Не время для человечности
Шрифт:
Я закурил и умял еще один кусок пиццы. Чем не комбо мечты? Конечно, я уверен, можно собрать и больше – например, будь тут условная Яна или хоть та же Минс, или если бы вместо сока я пил виски – только нормальный, а не тот дешак с “Пира”, или будь это не моя комната в съемной квартире, а палуба круизного лайнера прохладной ночью, ну и так далее. Предела гедонизму, наверное, не существует. В общем, не нужно мне так радикально осуждать то, до чего сам я так унизительно падок, разве нет? Картинки на экране сменяли одна другую, во встроенных наушниках что-то звучало, но, по сути, все это не имело совершенно никакого значения, и не было разницы между чем-то одним и чем-то другим. Единственный смысл – это я сам, как часть всеобщей системы или сам по себе, в любом случае – только я для себя, только все остальные для самих себя. Правила для взаимодействия между миллиардами личных вариантов мира, в миллионах измерений,
Вдруг кружка с соком выпала у меня из руки, ударившись о пол и закатившись под столик. Наверное, нужно было встать и поднять ее, вытереть с пола разлитый сок. Да, определенно, так было бы правильно. Так бы я и поступил. Почему? Ради порядка, потому что так обычно и делают. У всего есть последствия. Но сейчас я не мог ни понять последствий падения кружки, ни оценить их как достаточные для того, чтобы что-то сделать. Голова кружилась, перед глазами все плыло, звенело в ушах, а по всему телу разливалась странная слабость.
Я свалился на спину, диван мягко спружинил подо мной, и мне показалось, что амплитуда его колебаний была невероятна, и что продолжалось это несколько часов. С меня свалились очки, и модифицированная картинка с компьютера сменилась на не менее забавные сюрреалистичные картины, рожденные мозгом. Или еще чем-то. Мелькали образы довольно знакомые, и я бы точно смог понять, где я их видел, будь мне сейчас полегче.
Легко не было, потому что давящая головная боль сменилась мерной пульсацией, казалось, самого сознания, его сжатие и расширением. Когда прошел звон в ушах, с открытого балкона я отчетливо расслышал, что на улице пошел дождь, и уже начиналась гроза. Похоже, она обещала быть сильной. Нет, не надо, никаких мыслей и рассуждений, только реальность. Только то, что я сочту реальным. Мне на глаза попался циферблат часов, сообщавший, что сейчас 1:40.
Я чувствовал, как непроизвольно перекатился со спины на живот и повис на краю дивана, еще почувствовал, что сознание постепенно покидает меня. А ведь сознание – это именно та часть меня, с которой я привык себя ассоциировать, часть, являться которой было весьма удобно. Я более-менее понимал, что происходит, но все равно ощущал тревогу – словно самая главная моя часть, то, что и делает меня собой, сейчас может оторваться от меня, куда-то убежать и стать частью уже какого-то другого меня. И в эти последние минуты меня продолжала преследовать мысль, что я забыл о чем-то ужасно важном, о чем-то критическом, о чем не забывал никогда, что могло вызвать самые чудовищные последствия – такие, которые я даже боялся – ну или просто не мог – представить. Беспокоила также тревога насчет странных черных пятен, преследующих силуэтов, чудных звуков из ниоткуда.
Пульсирующая боль прошла, и теперь в голове, в груди, во всем теле была кошмарная тяжесть, словно гравитация возросла в несколько раз, вжимая меня в диван. Веки смыкались. Внутри меня боролись несколько запутанных и противоречивых ощущений. Казалось, что я вот-вот засну, и мне приснится очень странный сон. Казалось, что это не я засыпаю, а сама реальность рассыпается, обнажая другую, настоящую реальность. Казалось, что я что-то сделал не так, и сейчас сознание будет перезагружено. Казалось даже, что я умираю – даже если бы так и было и это что-то значило, я надеялся, что в других вариантах не умру. Беспокойство и беспорядок в голове не спешили перерастать в панику, потому что я уже почти потерял сознание.
Я еще мельком слышал шум видео, чьи-то голоса, но уже не особо все это различал. Это было похоже даже не на фоновый шум телевизора, а на тот фоновый шум, который замечаешь только тогда, когда он пропадает. Возможно, это был последний день моей настоящей жизни. Не так уж и плохо я его провел – для такого вывода даже задумываться не надо, это было совершенно очевидно. И все же какая-то часть меня, которую я сегодня то и дело затыкал и от которой пренебрежительно отмахивался, сейчас, в самые последние секунды, очнулась и в меру своих возможностей кричала мне, что что-то пошло не так, что я чего-то не учел, что нужно бежать – этот внутренний я еще не понимал, от чего именно, но был уверен, что просто необходимо спасаться бегством от того развития событий, к
которому все шло. Возможно, в этом и была доля правды.Комната уже пропала, зрение работало в совершенном другом режиме. Я буквально мог видеть, как теряю сознание: проваливаясь в сложную структуру, состоящую из строк и столбцов, по ячейкам которой проносились зеленоватые волны света, меняя значения в этих ячейках. Я ощущал, как разделяюсь на копии, а эти копии, в свою очередь, тоже разделяются на копии, и так далее, и я был каждой из этих копий в той же степени, что оригиналом – то есть, чувствовал все и воспринимал не как один юнит сознания, а как безостановочно растущее число этих юнитов. За строками и столбцами обнаружилось и третье измерение глубины, а за ним и четвертое, похожее на рекурсивные фракталы с текстурами, отдаленными ассоциациями напоминающими концепцию ада. Хотя это, скорее, был лимб.
В последний момент своей памяти я ощутил, как все бесчисленные копии меня вновь собираются в единое целое, и оно с неописуемой скоростью проваливается куда-то вниз по спирали, в конце которой, как мне казалось, должен быть какой-то выход. Возможно, там найдутся и ответы на множество вопросов – а может, там меня ждут только новые вопросы без каких-либо ответов. Неизвестность готова была держаться столько же, сколько дано продержаться мне самому. Погружаясь все глубже в пустоту, я еще успел услышать шум грозы, что все-таки разразилась где-то в далеком внешнем мире, и в самом конце я все же сумел оживить в памяти нужный образ – череда багровых туч, застилающих все обозримое небо. А затем все пропало, и, если бы кто-то попытался найти меня, это было бы совершенно бесполезно. Здесь больше не было никого и ничего, только пустая оболочка из дыма, которую разорвал и унес куда-то последний в мире порыв ветра.
I. ВИТОК СПИРАЛИ N/N+1, ПУНКТ 360/180. ПРИЧИННЫЙ ПАРАДОКС
When darkness comes my way
And hopes are cast aside
I won’t dwell upon decay
For it will bring new life
Illuminate my mind
There’s a part of me inside everything
Мы слегка прищурились, чтобы лучше видеть то, что происходило далеко вверху, в глубине багрянца туч. Не то чтобы мы испытывали какие-то трудности с наблюдением за любой точкой пространства в этом необозримом небе, нет, просто иногда нам хотелось придать моменту чуть больше драматичности. Этот момент того стоил – один из множества расплывчатых силуэтов дернулся, пораженный молнией, и забился в конвульсиях. Несколько коротких секунд – и он замер, бессильно зависнув в воздухе, обволакиваемый темной массой, чтобы через какое-то время, вздрогнув, будто кукла, которую сняли с полки для очередного представления, вновь начать послушно двигаться, исполняя свою роль в истории.
Эта роль была одной из наших любимых, и каждый раз мы следили за его действиями с живейшим интересом, словно не знали, чем все закончится. Здесь было все: и осознание своего безумного положения, и отчаянные попытки придумать способ покинуть тюрьму из туч, и долгожданный ответ, и рывок к цели – уверенный, резкий, и момент торжества, когда кажется, что все позади, и одно лишь короткое мгновение понимания, что этот побег был изначально срежиссирован, а выход ведет туда, откуда все начиналось, когда наступал крах всей картины мира, когда то, что казалось реальностью, после секундного промедления вновь продолжило неуклонно продвигаться вперед. Снова и снова, один виток спирали за другим, его история повторялась, словно ткань ее сюжета была прибита к вращающемуся колесу судьбы ржавыми гвоздями неизменных ключевых точек, позволяющих некоторую свободу оригинальности очередному циклу, но лишь до известного предела.
И таковы были все роли, за которыми мы наблюдали, вглядываясь в грозовые дали, раз за разом различая одни и те же события, решения, поступки. Мы знали, это свойство повторяемости было следствием того, что каждый герой пьесы отлично понимал, что не может быть существования без ощущения хода времени, а ход времени необходимо заполнять событиями, чтобы его ощущать. Все мы были согласны с тем, что не можем просто быть, довольствоваться достигнутым абсолютом, и что необходимо продолжать поиск. Поиск чего-то нового, достойного включения в нашу великую историю. Это лишь на первый взгляд и когда-то давно, еще при старом порядке, могло показаться нам причудой одиночества, и лишь после достижения нынешнего состояния открывался новый смысл развития. Мы выстраивали замысловатые сюжеты, и нахождение новых граней у всего, что нам уже было известно, приносило несравненное ощущение продвижения еще дальше за границы идеала. С каждой новой деталью мы все больше становились собой.