой мы сидели превращён в труху. Просто мясо. Дырки начинались в саниметрах пяти от пола и заканчивались на уровне моей груди, примерно. Их было очень много. Больше десяти магазинов по тридцать и три осколочных гранаты, это много. Так, что в этой части дома, где во всю процветало каркасное строительство, стены почти не было. И вот чёрт меня дёрнул туда заглянуть через дырку в стене.

Дверь, открывающуюся наружу я вынес во-внутрь с одного удара ногой, вместе с косяком и щеколдой. В полутёмном помещении было четыре железные койки с грязным постельным, даже не бельём, а принадлежностями. На двух из трёх койках у стены дальней от входа лежали девушки, пристёгнутые наручниками к спинкам кроватей. Слева у стены была ещё одна кровать, на ней валялся ворох тряпок. Воняло жутко. Не мытым телом, блювотиной, алкоголем, спермой и чем-то ещё химическим, горелым и… кровью. Очень большим количеством крови. Я сразу не понял, а потом до меня дошло, что то, что я принял за ворох грязных тряпок на койке слева от двери, было недавно живым человеком, превращённым…даже не в фарш, а в переработанные пищевые отходы, сотней пуль попавших в неё. Кровь всё ещё лилась…я оглядел комнату. Обитые чем-то вроде пластика стены, под потолком один, судя по всему аккумуляторный светильник, потому что он тускло, но горел, кровати намертво прикручены к полу, рядом с каждой кроватью стул, так же прикрученный к полу, под стулом ведро, типа параша, на стуле тарелка. Девушки лежат с абсолютно бессознательными глазами. Лишь по легкому шевелению видно, что живы. Лежат в безвольных позах за одну руку прикованы к кровати. Кто за левую, кто за правую. Голые…лишь прикрыты, кто чем. Кто засаленной простыню, то каким-то обрывком тряпки.

Твою мать…

Твою мать, твою мать, твою мать!

Я выскочил из комнаты, и тут же, уже не проверяясь вбежал в комнату, где валялся подраненный мною и захваченный Канатом боец. Сука. Сука. Сука! Я же тебя сейчас убивать буду. Долго и мучительно. Я остановился у него. Толстый мексиканец. Здоровый. Килограммов под сто пятьдесят весит и ростом под метр девяносто, наверное. Попал я ему удачно — в голень, кость в щепки. С его массой…ему уже ни когда не ходить. Да ему уже не жить. Канат связал ему руки за спиной, перетянул ногу жгутом и всё. Ни о какой перевязке разговора не шло.

Я остановился и огляделся. Ага, вот та самая комната охраны. Толстая железная, но с виду обычная дверь и много оружия по шкафам. Много. Очень. Много. Тут на роту с усилением. И да, этот урод засел с ящиком гранат и ящиком набитых магазинов. Он мог так нас там ещё неделю держать. Посередине комнаты стол и четыре стула. У стен два дивана. Двое дежурят на фишке, двое бодрянка, двое спят. Вот почему их по двое везде. Семь двоек и начальник. И, судя по толщине цепи на жирной шее, начальник передо мной. Ну а куда ему было ещё деваться как не в самую защищённую комнату в доме. Я достал нож. Не верный складень, а боевой НДК-17 со стамесочной заточкой, уровня «куда там бритве». Так-то он больше на маленький мачете похож с длинной клинка 150 мм. Я сделал шаг к толстяку, тот что-то заговорил по-испански. Я не слышал. Я ударил его в живот ногой. Я умею бить. Это единственное, что я честно могу сказать, что я умею. Да, наверное так хорошо, как бить людей, я больше ни чего в этой жизни не умею. Потому каждый мой удар ногой входил глубоко и был, если не смертельный, то невероятно болезненный. Ломающий рёбра, выворачивающий суставы, ломающий кости рук, рвущий внутренние органы. Я даже не запыхался. Как макивару бил.

Примерно на пятый удар, он вспомнил английский язык и затораторил на нём.

— Не надо… Кхе… хватит…ааа….кто вы…а….хватит — проскулил харкающий кровью боров. Мой нож отрезал ему ухо. Я просто взмахнул и ухо упало.

— АААА!!! Что ты делаешь! Не надо!!! Что тебе надо! — и он заплакал. Сука! Как же я их ненавижу. Вот таких вот бурдюков. Интересно, сколько девочек из тех, что в этих комнатах, тех, что закопаны на территории или отправлены в бордели, так вот рыдали, когда он их насиловал и сажал на иглу. А что они на игле я успел рассмотреть, все руки исколоты. По крайне мере у тех, что в той комнате, которую я видел.

Взмах, часть щеки и кожи у правового глаза упали на плечо. Мне от него уже ни чего не надо. Ни информации, ни денег, ни чего. Я хочу чтобы ему было больно…очень. Я просто машу ножом, стараясь, чтобы ему было как можно больнее, но, чтобы он как можно дольше не умер. А он орёт. Орёт громко. Разбрызгивая кровь, слюни, сопли из отрезанного носа. Сначала рассказывал, что со мной сделают, когда сюда приедут его люди из лагеря, потому как он их уже вызвал. Да. Рация стоит тут же. На столе. Потом вопил, что его вообще просто наняли периметр охранять и он к девушкам в комнатах не притрагивался. Потом, что все так делали. Что ломать этих сучек как-то надо было, а у него семья, ему работа нужна. Потом, когда у него ещё были губы и нижняя челюсть, сулил деньги и все блага, если не от него, то от его шефа, который должен вот-вот приехать и привезти много денег за чью-то голову. Пока у него были глаза…глаз, он жалобно на меня смотрел. Потом кричать стало нечем… смотреть тоже.